над его надеждами, в мгновение ока разрушив — не благополучие, нет — всё то,ради чего он жил последнюю четверть века.
Огромное наследие древней русской словесности, последние остатки его, чудомсобранные комиссионерами графа на всём пространстве Российской империи, в самыхглухих её уголках, свезённые в Москву, готовые раскрыть свои тайны историкам,были обращены в пепел и дым. Владелец не успел осуществить своё намерение —передать эти бесценные сокровища в Государственный архив. Страшно было сознание,что он сам, собрав в свой московский дом эти редкости, своими руками подготовилих гибель. Но и это не было главным ударом для старого графа. Меньше чем черезполгода после разорения московского дома в сражении при Люнебурге был смертельноранен его любимый сын, ушедший на войну вместе с ярославским ополчением. Всенадежды сходились у графа на его среднем сыне. Перед самой войной с французамиАлександр Алексеевич Мусин-Пушкин был принят действительным членом в Обществоистории и древностей российских. Казалось, на горизонте российской историческойнауки восходит новая звезда, для света которой и создавался этот бесценныйархив: сын должен был стать продолжателем дела отца.
Со смертью сына для Мусина-Пушкина жизнь потеряла интерес и цену. Листаявыписки протоколов Общества, видишь, что после 1812 года граф уже ни разу непоявился на его заседаниях. (5, 190) Умер он в Москве 1 февраля 1817 года ипогребён в ярославском имении Иломна, над которой теперь ходят волны Рыбинскогоморя…
1812 год, а ещё в большей степени 1814-й, всколыхнувший весь мир победамирусского оружия, вызвал острый и жадный интерес к родной истории. Русские войскапрошли почти всю Европу. Русский император перекраивал её карту. Историяделалась сейчас, сию минуту, и каждый образованный россиянин чувствовал свою кней причастность. Гибель множества частных библиотек и архивов, государственныххранилищ заставила броситься на поиски сокровищ, ещё оставшихся в монастырских ицерковных библиотеках, в архиерейских домах, консисториях и семинариях. Уже в1813 году в пергаменном псковском Апостоле, переписанном в 1307 году писцомДиомидом и хранившимся в московской синодальной библиотеке, К.Ф. Калайдовичобнаружил следующую приписку: «При сих князех сеяшется и ростяше усобицами,гыняше жизнь наша в князех которы, и вецы скоротишася человеком». Она сразу жевызывала в памяти соответствующее место текста «Слова…»: «Тогда при ОлзеГориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука; вкняжих крамолах веци человеком скратишась».
Открытие приписки к Апостолу 1307 года вызвало в учёных кругах бурю восторга.Как же! То было безусловное свидетельство существования «Слова…» в самомначале XIV века и его, по-видимому, достаточно широкое распространение междучитающей публикой.
Второе открытие произошло на следующий год. Профессор Р.Ф. Тимковскийобнаружил сочинение, которое наконец-то можно было поставить в один ряд со«Словом…», — «Песнь о победе Дмитрия Донского над Мамаем». Сейчас трудносказать, что за текст был в руках Тимковского. Калайдович писал в своёмдневнике, что эта песнь во многих местах так похожа на «Слово о полку Игореве»,что вряд ли можно сомневаться в подражании древнему памятнику. Всё в этом новомпамятнике древней словесности находило соответствие в «Слове…», только вместокурян тут оказывались суздальцы, вместо Ярославны в златоверхом тереме надМосквою-рекой плакала жена князя Дмитрия Ивановича, горюя о разлуке с мужем. Идалее исследователь замечал: «Встречаются выражения: „и трубы трубят звонко споволокою“ и многие слова — „харалужный“, „стязи“, „галицы“, „лисицы“, как и впесне Игоревой. В сей же книге помещена с арабского переведённая сказка:„Синагрип царь Адоров Иналивския страны“, как и в песне Игоревой».
Что нашёл Тимковский? Мы не знаем. Весь его архив погиб, а опубликовать своюнаходку он собирался вместе с полным истолкованием «Слова о полку Игореве». Носамо его открытие послужило толчком ещё к одному.
«Сказание о Мамаевом побоище» было известно историкам и раньше, но толькотеперь, после находки «Песни о победе Дмитрия Донского над Мамаем», былозамечено, что отдельные места «Сказания…» тоже напоминают соответствующийтекст в «Слове о полку Игореве». Значение находки было понято лишь через сороклет, в 1852 году, когда в своём собрании В.М. Ундольский обнаружил «Задонщину» —поэтическое произведение, повествующее о Куликовской битве и созданное не простов подражание «Слову…», но прямо по его образцу и плану, включая целыезаимствованные абзацы и выражения, более или менее приспособленные для новогосюжета.
«Задонщина» оказалась таким же недостающим звеном в поэтическом влиянии«Слова…» на позднейшие памятники, как находка черепа неандертальца илипитекантропа в эволюционном ряду человека. Теперь всё стало на место. Отголоски«Слова о полку Игореве», которые слышались читателям «Сказания о Мамаевомпобоище», возникли не в результате прямого воздействия «Слова…» на «Сказание»,а опосредствованно, через «Задонщину», в которой можно найти почти прямые цитатыиз «Слова…» вроде: «князь великий Дмитрий Иванович и брат его князь ВолодимерОндреевич поостриша сердце свои мужеству», «кони ржуть на Москве, бубны бьют наКоломне, трубы трубят в Серпухове, звенит слава по всей земле Руськой, чюдностязи стоять у Дона великаго», «сторожевыя полкы на щите рожены, под трубамипоють, под шеломами възлелеаны, конецъ копия вскормлены, с востраго меча поены»,«сядемь, брате, на свои борзи комони, испиемь, брате, шеломомь своимь водыбыстрого Дону».
