Заканчивал Дэн свою длинную фразу уже на взводе. Я молчала какое-то время, и телефон дрожал у меня в руке.
— Ты меня слышишь, Ханна? — спросил он.
— Да И не делай из меня козла отпущения.
— Какого черта ты не рассказала мне про этот комментарий насчет аборта?
— Я пыталась, но тебе было неинтересно…
— Только не надо опять перекладывать с больной головы на здоровую…
— Опять? Что ты хочешь этим сказать? У меня нет привычки перекладывать с больной…
— Да ты просто отказываешься отвечать за свои поступки!
— И когда такое было?
— Сейчас, например.
— Дэн, повторяю: я пыталась рассказать тебе, что интервью прошло очень плохо. Ты пропустил мои слова мимо ушей…
— Не выкручивайся, Ханна…
— Если бы ты не был таким трусом, черт возьми, и не свалил на меня это интервью…
— Пошла ты к черту, — рявкнул он и повесил трубку.
Я села за стол, обхватила голову руками, не зная, что делать дальше. Снова зазвонил сотовый.
— Миссис Бакэн, здесь Руди Уоррен из «Нэшнл инкуайрер»…
— Мне нечего вам сказать, — ответила я и захлопнула крышку телефона. Зато ожил телефонный аппарат на моем столе. Я с ходу крикнула в трубку: — Вы можете перезвонить позже?
— Э… хорошо, но я надеялся увидеть вас сейчас, Ханна, — произнес голос, слишком хорошо мне знакомый. Это был директор школы, мистер Эндрюс.
— Прошу прощения, мистер Эндрюс… у меня ужасное утро.
— Могу представить. Если я не вовремя…
— Нет, сэр, я свободна.
— Тогда не возражаете зайти ко мне в кабинет? Я вас надолго не задержу.
Карл Эндрюс был из тех, с кем всегда чувствуешь себя неуютно. Бывший морской пехотинец, он втайне гордился железной дисциплиной, которую установил в школе, и был известен как руководитель одного из самых строгих учебных заведений штата Мэн. Ослушание было недопустимо — хотя, конечно, это правило регулярно нарушалось, — и Эндрюс держал дистанцию с подчиненными. Он — командир, мы — рядовые солдаты, для нас он был «мистер Эндрюс» или «сэр». Никакой фамильярности. В то же время, при всей строгости протокола, ему удавалось быть абсолютно честным и справедливым ко всем нам, и случалось, он даже защищал своих сотрудников.
Я шла по коридору к его кабинету, надеясь на то, что и сейчас он проявит свойственную ему порядочность. Потому что знала, зачем он вызывает меня к себе.
Он сидел за большим металлическим столом. Его кабинет был обставлен весьма скромно, в углу стоял американский флаг, на стене висели в рамках почетное удостоверение об увольнении из Военно-морских сил и диплом университета Мэна, а также фотография, запечатлевшая момент присвоения ему губернатором звания «Учитель года», состоявшегося несколько лет назад. На столе перед директором лежал утренний номер газеты «Бостон геральд».
Он приветствовал меня кивком головы и жестом указал на стул.
— Прежде всего я хочу выразить вам свое сочувствие по поводу исчезновения вашей дочери. Не важно, сколько лет ребенку, для вас это всегда ваш ребенок, и горе, конечно, огромное. Я хочу, чтобы вы знали, что в это трудное для вас время вы целиком и полностью можете рассчитывать на поддержку школы. Если вам нужно взять несколько дней выходных…
— Это очень любезно с вашей стороны, сэр, — сказала я, — но я бы предпочла продолжить работу.
— Понимаю, — сказал он. — Теперь я должен прояснить с вами некоторые моменты. Первое — это внимание со сторонысредств массовой информации. Сегодня утром школа уже получила семь звонков от журналистов самых разных изданий, которые просили дать комментарии о вас, о ваших профессиональных качествах… и считаем ли мы, что вы правильно воспитывали своих детей, поскольку некоторые репортеры уже выяснили, что и Лиззи, и Джефф учились в нашей школе. Я выпустил заявление для прессы — очень простое и прямолинейное — и собираюсь разослать меморандум всему школьному персоналу о запрете на любые контакты с прессой, а при наличии таковых — о немедленном информировании миссис Айвенс. Вот текст моего заявления.
Он вручил мне фотокопию текста, напечатанного на бланке школы. Там был всего один параграф, в котором мистер Эндрюс сообщал, что я преподаю в школе Натаниэля Готорна вот уже более пятнадцати лет, являюсь «уважаемым членом коллектива» и школа во всем поддерживает меня в это нелегкое время. Он также свидетельствовал, что Джефф и Лиззи, которые в свое время учились в старшей школе Натаниэля Готорна, показали высокий уровень знаний, всегда были уравновешенными и воспитанными детьми. В заключение директор просил отнестись с уважением к частной жизни школьного персонала, и в первую очередь к моей частной жизни, и заявлял, что школа не будет вступать в дебаты об этической стороне заявлений, сделанных «миссис Бакэн по поводу личной жизни дочери».
