структуре «Слова…» историками.
С поразительным согласием, редким для представителей разных и в чём-тосоперничающих областей науки, историки и филологи указывали не на XII, а именнона XI век. куда влекли их определённые признаки, сохранившиеся в тексте«Слова…». Наиболее близкие параллели лексики «Слова…» они опять-такинаходили в памятниках не XII, а XI века — в «Правде Руской», в «Поучении»Владимира Мономаха и в договорах Руси с греками. Над этим стоило подумать!
Мнение, что «Слово…» принадлежит не фольклору, а литературе, высказывалосьдавно. В том, что оно было именно написано, а не записано, были убежденыН.Грамматин, В.В. Капнист, М.А. Максимович, Ю.Венелин, Н.И. Костомаров, В.Ф. Миллер,А.Н. Веселовский, О.Ф. Миллер, А.А. Потебня, И.Н. Жданов, А.В. Лонгинов,С.К. Шамбинаго, В.М. Истрин, В.Ф. Ржига, А.С. Орлов, а в наше время —В.П. Адрианова-Перетц, Д.С. Лихачёв, Б.А. Рыбаков, М.В. Щепкина и многие другие,перечень имён которых мог бы занять всю страницу. Памятником письменнойлитературы признавали «Слово…» все крупнейшие филологи, изучавшие его текст. Ивсё же такое мнение утвердилось только в самые последние годы.
Получилось так потому, что в середине прошлого века вместе с интересом кисторическим памятникам нашей древней литературы возрос интерес и к этнографии,«живой старине». (6, 215) Листая тогдашние издания, можно видеть, как росинтерес к славянской мифологии, народному творчеству, народному быту. Встоличных и провинциальных периодических изданиях, в журналах и газетахпубликовались записи народных песен, былин, очерки быта народов, обитающих натерритории Российской империи, и, в первую очередь, народа русского. Увлечениефольклором — плачами, былинами, духовными стихами, историческими песнями —открыло для филологов и историков сокровищницы областных языков и собственнонародную поэтику, позволило сравнить её с поэтикой «Слова…». Ритмы, образы,выражения — всё оказалось удивительно похожим. Древние слова, казалось, навсегдавыпавшие из употребления, подобно вымершим животным, оставившим только своиотпечатки на листах древних рукописей, зазвучали в живой речи. Теперь стоилотолько напомнить о гуслях Бояна, как утверждение историков, что автор «Слова…»был певец-гусляр твёрдо укоренилось в сознании фольклористов, а потом историкови филологов.
Подобно «Задонщине», «Слово о полку Игореве» было признано продуктом устногонародного творчества.
Вторично настойчивые попытки представить «Слово…» произведением устнойнародной словесности (опять-таки вместе с «Задонщиной») были предприняты в 30-еи 40-е годы уже нашего века. К чему привело такое увлечение фольклором, показалинедавние дискуссии, когда защитникам «Слова…», чтобы опровергнуть А.А. Зимина,приходилось опровергать собственные концепции…
Возвращение к мысли, что «Слово…» с самого начала было написано и вдальнейшем неизменно существовало в виде рукописного текста, снимало многиезатруднения его истолкования. В письменный текст могли попасть ошибки, описки;его можно было сокращать и расширять. «Тёмные места», на которые указывалискептики, могли быть в этом случае объяснены утратой страниц, повреждениемлиста, механическим воспроизведением стёртого текста и другими причинами. Вместес тем признание письменной природы «Слова…» открывало путь к посильномуизучению литературного процесса древней Руси, протекавшего отнюдь не только вмонастырских стенах. За их пределами должна была существовать — и существовала!— самая разнообразная светская литература.
А если взглянуть ещё шире?
«Слово о полку Игореве» часто называют вершиной древнерусской литературы.Одинокая вершина. А вокруг? Как известно, любая вершина может существовать лишьпри наличии массы, образующей горное тело… Обращаясь к прошлому, мы всё ещё неможем представить величие и объём древнерусской культуры, рассматривая лишьуцелевшие при её разрушении обломки. Скованные въевшимися за векапредрассудками, мы не способны до конца оценить обращённый к нам обрыв этогомассива, гигантский разлом, краевой сброс, вызванный татаро-монгольскимнашествием, закреплённый на века отторжением Руси от Европы, вовлечением её ворбиту азиатских деспотий. Сложная, удивительно тонкая светская культура древнейРуси была разрушена и сметена нашествием, а её остатки растворили и перемололиклерикальные жернова культуры московского периода.
Перед нами обрыв — и вершина: обрыв в бездну — и освещённый солнечными лучамипик. А что с той, невидимой нам стороны? Какие там пейзажи, какие неизвестныепики указывают траверс на эту вершину, единственную открытую нашим глазам? Да,«Слово…» — жемчужина литературы. Но для образования жемчуга нужен не толькомоллюск, но и раковина, которая долго растёт сама и столь же долго формируетдрагоценную горошину, наслаивая слой за слоем тончайшую нежность перламутра!
