– Черт, черт, черт, – сквозь зубы чертыхался Теодор. – Мы наверняка опоздаем к ужину, а на нем будут обсуждать предложение Западного Серафа по Соглашению об Открытом море. Я должен присутствовать на этой встрече.
– А кто-нибудь мог захотеть, чтобы ты ее пропустил? – Я схватила его за руку.
– Черт подери! Все возможно. Хотя я не имею ни малейшего представления, кто. Может, тот, кто считает, что Мерхевен лучше представит их интересы? Больше ничего на ум не приходит.
Следующую милю мы прошли в молчании, а когда поднялись на небольшой холм, увидели плантацию: широкое поле, низкий, бесформенный, длинный дом из камня, разросшиеся высоченные деревья и невысокие кусты.
– Апельсины, – догадалась я, когда мы подошли поближе. – А что это за кусты?
– Думаю, это лимонник. Ягоды плохо переносят транспортировку, поэтому я видел их только в засушенном виде.
Мы вошли в поместье, и рабочие, присматривавшие за лимонником, настороженно уставились на нас. Спасаясь от жары, они повязали головы белыми льняными тряпицами, сняли рубашки и остались в простых некрашеных брюках из льна. Я старалась не оглядываться на них, но меня снедало любопытство. Я знала, как вкалывали, не жалея сил, на сельскохозяйственных полях Галатии нанятые работники: хозяин земли, аристократ, вначале предоставлял работу жителям ближайших деревень и лишь затем – батракам, кочующим по плодородным долинам Галатии с плантации на плантацию в сезоны посева и сбора урожая. Интересно, думала я, здешние ли это рабочие или чужаки, которые приехали сюда, чтобы выполнить определенную работу и через неделю уехать? Сколько они получают?
Перед домом владельца, оплетенная поверху ярко-красными вьющимися розами, стояла беседка со скамеечками.
– Подожди здесь, – шепнул Теодор, когда мы подошли к дому. – Вдруг хозяева окажутся не особо любезными.
Теодор постучал в дверь и быстро-быстро заговорил по-серафски с выросшим на пороге мальчиком, одетым, как и слуги в дипломатической резиденции, в белую ливрею. Пока Теодор стоял на крыльце, я рассматривала работников. Они обрезали ветви, собирали ягоды и сгребали сухую листву к основанию кустарников. Время от времени кто-нибудь из них, такой же любознательный, как и я, искоса посматривал в мою сторону. Нас разделяла всего лишь горстка громадных красных цветов, но мне мерещилось, что расстояние между мной и рабочими, составлявшими здесь основную массу населения, гораздо, гораздо больше. Я прибыла в Сераф уверенной и убежденной, что непременно познакомлюсь с культурой и обычаями разных стран. Однако запертая в стенах дипломатической резиденции, где я общалась исключительно с высшими представителями иностранных государств, я не особо пополняла свой багаж знаний.
Этим работникам, как и галатинским беднякам, ничего не перепадало ни от богатств высших слоев общества, ни от политической власти. Однако батраки Галатии, если верить Байрону Бордеру, имели организацию, сплотившую, при помощи писем и самодельных красных колпаков, разрозненных борцов-революционеров в единый союз. Возможно, высокородные эйниры и эйнары, с которыми я свела знакомство на саммите, обычных рабочих и не замечали, но я-то видела их, видела их силу, их численность, их величие.
– Надсмотрщик запрягает повозку. Как только она будет готова, помчимся в резиденцию, – оповестил меня вернувшийся Теодор.
– Странно, что нас не пригласили в дом.
– Хозяева в отъезде всей семьей. Надсмотрщику разрешено пользоваться хозяйским оборудованием, но приглашать незваных гостей в дом – таких полномочий у него нет.
Надсмотрщик оказался гибким рябым мужчиной. Оспинки, в изобилии покрывавшие его бронзовое, выдубленное солнцем лицо, отливали темно-коричневым цветом. Он и кучер взволнованно обсуждали, каким образом вернуть повозку обратно на плантацию.
– Рабочие, – зашептала я на ухо Теодору. – Пусть кто-нибудь из них поедет с нами.
Теодор качнул головой.
– Большая часть работающих здесь батраков связаны договором либо с самим плантатором, либо с биржей труда. Они отдали себя в кабалу, чтобы оплатить долги или штрафы. Им ни за что не доверят хозяйскую повозку – слишком велика честь.
Я оглядела обряженных в холщовые одежды работников, гнущих спины, закабаленных долговыми обязательствами. Если на всех плантациях Западного Серафа, где выращивают златофрукт или лимонник, используется рабский труд, то нечего удивляться, что сильные мира сего трепещут, услыхав пламенные призывы народных вождей Галатии.
– Мы успеем на твою встречу? – спросила я Теодора.
– Не знаю, – вздохнул он. – Надеюсь, Мерхевен не сморозит какую-нибудь глупость.
29
Мы вернулись за четверть часа до ужина. Теодор повязал свежий шейный платок, причесался и, словно по волшебству, превратился в респектабельного дипломата, даже не переодевая дорожного темно-серого костюма: восхитительная камвольная ткань пережила все неприятности этого дня без единой складочки. Мне же этих пятнадцати минут было явно недостаточно, чтобы заменить измятый хлопковый карако на солидное шелковое платье, вычесать из волос песок, соорудить прическу и напудриться, поэтому на ужин Теодор отправился без меня.
