академиком В.Н. Перетцем. Он сравнил обороты и выражения «Слова…» с теми,которые находятся в древнейших русских списках библейских книг — Псалтири,Евангелия, Апокалипсиса, книг пророков, — и нашёл любопытные соответствия. Этоуказывало, правда, не на заимствования, как утверждали (6, 226) скептики, авсего лишь на широкую начитанность автора. В.Н. Перетц первым сравнил эпитеты«Слова…» с теми, которые встречаются в литературных произведенияхдомонгольского времени и в устной поэтической традиции. Результаты получилисьвесьма интересные. Оказалось, что ряд эпитетов — «бусый», «жестокий»,«златокованный», «калёный», «лебединый», «синий», «сизый», «тисов», «широкий»,«яркий» — полностью отсутствуют в древнейших собственно русских текстах, ноизвестен, например, в фольклоре. А некоторые, как «синий», встречаются впамятниках сербского и болгарского происхождения.
Начало было многообещающим, но продолжения не получило. Вдова учёногоВ.П. Адрианова-Перетц развивала только изучение стилистики «Слова…» ивозможность его сопоставления с фольклорным материалом. Но мне это ничего недавало. Отдельные выражения и фразы не являлись системами даже на микроуровне.Мне нужно было обнаружить несколько автономных устойчивых микросистем, чтобыони, будучи перенесёнными из одной макросистемы (песни Бояна) в другую(«Слово…»), сохраняли своеобразие собственной микроструктуры,кристаллизованной для первоначальной макросистемы, а в новой — разве толькослегка сглаженной в результате неполной замены имён, изменения числа глагола,искажения первоначального значения термина, его переосмысления, трансформации, —всё то, что критики отмечали в качестве ошибок, искажений и что не получало прианализе достаточно удовлетворительного объяснения из собственной системы«Слова…». Вот почему, размышляя, каким образом нащупать вход в XI век, я всёчаще приходил к мысли, что это возможно сделать только предварительно определивпроизведение Бояна, которое послужило своего рода матрицей для автора «Слова ополку Игореве».
Да как же можно это узнать?! — воскликнет, пожалуй, нетерпеливый читатель,которому могут надоесть столь долгие и скучные рассуждения о филологическоманализе. — Ведь у вас-то и нет ничего! Разве что несколько цитат из сочиненияпоэта XI века, да и то предположительных. А уж откуда они взяты…
Немного терпения. Автор «Слова…» не скрывал своей зависимости от поэта XIвека, и только появление частицы «не» придало его заявлению противоположныйсмысл. Автор предупреждал, что он будет петь «по замышлению Бояню», то естьследуя за поэтом XI века. Каким образом? Переработав, приспособив для своихцелей какое-то произведение Бояна. В этом произведении, следовательно, имелосьизображение похода, может быть, со зловещими предзнаменованиями, картины битвы с«погаными» степняками, гибель героев или плен, последовавшее затем горе «земли»и, возможно, обращение к князьям с просьбой о помощи.
Кому могла быть посвящена песнь Бояна, отвечающая выделенным только чтопризнакам? «Старому Ярославу»? Вряд ли. Из того, что донесли до нас о нёмлетописи, ничего похожего не находится. Битвы у него были, но не столько свнешними врагами, сколько с братьями. «Храброму Мстиславу»? Довольно вероятно,однако мы не находим в «Слове…» ни одного намёка на единоборство, которое,кстати сказать, кончилось победой Мстислава, поэтому ни о каком горе, ни о какомпоражении, кроме как Редеди, и речи быть не могло. «Красному РомануСвятославичу»? Он остаётся единственным из перечня, и всё, что мы о нём знаем, снесомненностью указывает именно на него. Даже то, что в «Слове…» нет большеупоминания его имени, хотя там неоднократно упоминается его родной брат БорисВячеславич. Более того, как отмечают историки, почти все сведения автора«Слова…» о XI веке — за исключением отступления о Всеславе — концентрируютсявокруг событий 1078–1079 годов и прямо приурочены к трагической для русскойземли битве на Нежатиной Ниве и последующему походу Романа на ВсеволодаЯрославича.
Поэтому теперь, чтобы ситуация стала понятнее, я оставлю текст «Слова…» иобращусь к летописям и истории.
Для начала версия летописная.
9
(7, 176) В 1054 году в Киеве умер великий князь Ярослав Владимирович, оставивпятерых сыновей: Изяслава Ярославича, по старшинству получившего киевскоекняжение, Святослава Ярославича, которому достался в удел Чернигов с землями, иВсеволода Ярославича, получившего Переяславль; два других сына получили: Игорь —Владимир Галицкий, Вячеслав — Смоленск. Сначала умер Вячеслав и Игорь перешёл вСмоленск, по-видимому, как в более важный город; затем в 1060 году умер вСмоленске Игорь.
