наукой.
Как видите, мы с Вами не просто специалисты разных областей науки: мыпринадлежим ещё к сторонникам разных методологических концепций в изучении иосвещении истории и культуры России.
Может быть этим следует объяснить то раздражение и нетерпимость, которыезвучат в Ваших статьях? Иначе почему такая неприязнь к литературномупроизведению, призванному пробудить интерес читателей к прошлому нашей страны,показать, что оно гораздо более интересно и богато, чем мы ещё недавно думали,подтолкнуть пытливую мысль к дальнейшим поискам и открытиям?
Я давно слежу за Вашими работами, многое в них мне представляется глубоконеверным и прямо порочным, но если это касается только науки, я считаю, чтокаждый исследователь имеет право на свою точку зрения. Иное дело, когда учёныйсо страниц массового издания начинает проповедовать обскурантизм и отстаиваетсвоё исключительное право определять, кто и чем может заниматься в науке,разделяя людей на имеющих научные звания и на не имеющих их, «простыхлюбителей», как выразились Вы за «круглым столом» «Литературной газеты». Это —оскорбительно. Кстати, разве кто-то из этих «простых любителей» поставил подсомнение подлинность «Слова о полку Игореве»? Нет, скептиками всегда выступалиучёные высоких рангов, те самые «специалисты», которым только и разрешаете Вызаниматься историей и литературоведением! Так от кого же требуется «Слово…»защищать?
Я был бы искренне признателен Вам, господин Лихачёв, если бы в своей статьеВы указали на фактические ошибки, вкравшиеся в журнальный текст «Испытания„Словом…“», тем более, что, как автор, я знаю его слабые места, вопросы, накоторые так и не удалось найти исчерпывающего ответа, сюжетные линии, неполучившие нужного развития из-за ограниченности места в журнале… Для этого инужна журнальная публикация, благодаря которой произведение проходит своего рода«обкатку», выносится на суд читателей. Вы же вообще уклонились от рассмотренияпредставленных мною фактов, подменив их Вашим «прочтением». И после этогопоставили вопрос: «выдержал ли автор очерков это (т.е. „Словом…“ — А.Н.)испытание?» (с.99)
Что ж, мне кажется, я нашёл правильное название для своего произведения.Соприкасаясь с прошлым, с нашей историей и культурой, с её памятниками, со всемтем, чему «Слово о полку Игореве» стало своеобразным символом, каждый из наспроходит своего рода испытание — на зрелость, на подлинный патриотизм, которыйнемыслим без интернационализма, на «национальную гордость великоросса» своимблистательным и суровым, только ещё открываемым прошлым. Выдержали ли этоиспытание мы с Вами — ответят наши читатели. Не замедлят ответить!
Я специально не заострял внимание на других статьях, подписанных Вами иВашими сотрудниками и учениками (к чести последних, таких оказалось не много),поскольку они повторяют или развивают заданные Вами положения. Остановлюсьтолько на двух моментах Вашей статьи в «Литературной газете» от 28.08.1985 г.Там Вы утверждаете, что «А.Никитин считает, что в древней русской литературевообще не было светских художественных произведений. Не менее слабы (? — А.Н.)„Моление Даниила Заточника“, „Поучение“ Владимира Мономаха… Основной принцип ихудожественный метод древней русской литературы, по Никитину — компилятивность».
Выше я привёл отрывок из своей повести, опровергающий первое утверждение, ицитату из Вашей работы — опровергающее второе. На всём протяжении повести янастойчиво говорю о существовании на Руси в X–XI веках развитой и богатойсветской поэзии и литературы, тогда как Вы в своих работах утверждаетеисключительно клерикальный характер древней письменности, например: «Любовнаялирика, развлекательные жанры были на Руси до XVII в. только в фольклоре.Церковные же и различные сложные исторические жанры (как это понимать? — А.Н.)были только в литературе»[57].
Другой мишенью для Ваших нападок послужило предположение, что русский поэт XIвека Боян был потомком болгарского поэта Бояна Симеоновича, переселившегося вКиев, возможно, во времена Святослава Игоревича, т.е. в 60–70-х гг. X века.«Откуда же началась в Древней Руси художественная литература? Оказывается,только из болгарской литературы. А.Никитин утверждает, что „Слово“ и своейхудожественной частью (? — А.Н.) обязано только Бояну, а Боян — переселенец изБолгарии, потомок царя Симеона», — пишете Вы. И опять выдаёте свои предположения— за мои.
Начну с того, что в урезанной Вами цитате из моей статьи в болгарском журнале«Обзор»[58] я писал о своём убеждении, что «Боян „Слова о полку Игореве“ — болгарин по происхождению, поэтому он сам и его творчество одинаково принадлежат Болгарии и Руси», потому как он «на своей новой родине мог сочетать поэтику древнерусского языка с богатейшей светской традицией Первого болгарскогоцарства.» А это — не совсем то, что приписываете мне Вы, опять выдвигая иусваивая мне собственные Ваши положения.
