Он пал от рук своих же союзников. Какой сюжет для поэта!
Боян не прошёл мимо этого факта, воспев, как я полагаю, всю борьбуСвятославичей за отцовское наследство, но центральной фигурой поэмы былбезусловно Роман.
Это Роману предназначал Боян
Чръленъ стяг, бела хорюговь —
чрълена чолка, сребрено стружие —
храброму Святьславличю!
В поэме Бояна находилось всё необходимое автору «Слова…», чтобы создать наматериале высокого образца своё произведение: битвы, походы, плачи, споры,пространства степей и древнерусские города.
Но главное, что предопределило его выбор, — солнечное затмение.
10
Вопрос о солнечном затмении в «Слове…», даже двойном затмении — передпоходом и в походе, — был одним из камней преткновения для скептиков ипьедесталом торжества для защиты подлинности поэмы. (7, 183) В «Задонщине»затмения не было. В то же время в «Задонщине» в самом начале в полномсоответствии со «Словом…» можно было заметить «тень» от этого затмения — вофразе, сообщающей, что «Русская земля… тугою и печалию покрышася»,соответствующей фразе «Слова…» о том, что Игорь увидел «тьмой вся своя вояприкрыты».
Исследователи останавливались перед солнечным затмением, которое произошло 5мая 1185 года. Дальше, глубже, в «века Бояновы», никто серьёзно не заглядывал.Ограничивались обычно извлечением летописных свидетельств, которые подтверждалиуже известное. Ни о каком солнечном затмении в конце 70-х годов XI века никто изисториков не знал, тем более в связи с походом Романа. Какое затмение? Откудаэто взято? Сын Святослава никого не интересовал. В «Повести временных лет» в этигоды не отмечено вообще никаких экстраординарных небесных явлений. Но всякийраз, перечитывая строки о грозных предзнаменованиях, я чувствовал, что онивылились из-под пера Бояна, а не автора «Слова…», вылились какнепосредственный отклик на трагическое стечение обстоятельств, среди которых напервом месте должно было стоять солнечное затмение, случившееся, как я полагал,в июле 1079 года.
О нём никто не знает? Его нет в летописях? Но в летописях нет не толькозатмения — в них нет многого из того, что когда-то, по-видимому, было или должнобыло быть. Выяснить возможность солнечного затмения для лета 1079 года оказалосьсравнительно просто — надо было только воспользоваться каноном солнечныхзатмений М.А. Вильева, опубликованным в книге Д.Святского об астрономическихявлениях в русских летописях.
Математические расчёты подтверждали догадку: 1 июля 1079 года в 4 часа 8минут пополудни по широте Киева проходила тень частичного солнечного затмения.Это случилось за месяц до летописной гибели Романа — перед выступлением или всамом начале предпринятого им похода. Всё сходилось. Теперь можно было с большейуверенностью искать и вычленять наследие Бояна в тексте «Слова…».
Произведение Бояна как нельзя лучше подходило для целей автора «Слова…».Его герои были тоже Святославичами, к тому же ещё и родственниками — дедами —героев «Слова…». Те и другие были связаны с половцами крепкими союзными иродственными узами, оба Роман и Игорь — потерпели от них поражение. Поход, бой ипоражение были канвой сюжетов обеих поэм. Даже возвращение из плена: ведь ОлегСвятославич бежал из Царьграда в 1083 году и вновь появился в Тмуторокане! Это кнему относили «припевку Бояна», переделанную автором «Слова…» для Игоря:«Тяжко ти голове кроме плечю, зло ти тело кроме головы». Но главное, что сыгралорешающую роль в выборе, благодаря чему заурядная пограничная вылазка Игоря,окончившаяся к тому же поражением, оказалась сюжетом не только поэмы, но идостаточно обширных летописных рассказов, — главным были солнечные затмения,предшествовавшие началу обоих походов. Одно из них произошло 1 июля 1079 года,благодаря чему мы знаем время выступления Романа, убитого 2 августа 1079 года,другое 1 мая 1185 года, что подтверждает летописную дату похода Игоряновгород-северского.
Согласно представлениям той эпохи героизм обоих князей заключался отнюдь не вопрометчивом выступлении с малыми силами против превосходящего по численностиврага (у Романа был пример отца, победившего Шарукана), не в личной дажедоблести, но в вызывающем пренебрежении небесным знамением, недвусмысленнообрекавшим предпринятые походы на неудачу.
Вот почему можно было утверждать, что в новом тексте «Слова…» Игорь заменилРомана. Отсюда и объяснение, почему наибольшее количество заимствований из поэмыБояна, выделяемых по своей ритмической организации, приходится как раз на первуючасть «Слова…». Это были сборы в поход, когда
Комони ржут за Сулою, —
звенит слава в Кыеве;
трубы трубят в Новеграде —
стоят стязи в Путивле…
Это и неведомые нам кмети, ставшие курянами, которые
под трубами повити.
под шеломы възлелеяны
конец копья въскормлени;
пути им ведоми,
яругы им знаеми;
луци у них напряжены,
(7, 184) тули (у них?) отворени,
сами скачут акы серыи волци в поле,
ищучи себе чти а князю славе.
