, Д.Н. Шанский[36], а также уВас в недавно изданной «Текстологии»[37].
Мне представляется, что я достаточно исчерпывающе ответил Вам, господинЛихачёв, по основным положениям Вашей статьи. Однако в ней есть ряд любопытныхмоментов, на которых стоит остановиться. Например, мне непонятно, для чего Вампонадобилось сюжетный ход, собственно завязку интриги, предстающую в повести ввиде отрывочных записок и размышлений автора (5, 185; 6, 212) выдавать заокончательные суждения? (с.84) Ведь даже не очень внимательный читатель можетубедиться в обратном. Что же касается Вашего возмущения по поводу «двуязычия»«Слова…», наличия в нём лексики X–XI веков (с.89), то об этом писали всеуказанные мною исследователи, в первую очередь такой знаток древнерусскогоязыка, как академик С.П. Обнорский, работа которого о «Слове…» не может бытьВам неизвестна[38], а на многочисленности языковых компонентов древнерусской поэмыспециально останавливался в своих работах по «Слову…» академик В.Н. Перетц[39],материалами которого Вы всегда имели возможность широко пользоваться.
Бесполезно опровергать Ваши упрёки в моём «замалчивании» «Словаря-справочника„Слова о полку Игореве“». В моих научных статьях достаточно ссылок на выпускиэтого полезного издания. Удивительным мне показалось другое. Ваша взволнованнаяфилиппика против толкования «кура» как «селения» (с.85), вопреки Вашимзаверениям, не имеет ко мне никакого отношения: ничего подобного ни в повести,ни в научных статьях у меня нет хотя бы потому, что именно эту точку зрения ясчитаю ошибочной. Так что соединять в данном случае моё имя с Д.Д. Мальсаговым ис Н.Я. Марром — просто невозможно.
Между тем, случай этот в Ваших статьях не единичный.
Где Вы прочли у меня, что «Владимир Мономах — это ничтожество навеликокняжеском троне»? (с.87) У меня сказано, что сын Всеволода Ярославича был«первым полугреком на российском великокняжеском троне, умным, хитрым,вероломным, добивавшемся своих целей любыми способами, но при этом как никтознавшим цену писаному слову, документу, остающемуся в веках и утверждающемуюридические и психологические права его потомков на чужие престолы и земли» (7,177).
Разница есть, не правда ли?
Вы усвояете мне утверждение, что «Боян был не просто сторонникомСвятославичей, а тьмутороканским или черниговским поэтом именно СвятославаЯрославича, оставшимся на службе у его сыновей» (с.87). Но для чего Вампонадобилось отсечь первую половину этой фразы, в которой сказано, что этомнение не моё, а других историков? (6, 219) Чтобы упрекнуть меня, что я не знаю«всю огромную историческую литературу»? (с.87) Но об этом писали такие учёные,как Н.В. Шляков[40], А.В. Соловьев[41], М.Н. Тихомиров[42], на которых я ссылаюсь. Там же можно найти утверждение, что остатки поэм Бояна открываются не только в «Слове…», но и в «Повести временных лет», например, в описании битвы при Листвене[43].
Да ведь и Вы сами в 1950 г. писали, что «многие… исторические припоминанияавтора „Слова“, касающиеся событий второй половины XI в., взяты из песен Бояна».И далее: «Автор „Слова“ воспроизводит начало тех песен, которые Боян слагал вчесть князей».[44]
Ну, а эти слова: «В пылу своих разоблачений А.Никитин доходит до отрицаниявообще древней литературы домонгольского периода», — пишете Вы (с.89) ицитируете текст, где речь идёт о налёте церковности на текстах в результатевозросшего влияния церкви в эпоху монгольского ига. Зачем же так? Любойчитатель, открыв указанную Вами страницу, чуть ниже может прочесть прямопротивоположное Вашему утверждению: «Слово о полку Игореве», отрывок «Слова опогибели Русской земли», «Слово о князьях», «Поучение Владимира Мономаха» — вотони, прекрасные, но ничтожные обрывки некогда великой и безвозвратно погибшейнашей древней литературы! И путь к ней — только через эти обрывки, в которыхнадо разглядеть полустёртые отпечатки жанровых и стилистических «матриц»домонгольской эпохи, которыми вольно или невольно пользовались их авторы…» (6,217).
На стр. 92 Вы утверждаете, что исследователи «Слова…» никогда не видели«слоя» Бояна. Но ведь и это не так. Начиная с Н.А. Полевого и Ф.И. Буслаева,вплоть до Б.А. Рыбакова и В.В. Колесова, историки и филологи делали попыткиопределить и вычленить хранящееся в «Слове…» поэтическое наследие Бояна. Тамже Вы пишете, что, якобы, я утверждаю, будто автор «Задонщины» непосредственнопользовался произведением Бояна. Такого утверждения у меня нигде нет. На самомже деле я постоянно подчёркиваю традицию преемственности: от Бояна — к«Слову…» и от «Слова…» — уже к «Задонщине» (7, 208), что ещё раз делаетневозможной мысль о фальсификации текста «Слова…» в конце XVIII века.
