скрывающие от нашего взгляда древний храм и превращающие его в конгломерат загадок»(6, 212).
А вот ещё суждения А. Никитина о языке «Слова»: ему (А. Никитину. — Д.Л.)«мешала и явственная двуязычность: древний текст, хранивший все признаки благороднойпатины прошедших столетий, сменялся современной (?) русской речью без каких-либопризнаков старины. Право, тут можно было потерять голову» (5, 185). Вот именно!
Стремление видеть во всём загадки, даже в совершенно понятном тексте, можно показать хотя бы на примере с Всеславом Полоцким, который, согласно «Слову», «изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше». В самом деле, что тут непонятно? «Кур» по-древнерусски петух (отсюда у нас такие слова, как «курок» — «петушок»; поговорка — «попасть как кур во щи» и пр.). Время в Древней Руси мерили по пению петухов. Всеслав так быстро носился по Руси, что успевал «великому Хорсу», то есть солнцу, «путь перерыскивать», домчаться раньше восхода солнца до Тьмуторокани. Зачем придумывать какие-то «курени» и пр. — слова и выражения, не зафиксированные словарями древнерусского языка, и искать объяснения им даже в далёком Двуречье, в то время как определение времени по «курам» в древнерусском языке постоянно. Возьмите «Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». Трудно допустить, что он неизвестен А. Никитину. А если известен, то «замалчивание» — это тоже приём.[7] Здесь в выпуске 3 есть и слово «кур» — петух, и примеры определения времени по «курам» — по их пению: «Петрови же выехавшю из Галича и бе ему оуже вечер, и леже у Болшеве, и якоже бысть оубо к куром, и пригна детьский из Галича» (Ипатьевская летопись под 1152 годом); о смерти князя Владимира Васильковича: и «бысть в четверг на ночь поча изнемогати, и яко бысть в коуры, и позна в собе дух изнемогающь ко исходу души» (в той же летописи под 1288 годом); или в «Студийском уставе»: «починають вечерю и до кур доспеет отпущение». Примеры можно было бы и умножить, но «Словарь-справочник «Слова о полку Игореве» вовсе не ставит себе задач исчерпывающего приведения словарного материала. Понятно, что Н.Я. Марр, не имевший ещё «Словаря-справочника» и мало вообще занимавшийся древнерусским языком, мог допускать, что «куры» — это селения. Но то, что Д.Д. Мальсагов и А. Никитин преподносят это как своё собственное «открытие», можно объяснить и незнанием древнерусского языка (вот где нужно быть хоть чуточку филологом), и незнанием литературы вопроса (в чём в своё время укорял А. Никитина и С. Валк), и просто отсутствием эстетического чутья (о чём мы ещё будем говорить). Так, селения, пригороды Тьмуторокани — это такое сужение цели Всеслава, которое отнюдь не свойственно широте художественного повествования «Слова».
Чрезвычайная многоречивость автора мешает точному воспроизведению его концепции.Всё же попытаюсь изложить концепцию А. Никитина так, как я её и, смею заверить,большинство читателей понимают. Изложение это необходимо, чтобы стала яснойеё слабость и неаргументированность. Иного способа возражать А. Никитину я невижу. Постараюсь добросовестно понять запутанное изложение А. Никитина.
Итак, согласно концепции А. Никитина, в «Слове» есть много непонятностей,переходов языковых, переходов сюжетных. Почему-то отсутствуют события предшествующихпоходу лет — всего XII в., автор «Слова» неоправданно обращается только к событиями князьям XI в. и предшествующего времени.
Всё это некрасиво, нехорошо, нелогично. «Слово» — гениальный памятник, нотолько какими-то проблесками.
Объяснение всем этим «непоследовательностям» в том, что в «Слове» спрятанодругое произведение.
Именно якобы из-за этих «непоследовательностей» и возникли сомнения в подлинности«Слова». В «Слове» же использовано гениальное произведение гениального певцаXI в. — Бояна, воспевавшего Святослава Ярославича и его сыновей, сведения окоторых вычёркивались из летописей и заменялись в летописи ради заполнения образовавшихся«пустот» своего рода «упаковочным материалом» (который, кстати, так ценят историкикультуры древней Руси).
Сам увлёкшись созданием развлекательного произведения, А. Никитин даже в работелетописца видит порой ту же цель — «развлекать». Так, он предполагает, что летописецВсеволода Ярославича, изъяв текст о княжении Изяслава и Святослава, заполнилобразовавшееся окно «развлекательным (курсив мой. — Д.Л.) материалом:рассказами о чудесных знамениях, о волхвах, их обманах, о „прельщении бесовском“,преставлении Феодосия, игумена печерского, а вместе с тем и о черноризцах Киево-печерскогомонастыря» (7, 181). Любопытное представление о работе летописца и вообще одревнерусской литературе XI–XIII вв., в частности, как известно, не знавшейчистой развлекательности.
Кое-какие отрывки из «стихов» Бояна, скрытые в «Слове», А. Никитин приводитв конце своей третьей статьи.
Итак, «Слово» — не более чем компиляция гениальных (пусть так) отрывков предшествующеговремени с добавлением собственных кусков автора. В результате в «Слове» множествонепоследовательностей и нелогичностей.