Вершина не могла возникнуть на ровном месте; жемчужина не создаётся замгновение. Совершенное произведение литературы предполагает долгоепредшествующее развитие жанра, письменной литературной традиции и языка,значительно большее, чем те два столетия, которые отделяют поход ИгоряСвятославича от принятия Владимиром христианства. И если обстоятельства и времяне донесли до нас ни одного другого произведения столь же ярко выраженнойсветской литературной традиции, как «Слово о полку Игореве», то современныйисследователь, вооружённый всем опытом науки, обязан последовать Ж.Кювье, чтобыпо чудом сохранившейся кости попытаться понять её происхождение и место в целоморганизме. Иными словами, по сохранившемуся произведению представить уровеньпородившей его культуры.
Возможность этого была заключена в самой природе культуры раннегосредневековья. Стоило вспомнить о жестоких канонах, с которыми должен былсогласовывать своё творчество (6, 216) средневековый мастер, о внутреннейиерархии образов, символов, эпитетов в описании каждого явления, которые былирегламентированы так же, как уставами была регламентирована жизнь средневековыхгородов Европы. При всей кажущейся свободе творчества они определялись незримойсистемой эталонов, подобно тому как единство стиля каждой такой эпохиопределялось единой кривизной лекал, которыми пользовались её строители.
Правда, чтобы заглянуть в глубину «легендарных времён русской истории», когдасогласно традиционным представлениям «держава Рюриковичей» простиралась отБалтийского до Чёрного моря, от Волги до Карпат, а флотилии долблёных челнов отСмоленска и Киева угрожали стенам Константинополя, — для этого, кроме желания,нужны были факты и то археологическое терпение, в результате которого грудачерепков обретает контуры совершенного по форме сосуда.
Мы уже давно перестали сомневаться в широкой грамотности населения той поры.Стены древнерусских храмов, кое-где сохранившие штукатурку с остатками фресок,на высоту человеческого роста процарапаны фразами, буквами, рисунками и дажетекстами деловых документов с перечислением и подписями свидетелей сделки.Писали мужчины — на оружии, горшках, ремесленных инструментах, драгоценностях;писали женщины — на пряслицах, прялках, веретёнах, туесках, кадушках. И все они— даже дети — писали на бересте. Раскопки последних тридцати лет в Новгороде идругих городах северной Руси открыли всеобъемлющую письменность во всех слояхнаселения.
Было бы наивно думать, что все эти грамотные, хорошо владеющие пером и словомлюди довольствовались тем фольклором, на который до сих пор обрекают их в своихработах некоторые исследователи. Да, конечно, живое слово, потребность общения,интересный собеседник и в наше время остаются вне конкуренции. Однако и в тедалёкие годы существовали частные и общественные библиотеки в Киеве, Чернигове,Смоленске. Мы знаем о популярности не только духовной, но и мирской литературы,о том, что князья умножали школы, заказывали «списание» и перевод книг,приглашали к своим дворам образованных людей, посылали за книгами в другиеземли…
Деревянная и каменная Русь возникла в последних веках первого тысячелетиянашей эры на перекрёстке важнейших торговых путей Восточной Европы, кудасходились люди из Средней Азии, Кавказа и Закавказья, Крыма, Византии, Западнойи Северной Европы. И представители всех этих народов, государств, культур,прибывавших и оседавших тут же для торговли, проповеди, службы, в поискахприключений, обладали не только развитыми системами письма, но и столь жеразвитой литературой, взаимодействовавшей с литературой русской и влиявшей нанеё.
Где же она, эта литература? Разве не странно, что из всего количествапроизведений, которые можно возвести ко времени домонгольскому, кроме «Слова ополку Игореве», всё так или иначе несёт на себе религиозную окраску? Мы читаемлетопись — и почти сразу натыкаемся на цитаты из церковной литературы иблагочестивые рассуждения; раскрываем «Слово» Даниила Заточника — и находим тамсобрание изречений, в том числе из Библии и Псалтири; просматриваем «Изборники»связанные с именем великого князя Святослава Ярославича, переведённые ипереписанные в 1073 и 1076 годах, и даже там находим поучения и выписки издуховных книг.
Причины понять не трудно. Стоит лишь представить себе эту же Русь, южную,киево-черниговскую, в середине XIII века, как мы увидим груды развалин,дымящиеся пепелища, поросшие бурьяном торговые площади, обрушившиеся,растресканные стены храмов, а вокруг — зловещее безлюдье. Все, кто остался вживых, ушли подальше от этих мест: в карпатскую Русь, уже давно испытывавшуюдавление католического мира, через леса и болота дотащились до свободных земельНовгородской республики, ушли на олонецкий Север, потому что суздальская Русь,которой было суждено позднее стать ядром нового, «западно-азиатского»государства, сама оплакивала свои потери. «Не до жиру — быть бы живу», — к темдалёким и тёмным временам восходит эта, такая русская пословица…
Золотая Орда зорко следила за жизнью Руси, предпочитая держать её на коленях.И на долгие, очень долгие годы единственным островком независимости,сообщавшимся с греко-византийским культурным миром, осталась православнаяцерковь, освобождённая ханами от контроля, диктата и юрисдикции. Вопреки мнению