— Думаю, мне следует пояснить последнюю фразу, — сказал Карл Эндрюс. — Как вам, наверное, известно, у нас есть ряд родителей, которые отличаются особой религиозностью. Возможно, вы помните Тришу Купер — она пыталась запретить нам преподавание теории эволюции в классе естествознания. Я не сомневаюсь в том, что, как только она ознакомится с вашей позицией относительно аборта, она организует кампанию против вас. Я говорю это не для того, чтобы напугать, скорее чтобы подготовить вас к возможным неприятностям. Потому что среди родителей этой школы найдется по крайней мере десятка два таких Тришей Купер. Что касается меня, я считаю, что они вправе иметь собственную точку зрения, так же как и вы вправе иметь свою. Но если они начнут убеждать меня в том, что нельзя держать в школе учительницу, которая не разделяет их взглядов на некоторые вещи, тогда мне придется задействовать тяжелую артиллерию.
— Спасибо вам, мистер Эндрюс.
— Могу я дать вам один совет, Ханна?.. Как бы они ни давили на вас, настаивая на интервью, просто выступите с коротким заявлением для прессы и скажите, что больше никаких комментариев не будет. Если вы клюнете на их наживку, они съедят вас с потрохами.
Марджи сказала то же самое, когда я позвонила ей сразу после разговора с директором. Что-то в словах Карла Эндрюса — его решимость защищать меня, в случае если особо рьяные блюстители библейских заповедей начнут требовать моей головы, — слегка успокаивало.
— Ладно, слушай, новости не очень хорошие, — сказала Марджи. — Сейчас у медийщиков застой, так что новостные каналы и таблоиды наверняка возьмутся за историю Лиззи, увидев в ней все ингредиенты для сенсации. Помнишь ту беременную домохозяйку, которая пропала в Калифорнии год назад, а ее аристократический муженек упорно отрицал свою причастность к этому, пока ее тело не вытащили из воды, и оказалось, что все это время он трахал какую-то риелторшу? Прости за грубость, но, судя по тому, что мне докладывают из офиса, ребята из «Фокс ньюс», «Инкуайрер» и «Пипл», да и из всех прочих бастионов свободной прессы, считают, что эта история идеально подходит для долгосрочной раскрутки, тем более что сегодня утром Маккуин нанял адвоката.
— Он что, признается…
— Не торопись с выводами. Просто с учетом того, что вокруг него витает слишком много обвинений, он рассудил, что адвокат ему не помешает. И знаешь, что я тебе скажу? Он прав.
— Боже…
— Согласно заявлению для прессы, сделанному адвокатом Маккуина, которое мне только что переслали из офиса домой…
— Марджи, тебе бы следовало сейчас отдыхать, а не заниматься всем этим…
— Пошла ты к черту, — рассмеялась она. — Как однажды сказал дядюшка Зигмунд Фрейд, «работа, как ничто другое в жизни, связывает человека с реальностью», особенно когда проходишь курс химии.
— Уже второй раз за прошедший час меня посылают к черту, — заметила я, рассказав ей про взбучку, которую устроил мне Дэн по телефону.
— Его можно понять, — сказала Марджи. — И он, наверное, чувствует свою вину за то, что спихнул на тебя это интервью…
— Нет, он просто ищет козла отпущения… и это я.
— Если хочешь, я поговорю с ним…
— С этим я сама справлюсь… но все равно спасибо за предложение. А вот что делать с прессой, ума не приложу.
— Сейчас иди домой и запиши на голосовую почту сообщение о том, что всеми контактами с прессой отныне занимается агентство «Марджи Синклер Ассошиэйтс», и оставь наш нью-йоркский телефон. Я хочу, чтобы ты отслеживала все звонки и не брала трубку, если будут звонить журналисты. Скажи Дэну, чтобы делал то же самое, а его секретарь пусть пересылает нам все запросы на интервью. А вы, ребята, ложитесь на дно, мы сами разгребем это дерьмо. Скоро я пришлю тебе по почте заявление для прессы, которое подготовила от твоего имени. Как звали того психиатра, у которого она наблюдалась в Бостоне?
Я сообщила ей координаты доктора Торнтона в Кембридже сказала, что сейчас же позвоню ему и попрошу оказать Марджи любую необходимую помощь.
— Мне бы еще побеседовать с детективом, который ведет дело. Ты можешь предупредить его, что я играю в твоей команде?
— Конечно.
— Здесь самое главное, чтобы ты запомнила одну вещь, — сказала Марджи. — Как только пресса поймет, что ни ты, ни Дэн не собираетесь с ними общаться, они отступят. Будем надеяться, нам удастся сдержать их натиск.
К концу дня стало очевидно, что «сдержать натиск» — это из области фантастики. Когда я вернулась из школы, во дворе дома меня встретила команда телевизионщиков с канала «Фокс». Стоило мне выйти из машины, как молодая агрессивная женщина сунула мне в лицо микрофон, а оператор включил камеру.
— Миссис Бакэн, любые комментарии об исчезновение вашей дочери?
Инстинктивно я прикрыла лицо ладонью и сказала:
— Мне нечего сообщить…
Журналистка не сдавалась:
— Вы верите в то, что доктор Маккуин мог убить ее?
— Мне нечего сказать…
— И сколько абортов вы санкционировали до этого?
Не задумываясь, я крикнула:
— Какого черта вы смеете… — И с силой отпихнула ее.
Но она продолжала преследовать меня:
— Это правда, что вы считаете себя плохой матерью, которая…