грамоту? В свете последних открытий вопрос этот звучал даже как-то неприлично —так много дошло до нас свидетельств XI века о чрезвычайно широкомраспространении грамотности. Боян же был не просто феодалом, он был поэтом!
Теперь легко было свести концы с концами, ответить на вопрос: каким жеобразом автор «Слова…», представитель письменной литературной традиции, могзаимствовать что-то у Бояна, жившего более столетия назад? Из текста в текст —только так шёл литературный процесс средневековья. Только так можно объяснить ицитаты из Бояна, и сведения о людях и событиях XI века, и тот ничем необъяснимый разрыв в «Слове…» между 1078 и 1185 годами, если не принимать врасчёт смутное и до конца не понятное упоминание об «уноше князе Ростиславе»,падающее на 1093 год.
Вероятнее всего, автор «Слова…» не просто цитировал и пересказывал Бояна —он прямо включал его куски в свой текст. Тогда это не считалось плагиатом. Еслив наше время обострённой творческой конкуренции чужая рифма будет сразу жеотмечена критикой и вызовет большее или меньшее порицание, а строфа,перенесённая из чужого стихотворения в своё, — активный протест, тосредневековое общество, куда более консервативное, чем современное, в своихсимпатиях, устоях, представлениях о мире требовало от писателей прямопротивоположного. Достоинством была традиционность, привычность; самобытность иновизна не поощрялись. Напрасно мы стали бы искать в средневековой литературереальные чувства, переживания, описания природы, естественные диалоги.«Проявлению реализма мешала традиционность русского Средневековья, — писал водной из работ академик А.С. Орлов, — его довольно беззастенчивая плагиатскаясистема, в силу которой позднейший литературный памятник складывался наосновании предшествующего в том же литературном жанре. Таким образом, к новойфабуле пересаживались не только слова, но и целые картины, целый ряд фактов,часто без пригонки к композиции». Так было не только в средневековой русскойлитературе. По этому поводу припоминается рассказ о некоем восточном поэте,который допустил в своём произведении девять новых, ещё никем не найденных рифм.Когда, надеясь на увеличение награды, поэт поднёс свою поэму шаху и прочёл еёвслух, тот за каждую традиционную рифму — а их было много — приказал отсчитатьпо золотому, но за каждую новую тут же приказал выбить у поэта по зубу…
Память о том случае и посейчас жива в обилии цитат, которыми уснащены научныеработы, чтобы — не дай бог! — не заподозрили автора в каких-либо новых мыслях.Чтобы не быть белой вороной, я тоже последую спасительной традиции, тем болеечто мысли моих предшественников по вопросам традиции и новаторства всредневековой литературе казались мне ключом к разгадке «Слова…».
«В средневековом произведении кроме авторского текста, как правило, находитсятекст (6, 222) его предшественников, инкорпорированный автором в состав „своего“произведения», — замечал академик Д.С. Лихачёв. А другой академик, В.М. Истрин,прямо писал: «Когда те или другие политические или общественные событиянастраивали древнерусского человека определённым образом и он чувствовалпотребность выразить это настроение на бумаге, то далеко не всегда приступал онк составлению совершенно нового произведения, но очень часто бралсоответствующее произведение старое — русское оригинальное или переводное — иобрабатывал его, прибавляя в него новое содержание и придавая ему новую форму».
В подтверждение своей мысли исследователи напоминали о судьбе отрывков «Словао полку Игореве», переработанных «Задонщиной» и ставших её структурной основой,а также о своеобразной жизни в древнерусской письменности текста «Похвалы каганунашему Владимиру», появившегося на русской почве в середине XI века. Автором егосчитают митрополита Илариона, хотя более чем вероятно, что первый русскиймитрополит заимствовал «своё» сочинение у греческого или болгарскогопредшественника. В таком случае его первым адресатом был скорее всего Борис Iболгарский, утвердивший и распространивший христианство в своей стране. Третийраз тот же текст использовали в первой четверти XII века для похвалы ВладимируМономаху. Позднее, с заменой имён и незначительными купюрами, он появился под1288 годом в Ипатьевской летописи (её Волынской части) как похвала князюВладимиру Васильковичу, затем использовался для похвального слова муромскомукнязю Константину.
Принцип неоднократного использования текста в древней Руси привёл к появлениюмногочисленных сборников, составлявшихся из афоризмов, отрывков сочиненийдревних авторов на разные случаи жизни, философских, географических,исторических и прочих, компоновавшихся в самостоятельные произведения. Так,сочинение Даниила Заточника при ближайшем рассмотрении оказалось составленным изафоризмов, библейских цитат и цитат из сочинений отцов церкви, древнегреческих ивизантийских авторов, из таких же компендиумов, как «Сказание об АкиреПремудром», из хроник, романов, житий святых и расхожих сборников «крылатых слови выражений», так любимых определённым кругом читателей во все временачеловеческой истории, а в древности именовавшихся «Пчёлами».