Вот чем мы, оказывается, восхищались!
Далее как обоснование его концепции идут парадоксальные исторические выводы:и не только исторические, но и по истории древней русской литературы, по историирусского языка, по истории изучения «Слова» и т.д.
Оказывается, Владимир Мономах как историческая личность ничего не стоит. ВладимирМономах — это ничтожество на великокняжеском троне. А истинный крупный историческийдеятель — Святослав Ярославич. Его и его сыновей воспел Боян. При этом «Боянбыл не просто сторонником Святославичей, а тьмутороканским или черниговскимпоэтом именно Святослава Ярославича, оставшимся на службе у его сыновей» (6,219). Он их воспевал, а фальсификатор истории Владимир Мономах приказывал искажатьлетописные тексты, вычёркивая все данные о Святославе Ярославиче и о его сыновьях.
Боян пел славу Святославу Ярославичу и святославичам, и вот теперь в «Словео полку Игореве» скрыты остатки этих произведений Бояна. Один Святослав (СвятославЯрославич) подменён другим (Святославом Всеволодовичем) и пр.
Песни Бояна сами подверглись цензурованию (как это осуществлялось? — Д.Л.),и отрывки из них использованы при описании событий 1185 г. «…только так можнообъяснить и цитаты из Бояна, и сведения о людях и событиях XI века, и тот ничемне объяснимый разрыв в „Слове…“ между 1078 и 1185 годами, если не приниматьв расчёт смутное и до конца не понятное упоминание об юноше князе Ростиславе,падающее на 1093 год» (6, 221).
Так кажется А. Никитину. Но разве он не знает принятого в науке о «Слове»объяснения, что обращение к дедам, а не к отцам, т. е. разрыв в историческихупоминаниях, падающий на время отцов, объясняется тем, что именно деды считалисьродоначальниками политики внуков? Раз речь идёт об ольговичах, то естественно,что по законам исторических представлений древней Руси их политика продолжаети объясняется политикой их родоначальника Олега Святославича (Гориславича).А раз речь идёт о всеславичах, то, конечно, мысль автора «Слова» обращаетсяк их родоначальнику — Всеславу Полоцкому. Ведь и в летописи постоянно упоминаютсяродоначальники, деды, а внуки носят даже название по родоначальникам: «ольговичи»,«ярославичи», «мономаховичи», «всеславичи», «рогволодовичи» и т.д. Обо всёмэтом писалось и писалось…
Совершенно ложны представления А. Никитина и об истории изучения «Слова».А. Никитин считает, что первоначально, в XIX в., творчество Бояна оценивалосьдостаточно высоко и «Слово» якобы считалось произведением народной словесности.А. Никитин пишет: «Настойчивые попытки представить „Слово“ произведением устнойнародной словесности были отвергнуты совместными усилиями скептиков и защитниковдревнерусской поэмы» (6, 221). Но когда именно «Слово» считалось произведениемустной словесности? Отдельные аналогии, заимствования из фольклора в «Слове»постоянно находились, начиная с исследований М. Максимовича, и находятся сейчас,но никаких «настойчивых попыток» объявить «Слово» целиком фольклорным не существовало.Впрочем, за исключением одного-единственного случая. В Ленинградском педагогическоминституте имени А. И. Герцена накануне Великой Отечественной войны А. И. Никифоров,специалист по народной словесности, защищал диссертацию на тему «„Слово о полкуИгореве“ — былина XII века». Ему была даже присуждена учёная степень доктораединогласно, но… ни один из оппонентов и ни один из присутствующих в залезаседаний учёного совета с А. И. Никифоровым не согласился, хотя А. И. Никифоров,исчерпав на защите все научные аргументы, громко запел «Слово о полку Игореве»на один из былинных напевов. Докторская степень была присуждена А. И. Никифоровуза исключительное трудолюбие и проявленную эрудицию только. Правым он признанне был. Этим и исчерпались все «настойчивые попытки» объявить «Слово» произведениемустной народной словесности.
Что же касается до популярности Бояна в начале XIX в., то она объясняетсятем, что в Бояне увидели русского Оссиана, а оссианизм был тогда, как известно,в большой моде. Забыт Боян никогда не был.
В пылу своих разоблачений А. Никитин доходит до отрицания вообще древней литературыдомонгольского периода.
«Где же она, эта литература? — спрашивает А. Никитин. — Разве не странно,что из всего количества произведений, которые можно возвести ко времени домонгольскому,кроме „Слова о полку Игореве“, всё так или иначе несёт на себе религиозную окраску?Мы читаем летопись — и почти сразу же натыкаемся на цитаты из церковной литературыи благочестивые рассуждения; раскрываем „Слово“ Даниила Заточника — и находимтам собрание изречений, в том числе из Библии и Псалтири…» (6, 216). Наличие«религиозной окраски» в произведениях литературы домонгольского периода отнюдьне означает, что литературы не было вообще. В этой связи уместно напомнить А.Никитину слова Ф. Энгельса о роли религии в то время. В статье «Крестьянскаявойна в Германии» Ф. Энгельс писал, что в эпоху средневековья «во всех областях