– А я так надеялась, Тео, что уж ты-то нас поймешь, – тихо сказала Виола и нерешительно взглянула на меня. – Я понимаю, вы считали, что ваша помолвка окажет благотворное действие в сложившейся политической ситуации, однако именно она, вероятнее всего, и заставила некоторых дворян преступить черту.
– Я никогда не бежал от своего долга, – тяжело задышал Теодор и посмотрел на меня. В обращенном ко мне взгляде я прочла все: раскаяние, надежду и несокрушимую веру.
– Твой долг никогда не принуждал тебя жениться против воли, – огрызнулась Аннетт. – Или тащиться на дипломатический саммит, чтобы гарцевать, словно призовой жеребец, перед желающими тебя приобрести.
– Прошу вас, – встала между ними Виола. – Сделанного не воротишь, Теодор. Аннетт и я вольны распоряжаться собой, как нам заблагорассудится. Не в твоей власти приказать нам вернуться в Галатию, как не в нашей власти уговорить тебя остаться тут. В любом случае есть дела поважнее, чем вопросы нашего места проживания.
– Согласна, – сказала я, наконец-то вступив в разговор. Голос мой прозвучал словно колокол, возвещающий окончание литургии.
– Нам пора, – шепнула Аннетт и втиснула мне в руку записку. – Мы хотели отправить это вам после нашего отъезда, но раз уж нам повезло встретиться, возьмите прямо сейчас.
Названия, написанные на бумаге четким аккуратным почерком Аннетт, ничего мне не говорили.
– Здесь адрес нашей виллы, – пояснила Виола. – Провинция, город, название усадьбы.
Я обняла их и все тем же свистящим шепотом пожелала удачи, не особо веря, что их затея сработает, но лелея надежду, что им все-таки повезет. Теодор поколебался мгновение, но затем расцеловал обеих в щеки.
– Если события примут дурной оборот и не сможете вернуться домой, – сказала Виола, – вы всегда знаете, где нас найти.
35
Пока Теодор заседал на дополнительном совещании, организованном на ночь глядя, и пытался решить все запланированные на неделю вперед вопросы в оставшиеся нам полтора дня, я вернулась к себе в комнату. К моему несказанному удивлению, на столе меня поджидал поднос. Приподняв салфетку, я обнаружила фрукты, сыр и тонкую серафскую лепешку. Видимо, Теодор взял на себя смелость заказать мне ужин, подумала я и воздала хвалу его предусмотрительности.
Я развязала ленты шляпы, скинула туфли, скатала чулки и накинула пеньюар – а почему бы, собственно, и нет? На ужин меня не приглашали: я, как и предвещала леди Мерхевен, расстроила слишком много гостей. Ну и отлично. Я ощущала себя цветком, который на долгое время оставили без воды под палящими лучами солнца. Усевшись за туалетный столик, я принялась вытаскивать шпильки из прически, потирая зудящую от боли макушку, где волосы были слишком туго затянуты, и вычесывать помаду.
Мелодично звякнула серебряная ложечка, и что-то мягко упало на пол.
– Оникс! – воскликнула я, но поздно – котяра стянул со стола кубик сыра и уминал его, набивая ненасытное брюхо. – Вот ворюга!
Я метнулась к подносу, снова прикрыла его салфеткой и только тут сообразила, что кот сожрал целых два куска сыра.
Легонько пихнув его ногой, вернулась к туалетному столику. Едва я нанесла на лицо увлажняющий крем и почувствовала себя возрожденной к жизни, как вдруг из-под стола донеслись булькающие звуки.
Оникса тошнило на ковер.
– Разрази тебя гром! – буркнула я.
Надо было как-то доставать его из-под стола, иначе он бы загадил превосходный светлый шерстяной ковер. Я посмотрела на Оникса – тонкая струйка желчи потекла у него из пасти, а потом он затрясся, словно в припадке.
Я отшатнулась. Я мало что понимала в котах, хотя слышала, что время от времени они отрыгивают шерсть. Правда, то, что творилось с Ониксом, на отрыжку походило мало. Коту было совсем худо.
Я посмотрела на поднос. Вряд ли кот занедужил от сыра, верно? Коты – известные любители молока. «Пока ведерко полно молока, доярка – лучший друг кота», – гласит галатинская пословица. Но все остальное на подносе осталось нетронутым, даже фрукты, которые, как мне казалось, для котов – сущая отрава…
Отрава! Но это же невозможно!.. Я оглянулась на Оникса – его перестало тошнить, а на полу перед ним выросла кучка того, что прежде называлось сыром. Кот отшатнулся от нее и жалобно мяукнул.
И что мне делать с отравившимся котом? Мне пришла на ум история, как-то рассказанная в городе одной из соседок: ее племянница выпила полбутылки синьки. Насколько помню, они промыли ей желудок – ну, с этим кот и сам справился, но что потом? Я забыла. Может, они дали ей воды? Укутали потеплее?
Дрожащими руками я налила в серебряное блюдечко воды и поставила перед Ониксом. Он полакал немного, неуверенно прилег на пол и снова затрясся.