К этому поэтическому комплексу относятся и великолепные картины затмения изнамений, которые лишь частично поддаются реконструкции, как то:
Солнце ему тьмою путь заступаше…
влъцы грозу въсрожать по яругам,
орли клектомъ на кости звери зовут,
лисицы брешут на чръленыя щиты…
Скорее всего к Роману относятся и строки, в которых даже сохранилосьпервоначальное единственное число третьего лица мужского рода, хотя по текстутребовался средний род:
…не был онъ обиде порожден(о)
ни соколу, ни кречету,
ни тебе чръный ворон, поганый половчине!
На пути раскрытия контаминации Роман/Игорь меня ждала ещё одна удача.
«Тьмутороканьскый блъванъ» — пожалуй, одна из самых тревожащих загадок«Слова…», вызвавшая споры сразу же после выхода из печати «Слова о полкуИгореве». У всех была ещё в памяти полемика о тмутороканском камне, оместоположении древнего Тмуторокана, который Татищев и Болтин помещали в«пределах Рязанских», а Мусин-Пушкин вслед за Г.-З. Байером — на Таманскомполуострове. Но едва стихла полемика о камне с надписью князя Глеба, «мерившегоморе по леду» в 1068 году, как появился загадочный «блъванъ», естественно,прочитанный как «болванъ».
Логика у спорящих была одинаковой: кем бы ни был загадочный «див», онобладает голосом и, обращаясь к «Волге, Поморию, Посулию, Сурожу и Корсуню», тоесть к городам и странам, включает в этот ряд и «болвана». Так «блъванъ»оказывался языческим святилищем, столпом, истуканом, памятником Комосарии,волнами Керченского пролива, самим Керченским проливом, городом Тмутороканем,каким-то половецким ханом, иранским словом «пэглеван», то есть «богатырь»,каменной бабой и так далее. Ни одно из этих объяснений не удовлетворяло нетолько читателей, но и самих авторов гипотез. Как, впрочем, и прежние толкования«дива».
Наиболее правдоподобно объяснил «дива» С.В. Шервинский, наш старейший, самыйтонкий и поэтичный переводчик и истолкователь «Слова о полку Игореве». Огромныйопыт, большая эрудиция, особенно в области античной и средневековой восточнойкультуры, позволили ему взглянуть на многие места в «Слове…» именно с точкизрения традиций этих культур.
В «диве» видели филина; «дикого», то есть половца; мифическое существо,враждебное русским; дозорного на дубе; божество древних славян;Соловья-разбойника былин; сторожевой пост на кургане. Всё это выпадало изсистемы поэтической образности «Слова…» и прямо противоречило указанию, что«див кличет верху древа». Шервинский обратил внимание на забытое наблюдениехорватского филолога Л.Гая, принятое Д.Дубенским. Вслед за Пушкинским списком«Правды Русской» Дубенский издал в третьем томе «Русских достопамятностей» в1844 году «Слово о полку Игореве» с подробным комментарием, где указал, что вславянских языках близкое название к слову «див» — «диеб», «диб», «дип» — носитптица удод. Эта пёстрая, средних размеров птица с длинным клювом, увенчаннаявысоким гребешком из перьев, широко распространена по всему югу и лесостепи.Между тем в средневековой восточной поэзии, строго следовавшей определённымтрадициям при распределении ролей как между действующими лицами, так и в царствеживотных, удод выполнял неизменно роль вестника, глашатая, герольда. Именно таквёл себя «див» и в «Слове…».
Мне казалось возможным и ещё одно истолкование «дива».
В одном из русских «Азбуковников» XVI века, тогдашнем словаре иностранных идревних слов, я обнаружил слово «зивь», означающее аиста или журавля, — словоредкое, но, по-видимому, употреблявшееся в домонгольское время, а к концу XIVвека, когда создавалась «Задонщина», уже совсем забытое. Именно тогда, привозникновении одного из промежуточных списков «Слова…» начальное «з» легкомогло быть прочитано как «д», «превращая, — как писал в „Текстологии“Д.С. Лихачёв, — слово трудное и непонятное в понятное и знакомое».
Так «зивь» стал «дивом».
(7, 185) Е.В. Барсов в своём всеобъемлющем исследовании о «Слове…» привёлописание «дива», бытовавшее, по его словам, среди крестьян Олонецкой губернии;описание, повлиявшее на ряд поколений учёных, пытавшихся объяснить это место«Слова…». «Див — птица-укальница, серая, как баран, — писал Барсов, — шерстьна ней, как войлок, глаза, как у кошки, ноги мохнатые, как у зверя; птица онавещая — села на шелом — ожидай беду. Сидит она на сухом дереве и кличет, свищетона по-змеиному; кричит она по-звериному; с носа искры падают, из ушей дымвалит». Фантазия рассказчика, как можно видеть, воспламенялась от слова к слову.Начав с довольно реалистического описания полярной совы, Барсов заканчиваетнеким вариантом змея-горыныча — с носом и ушами, откуда искры падают и дымвалит.
Однако вот что примечательно: подножием «дива» на русском Севере оказываетсяименно «сухое дерево», на котором только и гнездится в природе аист. С его