(5, 191) Примеры напоминали соответствующие места текста «Слова…»: «ижеистягну умь крепостию своею и поостри сердца своего мужеством», «комони ржуть заСулою, звенит слава в Киеве; трубы трубять в Новеграде, стоять стязи вПутивле!», «сведоми къмети, под трубами повити, под шеломы възлелеяни, конецькопия въскормлени», «а всядем, братие, на свои бръзыя комони, да позрим синегоДону». Соответствий было много. Но вот что удивляет и сейчас: «Сказание»известно в десятках списков, повторяющих друг друга, тогда как «Задонщина» —только в шести и каждый отличается от другого не только объёмом, но ипереработкой соответствующих мест «Слова…». Почему? Разве у них были разныеавторы? Или автор каждый раз записывал своё произведение по-новому и перед намиостатки шести вариантов?
И это не всё. Загадки «Задонщины» не легче загадок «Слова…». Вот, например.Неведомый автор «Слова…» начинал своё произведение с упоминания Бояна, своегопредшественника, который пел «старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зарезаРедедю предъ пьлкы касожьскыми, красному Роману Святъславличю. Боян… своявещиа пръсты на живая струны въскладаше; они же сами княземъ славу рокотаху».Здесь всё понятно: древний певец, перечень князей, умелые пальцы. Автор«Задонщины» переделал Бояна «Слова…» в «вещанного боярина, горазна гудца вКиеве», который «воскладаша горазная своя персты на живыя струны». Но вот пелон, если верить «Задонщине», совсем не тем князьям: «…первому князю киевскомуИгорю Бяриковичю (по другим вариантам — Игорю Рюриковичю, Рурику), и великомукнязю Владимеру Всеславьевичю (по другим вариантам — Владимеру Святославичю,Святославу Ярославичю) киевскому, и великому князю Ярославу Владимеровичю».
Как возник этот перечень князей? Откуда он попал в «Задонщину», если его небыло в «Слове…»? А может быть, в каком-то списке «Слова…» был именно этотперечень? И тот список, что мы знаем по изданию 1800 года, кем-то в свою очередьправлен? Именно так считает, например, Н.И. Гаген-Торн.
Другой вопрос, сразу же встававший перед исследователями «Задонщины»,— вопросо её авторе — в свою очередь возбудил интерес и попытки определить автора«Слова…». Если «Сказание о Мамаевом побоище» считалось творением рязанскогоархиерея Софония, жившего в конце XV века, то «Задонщина» и здесь внесла своипоправки. В заголовках двух её списков прямо указывалось, что сочинение этопринадлежит «Софонию старцу рязанцу» или же просто «Сафону резанцу», а не «иереюСофонию». Так исправлялось имя и подтверждалось рязанское происхождение автора.
Однако был ли Софоний автором «Задонщины»? В трёх из пяти списков этогопроизведения автор почему-то заявлял, что он в противоположность Бояну (илипродолжая его традицию) помянет… этого самого «резанца Софония»! Зачем?Утверждая преемственность? Тогда получалось, что Софоний написал совсем не«Задонщину», а какое-то другое произведение, вероятнее всего то, которому«Задонщина» подражает, — «Слово о полку Игореве»! Может быть, автор «Задонщины»имел в своём распоряжении какой-то более полный текст «Слова…», чем тот, чтобыл издан в 1800 году, и там сохранилось имя его автора — рязанца Софония?
Ситуация ещё более усложнилась, когда один из исследователей древнерусскойлитературы, В.Ф. Ржига, попытался собрать все имеющиеся сведения о Софонии.Готовя к изданию тексты «Задонщины», «Сказания о Мамаевом побоище» и летописнойповести о битве на Дону, учёный отметил любопытную деталь. Великий князьрязанский Олег Иванович, наделяемый летописцем самыми бранными эпитетами,именуемый постоянно изменником за сношения с Мамаем и великим князем литовскимОльгердом, обо всех этих переговорах и подготовке Мамая к походу извещал…московского князя Дмитрия Ивановича Донского! Больше того, он прямо указывал,где именно стоят татары и куда они пойдут далее. Известие это передал кто-то,прибывший от Олега. Но кого мог послать Олег с известием, которое могло стоитьему не только княжества, но и головы?
Ответ В.Ф. Ржига обнаружил в единственном списке Тверской летописи. Под 6888(1380) годом значилось следующее: «А се писание Софониа рязанца… на похвалувеликому князю Дмитрию Ивановичю и брату его Володимеру Андреевичю. Ведомо ливам, рускым государям, царь Мамай пришёл из Заволжиа, стал на Воронеже, а всемсвоим улусом не велел хлеба пахать, а ведомо мое таково, что хощет ити на Русь,и вы бы, государи, послали его пообыскать, тут ли он стоит, где его мнеповедали».
Вывод мог быть только один. Рязанец Софоний не был автором ни «Задонщины»,