И тут меня прорвало – да в своем ли я уме? Суечусь тут вокруг какого-то безмозглого помойного кота, когда мне самой – меня как обухом по голове ударило – грозит смертельная опасность. По приказу Теодора или без его ведома, но кто-то притащил сюда этот поднос. И что дальше? Я бросилась к балкону, закрыла двери, защелкнула все щеколды, задвинула все задвижки, проверила, все ли замки на запоре. Хотя вряд ли это поможет, если у кого-то есть ключи от моей комнаты, а они у него есть, иначе как объяснить появление в моем номере подноса?
Оникса снова затошнило. Я вскарабкалась на кровать, стоящую в противоположном конце комнаты, и забилась в самый дальний угол, словно могла укрыться там от беды.
Я решила не покидать комнаты, в противном случае тот, кто пытался меня отравить, поймет, что обмишурился. Лучше дождаться Теодора и объявиться поутру живой и невредимой.
Спать нельзя ни в коем случае. Я таращилась на дверь, пробегала настороженным взглядом по балкону – кто притаился там, извне, или, что еще хуже, здесь, внутри резиденции? Липкий пот катился у меня по спине, обдуваемой свежим вечерним ветром.
Я не смыкала глаз полночи, пока не услышала, как за смежной дверью звякнули ключи в замке и раздались шаги: вернулся Теодор. Я зажгла свечу в изголовье кровати. Сама себе дивясь, я вначале взглянула на кота, свернувшегося клубочком на ковре, который уже изрядно попахивал. Оникс, казалось, безмятежно спал, поджав под себя лапки, но, когда я подошла к нему, я поняла, что он не дышит. Я погладила его по бархатистой шерстке – от нее веяло холодом.
Ринувшись к смежной двери, я колотила в нее, пока Теодор мне не открыл. Я зарылась в его кровати под одеяло и прикорнула у него под боком на всю оставшуюся ночь. Легкий ветерок, проникая сквозь москитную сетку на балконной двери, вздымал и опускал прозрачный тонкий балдахин, и я даже подумала, а не померещилось ли мне это все. Но солнечный свет камня на камне не оставил от моих ночных иллюзий – бездыханное тельце Оникса наглядно свидетельствовало, что намедни меня пытались отправить на тот свет. Я показала Теодору застывший труп котика и поднос, который, как выяснилось, мой принц для меня не заказывал.
– Что нам делать? – прошептала я кипящему от праведного гнева Теодору. – Обвинять некого, да и обвинения могут и без того ухудшить наше положение.
– Слишком многие под подозрением, – прорычал Теодор и заходил, словно тигр в клетке, по кромке бахромчатого узорчатого ковра.
– Значит, моей смерти желают многие… Мило.
– Что произошло за последние два дня?
– Пришли новости о кризисе в Галатии. Или… – Я с шумом втянула воздух. – Или кто-то пронюхал, что мне стало известно про серафских колдунов… Ну, что они существуют.
– Кто мог пронюхать?
– Леди Мерхевен и Сиован заметили меня в холле после выступления мага. А затем в саду я подглядела, как преподают музыку.
– Леди Сиован – жена высочайшего эйнира. Если кому и известны секреты серафских чародеев, так только ей. – Теодор тряхнул головой. – Обвинить хозяев в попытке убить гостя… Для этого потребуются очень веские доказательства.
– Полагаю, мы здесь бессильны. Не можем же мы предъявлять обвинения всем подряд. Так что же предпринять? Стоит ли мне спуститься к завтраку и сделать вид, что ничего не случилось? Отправиться поглазеть на водные сады или в музей античного искусства, или куда там мы сегодня должны отправиться?
– Хорошая мысль. В комнате находиться опасно – если у них есть ключи, перед ними открыты все двери. А ключи у них есть.
– Мне придется ломать комедию, что никто не пытался меня отравить, а этот кто-то – тот, кто пытался меня отравить или содействовал покушению, – будет следовать за мной по пятам? – нахмурилась я.
– Надеюсь, актерские способности тебя не подведут.
– И это говорит человек, который однажды посоветовал мне… Как же ты сказал? «Никогда не играй на деньги, у тебя на лбу все написано».
– Тяжело признавать собственную неправоту, но должен напомнить – в истории с Пьордом ты врала столь вдохновенно, что все разыграла как по нотам.
– Сомнительный комплимент, – ответила я. Воспоминания болью кольнули в груди.
– Да, знаю. Я бы тоже хотел это поскорее забыть. Но ты справишься, я в тебя верю. Осталось продержаться всего ничего – до вечера. Я прикажу доставить наш багаж на «Кречет». Ночь мы проведем на корабле… А может, – добавил он так, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову, хотя я готова была поклясться, он продумал все заранее, – ты согласишься, что тебе самой пора воспользоваться чарами?
Все мои давнишние отговорки так и рвались у меня с языка, но, по правде сказать, у меня дрожали поджилки, и я уже сама задавалась вопросом, а не нарушить ли строжайшие чародейные запреты и суровейшие наставления моей матушки?
– В любом случае у меня нет на это времени, – жалобно заблеяла я.
И тут я вспомнила про платок Корвина, завернутый в обычную бумагу и ждущий отправки. Я вытащила его из ящика стола. Теодор взял его, посмотрел на искрящиеся пряди света, поблескивающие из-под аккуратно подвернутого края, и кивнул:
– Милая вещица.
– Я сделала его для одного ученого, который помогал мне в университете. Здесь не защитные чары, а чары на удачу, невозмутимость и успех. Это ему для экзаменов.