Губы его, скрытые бородой, исказила судорога: он уже готов был бросить мне в лицо гневную отповедь, но сдержался. Мои слова запали ему в душу, глубоко-глубоко, туда, где копошились его сомнения, где пряталась его боль.
– Решай, – бросила я. – Осмелишься сделать шаг – хорошо. Не осмелишься – тоже неплохо. Я слишком поздно это поняла. Все это – лишь всполохи света и тьмы, и они ни на что не влияют.
Я развернулась и быстро ушла, пока Кристос не загнал меня в угол вопросом, а решила ли я, каким станет мой следующий шаг.
51
Виола дожидалась меня в коридоре и, сунув мне в руку пирожное, прошептала:
– Баллантайн ушел в порт разведать про корабль. Полагаю, нам пора прощаться.
Выглядела она невесело: ее новую жизнь, едва выпестованную и взлелеянную, пытались выкорчевать с корнем, не дав ей даже толком расцвести. Мы вышли в сад. Дурманящий головокружительный аромат прекрасных цветов никак не вязался с суровым и мрачным лицом Виолы. В саду мы нашли Теодора и Аннетт.
Виола приблизилась к подруге, но не взяла ее за руку. Я незаметно улыбнулась, понимая, что им и так хорошо вдвоем.
– Присядем, – предложила Виола, – сегодня так жарко.
Она с достоинством, словно мы прибыли на торжественный прием или собирались перекусить перед тем, как отправиться на морскую прогулку или охоту, подвела нас к уставленному деликатесами столу в тени беседки.
– Я начала переводить средства из Галатии в здешний банк, – сообщила Виола, расправив юбки, прежде чем сесть на узкую, изящно выкованную из железа скамью. – Когда я улажу свои денежные дела, тогда, надеюсь, смогу оказать вам финансовую поддержку.
– Надеешься? – насупился Теодор. – Я был уверен, что вы поедете с нами.
Мы с Аннетт в изумлении распахнули глаза. Виола поджала губы.
– Тео, – робко произнесла Аннетт, – ты требуешь слишком многого. Мы не можем вернуться с вами. К чему это приведет? Нам некуда ехать.
– И ты забываешь, – добавила Виола, – что, прежде чем покинуть Галатию, я видела убитых – убитых дворян. Красные колпаки вынудили меня искать у Аннетт не только любви, но и защиты: я спасала свою шкуру от виселицы, грозящей мне только потому, что я – аристократка.
– Но мне казалось, тебе доставляло наслаждение обсуждать в своем салоне философские идеи и грядущие реформы. Ты пользовалась авторитетом в Галатии. Большинство сановников, одобривших Билль, начали думать своей головой лишь после того, как познакомились с тобой.
– Не льсти мне, Тео, – вздохнула Виола. – Я приветствую перемены. Я поддерживаю почти все, что они принесут с собой.
– Я и не льщу. Но ты подорвала мою веру…
– Тео! – вскричала Аннетт. – Так нечестно! Ты никогда не просил…
– Не просил, но надеялся. Надеялся, что как только придет время, все встанут на защиту убеждений, которые они с таким восторгом когда-то обсуждали. Я ждал, что ты станешь одним из наших вождей. В Галатии так много людей, так много дворян, которые прислушиваются к тебе!
– Я не могу, – покачала головой Виола.
– Ладно, не возвращайся, но хотя бы… Хотя бы напиши что-нибудь. Памфлет, например. Для тех, кто все еще колеблется, для тех, кто мог бы в конце концов выступить на стороне закона.
– Если ты не лгал, что мои слова хоть что-то да значили, – медленно произнесла Виола, – то эти слова я уже сказала. А теперь позволь мне уйти в тень.
– В тень? Такая жизнь не для тебя, и ты это прекрасно знаешь. Помоги нам воспламенить сердца думающих дворян, подтолкнуть их сделать правильный выбор.
– И подвергнуть нас с Аннетт опасности? Ты забыл, что Софи чуть не убили? Рисковать жизнью Аннетт ради какой-то пары слов на бумаге? Оно того не стоит.
– Вспомни о законе, Виола! – Теодор так грохнул кулаком по мраморной столешнице, что я испугалась, она расколется. – Закон превыше всего. Мы написали его, мы его обсудили и за него проголосовали. Закон прошел. Беззаконие ввергнет нашу страну в анархию!
– Ты требуешь от меня невозможного! – сорвалась на крик Виола. – Слишком многого! И слишком быстро!
Я понимала ее: не опасности страшили ее, но боязнь потерять все, что она с таким трудом обрела. Разве могла она допустить, чтобы безоблачное счастье, которого они с Аннетт так долго были лишены и которое только-только начали строить здесь, было отобрано у них столь стремительно?
– Ты понимаешь, как это сложно? – Виола искала и не могла найти слов. – Прости, но…
– Черт возьми, я прекрасно понимаю, как это сложно! Король – мой отец, и меня наверняка обвинят в том, что я хочу свергнуть его и узурпировать власть. Вполне вероятно, меня убьют раньше, чем все это кончится, но даже если я выживу, меня, безусловно, вышлют из страны. Но закон будет попран, если я не встану на его защиту.
Виола поникла.
– Никто никогда не просил тебя умирать за что бы то ни было, – прошептала она, еле сдерживая слезы. – Я уж по крайней мере точно. И я не ожидала, что кто-то потребует подобного от меня.
– Прости, я больше не могу терять время. – Теодор резко поднялся и вышел из-за стола.