Не я, а Вы постоянно утверждали «трансплантацию» византийской литературы наРусь через Болгарию: «Византийская литература не могла повлиять на русскуюлитературу, так как последней попросту не было (подчёркнуто мной. — А.Н.). Былфольклор, была высокая культура устной ораторской речи (что это такое? — А.Н.),но письменных произведений (т.е. литературы. — А.Н.) до появления у наспереводных произведений вообще не было».[59]
Ну, а откуда же пришла литература на Русь?
Вы отвечаете однозначно: «Древнеболгарская литература, возникшая на векраньше других, легла в основу некоей общей для всех южных и восточных славянскихнародов литератур… До самого XVIII века у народов православного славянствасуществовали, как мы уже говорили, обширная общая литература и общийлитературно-церковный язык» (там же, с.38).
Значит, в древней Болгарии литература могла возникнуть сама, а вот в древнейРуси — нет? Выходит, что не я, а именно Вы, господин Лихачёв, настаиваете наэкспорте литературы на Русь из Болгарии и Византии вместе с церковью; болеетого, отказываете нам до начала XVIII века в собственном литературном языке! Ну,а как же дошедшие до нас произведения светской литературы? Оказывается, вXI–XIII веках даже самые талантливые из них, в том числе и «Слово о полкуИгореве», «отличаются младенческой незрелостью форм»[60]. А как же «совершенство»?Нет, это Вы утверждаете «гибридность» древнерусской поэзии[61], компилятивность работы автора «Слова…»[62], косвенно подтверждая мнение скептиков об источниках, послуживших основой для создания «Слова…»
Так кто же из нас «обедняет представление о культуре древней Руси»?!
В той же статье Вы бросаете мне обвинение: «А.Никитин объявляет „Слово ополку Игореве“ памятником болгарской литературы». Но где Вы могли это у меняпрочесть? Нигде, потому что само по себе подобное утверждение абсурдно, а, сталобыть, мне не свойственно, поскольку даже О.В. Творогов упрекает меня именно за«логику» и «здравый смысл»[63]. Наоборот, я утверждаю, что «Слово…» написано влетние месяцы 1185 года в одном из южнорусских городов «как отзвук ещёнезатихших боёв» (7, 208). И даже более того: «Главным в наблюдениях филологовбыло то, что русский язык, которым написано „Слово…“ и который каждомунеискушённому читателю представлялся „новым“ по своей близости к живому русскомуязыку, оказывался более древним, чем болгаризмы и церковнославянизмы, толькопроизводящие впечатление древности. Чистая русская речь лилась со страниц„Слова…“», — писал я в повести (6, 213). Вот почему, чтобы обмануть доверчивогочитателя, Вы решили подсунуть ему цитату из моей болгарской статьи, гдеговорится о … 900-летии поэмы Бояна, которую, кстати сказать, я рассматриваюопять-таки в качестве произведения русской светской литературы, посколькунаписана она была не на древнеболгарском, а на древнерусском языке, который Вывообще отрицаете, была явлением русской поэзии и литературы (7, 208). А ведьБоян даже не был родственником автору «Слова…»! Зачем же выдавать белое зачёрное?
Но допустим на минуту, что человек, написавший «Слово о полку Игореве» именнов 1185 году, как я показал в статье, изъятой по Вашему настоянию из юбилейногосборника, оказался бы половцем, греком, болгарином, русином, хазарином или ещёкем-либо. Каждая из этих возможностей, кстати сказать, обсуждалась в науке. Чтоиз этого следует? Только то, что перед нами безусловный факт русской литературы,созданный на превосходном русском литературном языке. А какие крови смешались вжилах его автора — вопрос никому не интересный.
Разве имеет какое-либо оценочное значение для поэзии А.С. Пушкина тот факт,что прадед великого русского поэта был эфиопом? Или то, что в жилах лучшихпредставителей русской культуры XVIII–XIX веков неизменно оказывается татарская,польская, литовская, немецкая или французская кровь? Даже — шотландская!? Втаком случае, из истории русской культуры следует исключить чуть ли не все именаеё деятелей — митрополита Киприана за то, что он болгарин, Максима и Феофана зато, что они греки, Аристотеля Фиоравенти за то, что он итальянец, ФеофанаПрокоповича за то, что он белорус, Антиоха Кантемира за то, что он молдаванин, а сначала XVIII века — почти всех архитекторов, скульпторов, учёных,путешественников, не говоря уже о писателях, поэтах, государственных деятелях итак далее.
А знаете ли Вы, почему подобный националистический, если не сказать резче,подход к явления русской истории и культуры невозможен? Да потому, что с самыхпервых веков своего строительства Русь слагалась как многонациональноегосударство; слагалась на принципах интернационализма, разрушая племенные иязыковые барьеры, стирая узкоместнические интересы, принимая в своюравноправную, дружную семью всех, кто приходил к ней с востока, запада, севера и