Умирая, Ярослав завещал сыновьям дружбу и взаимную поддержку. Совместныедействия братьев, сохранявших завещанный отцом порядок, были успешными до 1068года, когда их войска потерпели тяжёлое поражение от незадолго до тогопоявившихся половцев. После этого восставшие почему-то киевляне изгналиИзяслава, освободив из заключения Всеслава Брячиславича, князя полоцкого,которому и вручили судьбу Киева. События, описание которых сохранилось влетописи, ненамного понятнее, чем строки, посвящённые Всеславу в «Слове…».Непонятна вражда Всеслава к сыновьям Ярослава; непонятно по каким причинам,среди которых нет и не может быть территориальных притязаний, воюют русскиекнязья, представляющие Русь южную, киево-чернигово-переяславльскую, с князьямиполоцкими, находящимися далеко на северо-западе. Непонятно требование киевлян укнязей «коней и оружия», чтобы биться с половцами, а после отказа — почему бы? —освобождение именно Всеслава из темницы. В самом деле, ну какая связь междуполовцами и полоцким князем, враждебным — по летописи — киевлянам? Между теммеры помогли и больше ни о какой вражде киевлян с половцами в летописи и речинет. Так может быть, Всеслав князь не полоцкий, а половецкий? Поэтому он и«утаивается» от киевлян и «рыщет волком» в соответствии со своим половецкимтотемом? Но это, так сказать, к слову…
После бегства из Киева Изяслав обратился за помощью к польскому королюБолеславу II, тогда как Святославу и Всеволоду предстояло самостоятельноотбиваться от половцев, обороняя свои княжества. Что предпринимал Всеволод,остаётся неизвестным, хотя именно на Переяславльское княжество обычнообрушивался первый и главный удар степного набега.
В это время под стенами Чернигова произошло событие, которое на полтора слишним столетия до появления монголов определило расстановку сил в Русскойземле. Половецкий хан Шарукан (Шарук), родоначальник Шаруканидов, сыгравшихвпоследствии немалую роль как в истории Руси, так и в истории Грузии исеверокавказских княжеств, подошёл к Чернигову с 12-тысячным войском. УСвятослава Ярославича было всего три тысячи воинов, в четыре раза меньше. Однакосын Ярослава Мудрого и шведской принцессы Ингигерды, как значится в родословиирусских князей, выступил навстречу половцам, тогда ещё не знавшим поражений, ине только одержал блистательную победу, но и захватил в плен самого Шарукана.
Если вспомнить, что половцы с тех пор неизменно выступали на стороне сыновейи потомков Святослава, а до конца его жизни ни одного половецкого набега на Русьне произошло, можно предположить, что отважный и умный черниговский князьвоспользовался победой, побратался с Шаруканом и породнился с ним, взяв одну изего дочерей за сына.
(7, 177) На следующий год при поддержке братьев Изяслав Ярославич, придя спольским войском, вернул себе Киев. Но братский триумвират был уже непрочен.Через четыре года Святослав по каким-то причинам изгнал Изяслава не только изКиева, но и вообще из русских пределов и сам сел на его место. Что произошломежду братьями, вряд ли мы когда-нибудь сможем узнать.
Большинство исследователей считает, что именно с этих лет русские летописинеоднократно переписывались в угоду только одной, в дальнейшем господствующейветви «Рюрикова дома» — Всеволода Ярославича и его потомков. АкадемикБ.А. Рыбаков с удивлением отмечал, что о княжении Святослава Ярославича почти нетизвестий, а те краткие заметки, которые мы находим, за исключением победы надШаруканом, исполнены самой откровенной злобы.
Талантливый историк М.Х. Алешковский высказал интересную мысль, котораяобъясняла приведённые выше и последующие факты, особенно важные для рассмотрениясобытий конца 70-х годов XI века. Алешковский предположил, что начиная со смертиЯрослава Владимировича записи об Изяславе и Святославе были не просто стёрты изаменены рассказом об основании Печерского монастыря, о волхвах и знамениях, нодополнены также вставками из «летописца Всеволода», поскольку записи неизменнообеляют этого князя и взваливают вину за всё происходившее в первую очередь наСвятослава и его сыновей. Между тем, по зрелом размышлении, виноваты совсем неони, а как раз противная сторона, Всеволод Ярославич с сыновьями. Больше того. Вэтих статьях приведены разговоры, сообщить о которых летописцу мог только самВсеволод Ярославич, причём опять-таки эти беседы неизменно рисуют Всеволодаисключительно с хорошей стороны.
И ещё на один факт обратил внимание Алешковский. «Во время княженияВсеволода, — писал он, — произошло несколько насильственных смертей егосоперников, удивительно выгодных этому князю. Смерти происходили притаинственных обстоятельствах: одного князя убили в его же войске ударом копья вспину, другого убили его собственные союзные половцы, третьего закололи, когдаон ехал на телеге. И однако, летописец каждый раз находит слова для того, чтобыпоказать непричастность Всеволода к этим убийствам, хотя, например, половцызаключили мир с Всеволодом прежде, чем убить Романа (Святославича, брата Олега.— А.Н.), Ярополк ссорится с Всеволодом, хотя его убийца, по словам летописи,„дьяволом научен“, а Всеволод устраивает своему сопернику пышные похороны…»
Согласился с этим и академик Б.А. Рыбаков, неизменно подчёркивавший своисимпатии к Всеволоду Ярославичу и его сыну Владимиру Мономаху — первомуполугреку на российском великокняжеском троне, умному, хитрому, вероломному,добивавшемуся своих целей любыми способами, но при этом как никто знавшему цену