– Софи! – взмолилась Виола. – Простите, но я не могу… Я не переживу, если с Аннетт что-нибудь случится. Да я и сама не хочу умирать. Мои слова больше ничего не значат.
У меня не было сил с нею спорить.
– Возможно, вы правы. Вы и так сыграли значительную роль.
– Если бы я только знала, что мой салон приведет к ниспровержению правящей власти, я бы там играла только в карты, – горько рассмеялась она.
– Не выдумывай, – шепнула Аннетт.
– Согласна, – кивнула я, глядя на Виолу, на ее покрасневшие глаза, на смешанные с румянами слезы, катившиеся по щекам. Ей требовалось время, чтобы оплакать свои потери, отрешиться от налаженной и обустроенной жизни. – Я уверена: когда нам потребуется ваша помощь, вы не оставите нас.
– Сделаю все, что смогу. – Она смахнула набежавшие слезы. – Вы до сих пор носите этот серафский балахон? Вам не во что переодеться? У меня целый сундук с нарядами – выбирайте. Кто знает, когда вам снова удастся заглянуть в собственный платяной шкаф.
– Благодарю…
– Если… если вы потерпите неудачу, – испуганная собственными словами, прошептала Аннетт, – вы всегда найдете пристанище у нас. Всегда.
Я кивнула, хотя Западный Сераф значился последним в моем перечне стран, куда я могла бы вернуться в будущем. Обняв их, я отправилась в сад и в глубине, у стены, спрятанной от глаз Виолы и Аннетт увитыми бегониями решетками, отыскала Теодора.
– Ты не можешь ждать от них…
– Если я не могу ждать этого от них, Софи, от кого еще мне этого ждать? – Он вонзил в меня взгляд своих карих глаз и схватил меня за руки, словно молящий о помощи страдалец, барахтающийся в пучине разверзшейся неопределенности. – Если даже Виола и Аннетт не хотят ничем жертвовать, то кто захочет?
– Народ нашей страны, Теодор. – Я медленно высвободила руки. – Это не драка между знатными вельможами. Это не их война.
Теодор осел на каменную скамью. Позади него змеились лианы бегонии, и он рассеянно сорвал клейкий распустившийся цветок. Я присела рядом.
– Если ты намереваешься взвалить на себя это бремя, ты должен сделать это не во имя дворян-реформистов. С ними покончено.
– Я защищаю закон, – вскинул голову Теодор. – Ничего больше.
– Встав на сторону закона, ты должен признать, что теперь твои соратники – простой народ, который сражается за реформы гораздо дольше, чем ты. Простой народ, а не твои друзья-аристократы, которые всего-навсего прислушались к твоим словам. Да, некоторые из них поддержат тебя. – Я накрыла ладонью его руку, державшую цветок бегонии. – Но большинство повернется к тебе спиной: король и те, для кого традиции превыше всего, даже закона. Мы должны смотреть в будущее, а не оглядываться на прошлое.
– Мне страшно, – признался Теодор, – я не могу предугадать, что из всего этого выйдет. Я сражаюсь, чтобы дать людям закон и реформы, а не за тем, чтобы ниспровергнуть власть и возмутить аристократию.
– Кто знает, что нас ждет впереди, – мягко ответила я. – Но я уверена, что вы отлично поладите с Кристосом и вместе будете драться за светлые идеалы революции. Однако тебе придется немного ослабить вожжи. Эта революция – не твоя.
52
На Альбе был свежий крахмальный платок, сиявший ослепительной белизной в солнечном свете. Если смысл его заключался в том, чтобы скрыть красоту своей обладательницы и придать ей скромности, то цели своей он не добился: жесткие складки лишь подчеркивали мягкие черты лица квайсианки, сияние ее голубых глаз и округлость бледных щек, которые прохладный бриз расцветил румянцем.
Баллантайн нанял бриг, чей владелец, по слухам, был по уши в долгах и сам правил кораблем и командой серафских матросов, получивших достаточное вознаграждение, чтобы не задавать лишних вопросов. Кристос и Сайан спорили, кому из них руководить матросами, таскавшими наши нехитрые пожитки, и Теодор благоразумно держался от них подальше, предпочитая обсуждать со своим братом, каким курсом лучше идти, чтобы сбить со следа наших преследователей: напрямую в Галатию или обходными путями через Пеллию и разбросанные в океане островки.
Возможно, мне следовало остаться в каюте вместе с Теодором, но голова у меня гудела, и чтобы проветрить ее, мне требовался бодрящий ветер и яркий солнечный свет. Прощание с Виолой и Аннетт оставило в наших душах кровоточащую рану: я видела, как сокрушался, хоть и не показывал вида, Теодор о кузине и дорогой его сердцу подруге. Я понимала их сдержанность, но сил сопереживать их молчаливому горю у меня больше не было. Когда-то я тоже пыталась загнать внутрь свои переживания, и ничего хорошего из этого не вышло.
– Мне надо вам кое-что сказать, – прошептала Альба и слабо мне улыбнулась.
– Я вас слушаю, – отозвалась я, хотя меньше всего на свете мне сейчас хотелось обсуждать военную стратегию или мое предназначение.
– Я была с вами недостаточно откровенна, – призналась Альба и схватилась за поручень. Глаза мои поползли на лоб. – Думаю, лучше сказать все как на духу, прежде чем мы покинем порт. Возможно, вам захочется сбежать на виллу к вашим подругам.