Я заказала еду в покои, понежилась в ванне и улеглась, полуобнаженная, на кровать, позволив свежему ветерку, струящемуся сквозь открытую балконную дверь, просушить мои мокрые волосы. Оникс немного послонялся по кровати, упрашивая меня почесать его за ушком и под подбородком, а затем повалился на бок и задрых.
Я даже не заметила, как провалилась в глубокий сон, и только когда солнечные лучи, пронзив тончайшие занавески, пробудили меня, поняла, что проспала всю ночь. Ноги мои ныли от усталости: в городе мне частенько приходилось бегать по делам, однако городские улицы – это одно, а затяжные пешие прогулки по побережью – совсем другое, кроме того, в нескольких местах, там, где я кое-как смахнула песок, прежде чем натянуть чулки и туфли, мои ноги оказались стерты в кровь. Тело ломило. Поднявшись, я доковыляла до двери, разделявшей наши с Теодором комнаты, и тихонько постучала. Дверь мгновенно распахнулась.
– Я не хотел будить тебя, – произнес Теодор, врываясь в мою комнату. Выглядел он так, словно провел бессонную ночь: осунувшийся, поникший, в том же самом костюме, что был на нем вчера. – Ты не поверишь, что я видел за ужином.
Глядя на него, я подумала, что за ужином ему примерещился призрак или вурдалак.
– Что ты видел?
– Чары.
– Чары? – Я медленно осела на кровать.
– Создаваемые музыкой. Подобные моим. – Теодор запустил руку во всклокоченные нечесаные волосы: косичку он заплести забыл. – За ужином играли музыканты. Когда делегат от Серафа начал излагать серафскую точку зрения на Соглашение об Открытом море, я подумал, они прекратят пиликать, но этого не произошло. И вдруг я ощутил легкость, словно выпил слишком много вина. Делегат говорил, и все, что он говорил, представлялось мне верным и прекрасным.
Теодор замолчал. Уставившись в пространство задумчивым взглядом, он, казалось, заново переживал случившееся.
– А затем я увидел их – золотые нити, снующие по комнате, обволакивающие нас, связывающие нас воедино.
– И кроме тебя, никто их больше не видел, – прошептала я, вцепившись в покрывало. – Не тебя они вчера боялись за ужином, а меня!
– Ты права. Тебя. Им ведь известно, что ты чародейка и способна заметить чары… – От отвращения у Теодора перехватило горло. – А потом делегат предложил нам проголосовать – прямо там, не сходя с места. Необычно, скажу прямо, хотя и разрешено протоколом. Мне хватило присутствия духа, чтобы отклонить его предложение, но, бог мой, Софи, таким образом они могли бы прибрать к рукам весь саммит и заставить всех плясать под свою дудку!
– А чары сработали? – спросила я, припомнив и торговку балладами в Галатии с ее неумелыми попытками чародейства, заставившими меня выудить из кармана монетку, и Теодора, чьи чары я с легкостью переносила по своему выбору на все что угодно. Но их музыка в отличие от здешних умельцев-музыкантов никого ни к чему не принуждала.
– Не уверен. Не помню, как долго все это продолжалось, у меня просто голова шла кругом. Но когда я отклонил его предложение, серафец изменился в лице – так он был потрясен. К счастью, природная осмотрительность делегатов взяла верх над колдовством, и они меня поддержали.
– Возможно, эти музыканты не самые сильные чародеи.
– А может, они сотворили не самые сильные чары. – Теодор грузно навалился на столбик кровати. – Впрочем, неважно. Это… это ни в какие ворота не лезет. Этого нельзя допустить.
– Что ты собираешься делать?
Теодор сжал губы в прямую линию.
– Наверное, я не могу обвинить их в использовании магии, ведь, кроме меня, ее никто не видел?
Я кивнула: ни одна живая душа не знала про способности Теодора.
– И, само собой, я не могу пренебречь обязанностями и пуститься в расследование, рыская в поисках магии по тем местам, где мне не полагается быть.
Наши позиции и без того были довольно шаткими: новый король на троне, восстания и бунты, грозящие сорвать торговые договоренности и испортить отношения с союзниками. А ведь большинство делегатов даже не представляли себе, насколько плохи дела в Галатии.
– Ты – не можешь, – отозвалась я. – Но возможно, могу я.
Я быстро оделась и, чтобы не возиться с прической, спрятала неуложенные волосы под огромную шляпу. Как только Теодор ушел, чтобы возобновить обсуждение Соглашения об Открытом море, я торопливо сбежала в холл и помчалась мимо общих залов, библиотеки, игровой и гостиной с ее неизменными столами, ломящимися от ваз с фруктами и засахаренными орешками. Возле одного из столов с самоваром, болтая с Дуаной и каким-то джентльменом из Восточного Серафа, стоял Джей. Терзаясь неуверенностью, я замерла рядом со столиком с крошечными булочками, гадая, как бы вмешаться в разговор и попросить Джея сопроводить меня в библиотеку.
– Леди Софи! – окликнул меня Джей. – Должен отметить, сегодня вы выглядите, словно кот, слопавший любимого хомяка хозяина.