Это очень важное положение, определяющее место «Слова…» в истории развитиядревнерусской литературы, тогда как любое объявление его «нетипичным», как тоделаете Вы (с.97), открывает простор для самого безудержного скептицизма.
Столь же удивителен Ваш пассаж о Всеславе Полоцком (с.98), где факты опятьискажены в нужную для Вас сторону. Мой вопрос, не связан ли упоминаемый в«Повести временных лет» под 1068 годом Всеслав с половцами, касается не текста«Слова…», а того обстоятельства, что вокняжение этого Всеслава в Киевекаким-то образом ликвидировало половецкую опасность. Почему? Потому ли, что этотВсеслав каким-то образом был связан с половцами? Но если Вы поднимаете вопрос оВсеславе «Слова…» и помещаете Тмуторокан «на Чёрном море» (ни в одной летописитакого утверждения нет!), на Тамани, то «рысканье» этого князя через всюполовецкую степь, да ещё в момент обострения отношений с половцами, наводит натакие же размышления.
Здесь стоит остановиться ещё на одной особенности Вашей статьи — повторяемомутверждении о моём «неуважении» «почти ко всей предшествующей… науке» (с.82)и о «нелюбви» «к литературоведам и филологам вообще» (с.92). Но для чего Вамэто понадобилось? В своей повести я называю около сотни имён исследователей«Слова…», моих предшественников и современников, часто с указанием их трудов,неоднократно возвращаюсь к мысли, как хорошо иметь предшественников (6, 222), ав заключение пишу: «Пожалуй, именно в этих странствиях, знакомясь с мыслямидавно умерших людей и с работами своих современников… я до конца ощутилсчастье иметь предшественников» (6, 223). Это ли не уважение к их памяти?
Что же до филологии, то и здесь я поспешил объяснить свою позицию в следующихсловах: «Привычка иметь дело с реальными предметами, с точными датами событий,рождений и смерти людей, родственные связи и дела которых можно поверять самымиразнообразными способами, мешала мне, обращаясь к филологам, принимать на веруих построения, которые основывались не на фактах, а, по большей части, наостроумных предположениях. Вот почему я начал с исторических реалий, упомянутыхв поэме, и с её действующих лиц» (6, 212). Это ли, по Вашему, не любовь? Если жеВы возьмёте на себя труд сосчитать, на работы скольких филологов я ссылаюсь,картина получится ещё более разительная.
Вы иронизируете над «развлекательностью» моего произведения (хотя это прямаязадача литературы), и начисто отказываете в этом качестве литературе древней (с.86–87). Почему Вы так настойчиво стремитесь доказать во всех своих работахисключительно церковный характер древней русской литературы и её связь схристианством и церковью? Стоит ли уж так принижать русскую культуру и всю еёсводить к отражённому влиянию византийской церкви, как я это покажу дальше? Чтоже, выходит, что и сама Русь началась только после крещения Владимира I, а доэтого и не было у нас ничего? Мне кажется, что и здесь Вы написали не подумав,право!
Ну, а как Вы могли написать на с.92 следующее: «…кто, спросим, доказал,что в „Слове“ есть стихи вообще»? Или Вы забыли, что писали по этому поводусами? В одном из последних изданий «Слова…»[45], подаренном Вами мне, прямо сказано: «Остро контрастно в „Слове…“ и сочетание прозы с ритмично организованными отрывками.» Если же и этого недостаточно, напомню классическуюработу Ф.Е. Корша и основополагающее исследование В.Ф. Ржиги, на которую яопирался в этой части — «Гармония мови „Слова о полку Iгоревiм“»[46].
Вы торжественно провозглашаете, что нельзя изменять текст «Слова…» (с.80).Текст не изменяется и не «размывается» (кстати, такого понятия у Вас в«Текстологии» я не нашёл), он остаётся прежним текстом, навечно зафиксированнымизданием 1800 года, а после фотографического воспроизведения в миллионахэкземпляров во всём мире погибнуть может разве что с гибелью всей мировойцивилизации. Ведь у меня меняется не текст, а отношение к тому, что проступаетза ним, как палимпсест, как древняя полусмытая рукопись, на которую нанесённовый текст, в данном случае текст 1185 года, местами совпадающий с буквами,словами и даже фразами прежнего. Таким «палимпсестом» оказывается произведениеБояна, которое я пытаюсь прочесть, и в этом ничем не отличаюсь от другихтекстологов.
Ну, скажите, разве снятие рентгенограммы разрушает личность человека, умаляетего достоинство? У Вас же это почему-то вызывает раздражение и, вопреки фактам,Вы заявляете, что в моей повести текст «Слова…» «подвергается вивисекциям,ампутированию отдельных частей» (с.81). Но где Вы это обнаружили? Или, можетбыть, Вы спутали меня с Б.А. Рыбаковым, который решительно переставляет отдельныечасти «Слова…», собирая воедино все фрагменты, восходящие, по его мнению, кБояну, и дополняет текст «Слова…» «Словом о погибели Русской земли»? Однако ко