излюбленному сюжету античного и средневекового романа: дружба рыцарей,разделённых этническими или вероисповедными барьерами, желание породнитьсядомами, готовящийся брак детей, зловещие знамения на пути свадебного поезда,пир, едва не ставший смертным, неожиданное нападение врагов, плен, месть«язычника» за своего христианского друга, спасение из плена, наконец, счастливоевозвращение домой молодых… Но именно этот, столь традиционный сюжет,воплотившись в реальности, позволил древнерусскому поэту-публицисту выступитьлетом 1185 года с призывом о мире.
С течением времени, обрастая плющем легенд и толкований, теряя свои страницы,поэма, утверждавшая мир среди войны, торжество человеческого чувства надстихиями, мужество и верность долгу, стала восприниматься как прославлениеподвига во имя Родины, утверждая в сознании русских людей мысль, завещаннуюБояном, что «луце ж бы потяту быти, неже полонену быти».
Для Русской земли наступали другие, уже героические времена…
Д. С. ЛихачёвПротив дилетантизма в изучении „Слова о полку Игореве“
Памятник литературы, как и всякий памятник культуры и истории, нуждается вохране, в защите его текста. И чем древнее он — тем эта защита необходимее.Всякого рода эксперименты над текстами памятников национального значения должнывестись с величайшей осторожностью и ответственностью. Особенно, конечно, еслиэто «Слово о полку Игореве»…
Одно дело толкования, объяснения при сохранении текста как такового, другоедело — перестановки, отмены кусков текста, безосновательные поправки, исправления,разрушения самого содержания памятника, его ритмики, даже поэтики. С моей точкизрения, это ничуть не лучше безосновательных передатировок памятника. Перенесение«Слова о полку Игореве» из XII в. в какой-то другой, например в XVIII в., разрушаетсмысл, содержание памятника, но при этом всё же сохраняется текст «Слова» какцельного, единого и художественного произведения. Иное дело — объявить «Слово»радикально испорченным осколком чего-то неизвестного, но более совершенного.
В серии очерков писателя А. Никитина, напечатанных в журнале «Новый мир»[3],«Слово о полку Игореве» подвергается вивисекциям, ампутированию отдельных частей,расслоению. Отдельные места и весь памятник в целом объявляются плохо скроеннымииз разновременных частей. Этот вывод делается с необычайной лёгкостью и апломбом.На неосведомлённых читателей очерки А. Никитина несомненно могут произвестинекоторое впечатление. Особенно мне обидно за многочисленных преподавателейвузов или учителей литературы в средней школе. Что им говорить о «Слове», еслиони поверят в «учёность» и хотя бы частичную правоту А. Никитина? А ведь журнал«Новый мир» — один из самых авторитетных и читаемых в нашей стране.
Жанр, в котором написана серия очерков А. Никитина «Испытание „Словом“», ненов, а в последнее время он даже моден: научный детектив. Но так как детективнуюинтригу легче всего построить на сюжете собственных поисков, открытий и якобыпреодолённых мнимых заблуждений, то этим, очевидно, можно объяснить своеобразный«автобиографизм» очерков. Однако этот жанр «научного полудетектива» или «детективнойполунауки» очень труден для того, чтобы разобраться в авторской аргументации, — в силу смешанности рациональных доказательств и иррациональных, а также эмоциональныхмемуарного характера заметок. К тому же избранный автором жанр вынуждает егок многословию и недоговоренностям.
Между тем хорошо известно: краткость и деловитость — вежливость учёного, адоказательность — необходимое условие научной работы. Не писал же Ньютон о том,каким образом и при каких обстоятельствах был им открыт закон земного тяготения.История с яблоком, упавшим на него в саду и подавшим ему тем самым мысль о законетяготения, — не более, чем позднейшая легенда. Открытия доказываются, а не описываются,к тому же со столь большими автобиографическими отступлениями. Таинственнаяистория с Бояном, вскрытая при особых личных обстоятельствах, являющаяся научнымцентром очерков А. Никитина, может по первому впечатлению показаться в такойдетективной форме занимательной и в силу этой занимательности убедительной,но только малоосведомленному в древней литературе читателю! На самом деле мыимеем дело с имитацией научных аргументов и не более.
Первый же очерк А. Никитин начинает с описания раздражения некоего «академика»против концепции Л. Н. Гумилёва.[4] Это раздражение якобы было вызвано резкимивыражениями А. Никитина по адресу Л. Н. Гумилёва. Тем самым А. Никитин стремится,очевидно, оправдать собственные резкости и в этих своих очерках — дескать, онипросто «неакадемичны». Но дело в том, что за резкими выражениями в данном случаескрывается не «неакадемичность», а неуважение почти ко всей предшествующей А.Никитину науке — академической и неакадемической, литературоведческой, филологическойи исторической. Всё охаивать и в то же время предаваться самодовольным рассказамо том, как он дошёл до своих «открытий», начиная от первых признаков «прозрениясобственного невежества» (5, 187)[5] и придавая значение и предполагая интересчитателей даже к той погоде, при которой он предавался своим размышлениям, ноне развёртывая ни доказываемых тезисов, ни доказательств этих тезисов, — этометод сокрытия от читателя точного изложения концепции и подлинной аргументации.