Предки наши были гораздо внимательнее, чем мы, к высказанной мысли,приумножая её, собирая, чтобы передать последующим поколениям. Так почему жеавтор «Слова…» должен был поступить иначе с наследием своего предшественника?
— Всё то, что вы сейчас рассказали, очень интересно, — сказал, выслушав меня,один из специалистов, тоже занимавшийся «Словом о полку Игореве». — Только каквам удастся объяснить прямое утверждение автора «Слова…», что он решительноотказывается следовать Бояну? Я, например, такой возможности не вижу. Ведь это,что ни говорите, один из краеугольных камней, на которых стоит изучение«Слова…» вот уже почти двести лет! И никто в этом не усомнился. Даже скептики.А уж они-то ни одного возможного для критики места не пропустили…
И он с сомнением покачал головой.
Но я уже знал, где искать подтверждение своей догадки.
8
Обращаясь к трудам предшественников, всякий раз я убеждался, что большаячасть работы, которая представлялась мне необходимой, уже выполнена: сделана,опубликована и… забыта.
Огромная библиотека, посвящённая изучению «Слова…», лежала в забвении.Сказался катастрофический поток информации наших дней. Специалист не успевалследить за выходящей литературой. Знакомиться же с работами предшественников,писавших сто и более лет назад, не было ни времени, ни особого желания. Всёважное, всё существенное, считалось, присутствует в новых работах. То, чтоотброшено и забыто, не может представлять никакой ценности кроме какисториографической…
Так рассуждали те, кто с самого начала двигался в русле традиционного потокаисследований, сам был его частью, дышал и жил им, вместе с ним обтекал лежащиена дне или высоко поднимающиеся над поверхностью скалы, низвергался с порогов,следовал прихотливым изгибам русла, полагая, что всё это так и должно быть, всёэто в порядке вещей… У многих исследователей просто не было возможностиостановиться, выбраться на бережок, посидеть и подумать, рассматривая поток иего окрестности (6, 223) извне, что в любой науке на определённых этапах еёразвития оказывается самым необходимым условием, без которого и движения вперёдбыть не может.
У меня, вторгшегося в изучение «Слова…» как бы со стороны, такаявозможность была. Самая сумасбродная мысль, мелькнувшая догадка заставлялипогружаться в сухую пыль пожелтевших страниц, сравнивать точки зрения, сверятьаргументы… И очень часто оказывалось, что я в очередной раз пытаюсь изобрестивелосипед или открыть уже нанесённую на карты Америку. К разгадке «Слова…»многие подходили близко, очень близко.
Пожалуй, именно в этих странствиях, знакомясь с мыслями давно умерших людей ис работами своих современников, которым при нужде можно было написать, позвонитьпо телефону, с которыми можно было встретиться, чтобы уточнить оттенок мысли,проецирующейся многообещающим рисунком на текст «Слова…», я до конца ощутилсчастье иметь предшественников. Вопреки распространённому мнению, что самымсчастливым человеком был Адам, потому что каждый анекдот, который онрассказывал, был свежим и никому не известным, я думаю, что Адам был одним изсамых несчастных людей. Ведь ему не с кем было обсудить мысли, приходившие вголову. Нельзя было сверить их с традицией, с догадками предшественников, чтобыубедиться в их правильности или ошибочности. У Адама не было нипредшественников, ни собеседников. Ева, конечно, в счёт не шла.
Все исследователи, раскрывавшие загадки «Слова…», одинаково толковализначение фразы: «начати же ся тъй песни по былинамъ сего времени, а не позамышлению Бояню». Казалось бы, здесь кратко и решительно были изложены принципыпоэта. Он отмежёвывался от «старых словес», от вымыслов, от песен, славословящихкнязей, чтобы обратиться к более высокой теме патриотизма: вместо раздороввоспеть единство Руси и призвать к нему «которующих» друг с другом князей. Автор«Слова…» противопоставлял себя Бояну, противопоставлял своё время эпохе Бояна,молодых князей — старым, внуков — дедам. Он отдавал должное Бояну, как тоготребовала традиция, но сам не хотел иметь с ним ничего общего. Да и как можнобыло в этом усомниться? Ф.Я. Прийма, обращаясь к авторитету Пушкина, работавшегонад переводом «Слова о полку Игореве», приводил место из статьи поэта о«Слове…», где тот писал об этой фразе: «Стихотворцы никогда не любили упрёка вподражании, и неизвестный творец „Слова о полку Игореве“, не преминул объявить вначале своей поэмы, что он будет петь по-своему, по-новому, а не тащиться последам старого Бояна». «Петь по замышлению Бояню» — это значит действительноученически подражать, следовать освящённому временем образцу, высокому, хотя,может быть, и несколько обветшавшему, — комментировал слова А.С. ПушкинаФ.Я. Прийма. — Петь «по былинам сего времени» — это петь бесхитростно инепритязательно, не преклоняясь перед каким-либо одним-единственным образцом,т.е. петь так, как пел народ, слагаемые им былины».
Удивительные слова, свидетельствующие, какие бездны времени и психологии