Многословность и непроясненность концепции А. Никитина возникает не толькоиз-за избранного им научно-автобиографически-детективного жанра, но и из-запривлечения к очеркам посторонних, не идущих к делу проблем.
Ну вот, в частности, такой вопрос: почему в первом из очерков такое вниманиеуделяется мусин-пушкинскому изданию «Русской Правды» 1792 г.? А. Никитин пишет:«Можно было бы взять для сравнения печатного текста („Слова о полку Игореве“.- Д.Л.) с оригиналом „Духовную…“, или, как её теперь именуют, „Поучение“(Владимира Мономаха. — Д.Л.). Но с „Поучением“ противники графа (А. И. Мусин-Пушкина.- Д.Л.) почему-то молчали…» (5, 199). Вот именно — «почему-то»)! А. Никитинне заметил, что издание «Поучения» было уже подробно и тщательно сравнено сизданием «Слова» по всем статьям и благодаря этому выявлены многочисленные сходныеприёмы издания, позволившие объяснить многие особенности печатного текста «Слова»1800 г. Моё подробное исследование на этот счёт дважды печаталось, а в монографииЛ. А. Дмитриева о первом издании «Слова», которую А. Никитин называет «великолепною»(5, 199), прямо говорится, что он (Л. А. Дмитриев) сам не производит сличенияименно этих двух изданий А. И. Мусина-Пушкина, так как это уже сделано мною[6].
Но дело ещё и в том, что мемуарные жанры служат иногда не только для того,чтобы что-то сообщить, рассказать, но и для того, чтобы что-то скрыть и не договорить.Такова, например, история с нападками А. Никитина на крупнейшего советскогоисточниковеда С.Н. Валка. А дело очень просто. Когда в 1973 г. вышла статьяА. Никитина в журнале «Вопросы истории» о «Русской Правде», то С.Н. Валк решительнои справедливо возразил А. Никитину, доказав и показав, во-первых, его незнакомствос литературой вопроса, а во-вторых, его неправильный подход к методике текстологии.Ответ С.Н. Валка, напечатанный в Трудах Отдела древнерусской литературы, т.XXX (1976 г., ответственный редактор Д. Лихачёв), А. Никитин не упомянул, нокое-что из него учёл, чтобы показать знакомство с литературой вопроса, в незнаниикоторой упрекал его С.Н. Валк. Как бы то ни было, отплатить покойному С.Н.Валку А. Никитину не удалось, а читателя огромный пассаж (более половины печатноголиста — 7 страниц петитом) об издании «Русской Правды» 1792 г. несказанно затруднил,так как никакого отношения к вопросу о первом издании «Слова» он не имеет. А.Никитин хотел показать, что приёмы издания «Русской Правды» могут что-то объяснитьв первом издании «Слова о полку Игореве». Однако «Русская Правда» 1792 г. былаизданием совершенно другого типа текста, выполненным другими лицами, не принимавшимиучастия в издании «Слова» А.И. Мусина-Пушкина (И.Н. Болтиным, ко времени издания«Слова» скончавшимся), и по другим принципам (даже другим алфавитом — церковно-славянским,тогда как «Слово» было издано в 1800 г. — гражданским). Прямое отношение к мусин-пушкинскомуизданию «Слова», как я уже сказал, имеет только его же, А. И. Мусина-Пушкина,издание «Духовной» (т. е. «Поучения») Владимира Мономаха.
Однако благодаря посторонней вставке наукообразных рассуждений о «РусскойПравде» у читателя может создаться представление об учёности автора, тем большей,чем меньше читатель понимает текст А. Никитина… А истинная цель — обесславитьС.Н. Валка в глазах широкого читателя — тщательно спрятана, и на незнающегоскрытого существа полемики выпады против замечательного учёного могут всё жепроизвести некоторое впечатление.
Явно, чтобы заинтересовать и заинтриговать читателя, А. Никитин видит повсюду — и в летописях, и в «Слове» — загадки, непонятности, противоречия, неясности,возможные пропуски, ошибки и пр. Он воскрешает давным-давно оставленные в наукесомнения, вопросы — лишь бы усилить «загадочность» «Слова». Добро бы это способствовалокакому-то новому объяснению текста, но происходит обратное: текст ещё большезапутывается, сомнения растут, происходит разрушение текста памятника, и у читателявообще появляется общее недоверие к нему.
Текст «Слова» кажется А. Никитину порой «нагромождением фраз, плохо связанныхмежду собой смыслом» (5, 185). «Слово», по мнению А. Никитина, «растеряло многиесвои части» (7, 105), и в нём наличествуют «заимствования, тёмные места, отступления,пропуски, умолчания, реминисценции», «которые воспринимаются так же, как бесконечныешрамы, заплаты, пристройки чуланов, башенок, сторожек, галерей и притворов,