– Давай просто переживем этот вечер прежде, чем строить планы на спа-процедуры, лады? – отвечает Реми.
Она вздыхает.
– Ты становишься настоящим кайфоломом, Реми. Но ты же это знаешь, да?
– Да, это проблема, – легко соглашается он. – Послушай, ты не чувствуешь себя странно?
– С какой стати мне чувствовать себя странно? – с сомнением в голосе спрашивает Колдер.
– Ну, не знаю. Может быть, потому, что ты только что влила в свое тело какое-то неизвестное зелье? – отвечает Флинт.
Колдер пожимает плечами.
– Мое тело может справиться с ним. – Она становится в картинную позу. – Потому что оно настоящий шедевр.
– Однозначно, – соглашается Дауд.
– Заткни варежку, Дауд, – говорит Реми. – Ей нужен такой партнер, который не сдается и не уступает ей без боя.
– Мне нравятся те, кто чуть что сдается, – замечает Колдер, захлопнув пудреницу и убрав ее в карман. – Так мне легче лакомиться ими. Ведь потроха так хороши.
Она причмокивает только что накрашенными губами, а Дауд издает что-то вроде поскуливания.
Хадсон смотрит на меня, словно спрашивая: «Что же нам с этим делать?» — но я только пожимаю плечами. Колдер действует в соответствии с собственными представлениями, однако Дауд, похоже, вполне готов по ним жить. А может быть, и умереть вместе со всеми своими потрохами.
– Ты в самом деле чувствуешь себя хорошо? – спрашиваю я, когда проходит еще одна минута и Колдер не начинает ни блевать, ни что-то еще в том же духе.
– Да, все хорошо-о-о, – отвечает она и встряхивает волосами – так медленно, будто это ролик с рекламой шампуня, который показывают в замедленной съемке, чтобы все смогли как следует рассмотреть блестящие, здоровые и красивые волосы модели. Правда волосы Колдер все еще наполовину покрыты грязью, так что они не так уж блестят. В этом вся Колдер – только она может даже сейчас выглядеть на все сто.
– Вот и хорошо. – Реми смотрит на оставшиеся семь пробирок. – Кто-нибудь еще хочет выпить зелье?
– Мы же даже не знаем, надо нам их пить или нет, – возражаю я. – Может быть, мы должны вылить их на землю. Мы не можем позволить себе ошибиться.
– Пеееееейте, – произносит Колдер, медленно-медленно поворачиваясь ко мне. – Ооооооноооо воооосхииииииитительноооо.
– Что, вкус у него как у потрохов, да? – замечаю я, и у меня падает сердце.
– О. – Хадсон округляет глаза, и видно, что до него доходит, что происходит. – Колдер, ты делаешь это нарочно?
– Дееееееелааааааююююю чтоооооо? – У нее уходит секунд пять, чтобы это произнести, и еще столько же, чтобы поднять брови.
– Похоже, мы теперь знаем, что делает рыжее зелье, – со вздохом говорит Мэйси.
– Да, судя по всему, оно тормозит того, кто его выпил. – Я смеюсь, качая головой.
– Это точно, – соглашается Реми, затем берет зеленое зелье. – Кто-нибудь хочет выпить вот это?
– Лично я не хочу пить вообще ничего, – говорю я.
– Не думаю, что это возможно, ma chère, – отзывается он, затем открывает пробирку и одним махом выпивает ее.
Мекай улыбается Мэйси и мне, и видно, что он уже оправился от ползавших по нему жуков. Сама же я чувствую, что не забуду этого никогда.
– По-моему, вот это оранжевое зелье предназначено для меня, – говорит он. – Извините меня, дамы, если это сделает меня еще более сексуальным.
И залпом выпивает оранжевую жидкость.
Мэйси закатывает глаза, глядя на него, и берет лиловое зелье.
– Ярко-розовое я оставляю тебе, Грейс. Ведь это твой любимый цвет.
Ну да, как же. Теперь я на сто тридцать процентов уверена, что ярко-розовое зелье – худшее из всех восьми, но я точно заслужила его после того, как семь месяцев лгала моей кузине насчет моего любимого цвета.
Хадсон подавляет смех, и я сердито смотрю на него, пока Мэйси говорит:
– До дна! – и разом выпивает лиловое зелье.
– Ты уже понял, что именно делает твое зелье? – спрашивает Дауд, обращаясь к Реми, который, не обращая на него никакого внимания, подходит к стене и отвешивает ей поклон… что чертовски беспокоит меня. Затем машет рукой и пускается бежать – вернее, пытается это делать, поскольку нелегко бежать на цыпочках, если ты обут в ботинки.
– Грейс, берегись! – кричит вдруг Мэйси, отчаянно тыкая пальцем куда-то в пространство над моей головой.
Я тут же пригибаюсь, но, когда смотрю туда, куда она показывает, ничего не вижу.
– Грейс! – вопит она. – Оно приближается! Отойди, отойди! Оно уже здесь!
– Что здесь? – спрашиваю я, глядя на землю в поисках этих чертовых, похожих на змей теней. Я не представляю, что еще могло заставить Мэйси настолько слететь с катушек – тем более, что я не могу разглядеть, на что она показывает.
– Здесь чудовище! – Она начинает плакать. – Пожалуйста, Грейс, беги! Тебе надо бежать!
– У нее глюки, – говорит Хадсон, и видно, что ему не по себе.
Мне кажется, я слышу крики наших друзей, доносящиеся из-за стены, но сейчас мне нельзя фокусироваться на них. Сначала надо решить те проблемы, которые стоят перед нами здесь.
– Вы слышите музыку Чайковского? – вдруг спрашивает Дауд.
Я склоняю голову набок – действительно играет музыка из «Щелкунчика». Я узнаю ее сразу, ведь моя мать возила меня на него в Лос-Анджелес каждое Рождество.
– Интересно, имеет ли эта музыка отношение к Испытаниям? – бормочу я, молясь всем божествам разом, чтобы нам не пришлось танцевать балет «Щелкунчик», находясь под действием бог знает каких зелий. Сама я не могу освоить даже пятую позицию – так мне говорила в детстве моя учительница танцев.
Но гадаю я недолго, потому что Реми вдруг делает довольно приличный пируэт. «Приличный» по сравнению с тем, что могла бы проделать группа жирафов.
Но музыка, похоже, полностью захватила его. С картинным взмахом руки он перескакивает с одной ноги на другую, делая жете, и мне приходится дать ему несколько очков за старание. С ростом в шесть футов четыре дюйма ему удается сделать довольно высокий прыжок, но он, кажется, растянул какую-то паховую мышцу, попытавшись сделать воздушный шпагат.
Хадсон присвистывает.
– Ему для начала следовало бы сделать разминку.
Но Реми, похоже, все равно, что его форма оставляет желать лучшего. Упав, он делает кувырок, вскакивает на ноги и продолжает танцевать свой балет. При этом на его лице сияет его широкая улыбка, и видно, что ему очень хорошо.
– Я не хочу пить зелье, – говорю я Хадсону и не могу не думать, что Колдер повезло. Она понятия не имела, что произойдет, когда проглотила это снадобье. А я теперь еще меньше склонна пить это зелье, чем тогда, когда только увидела его.
Он смотрит на меня с пониманием.
– Да, я тоже. Но думаю, выбора у нас нет. Думаю, этот уровень не начнется, пока мы не выпьем их все.
– Не начнется? Ты хочешь сказать, что зелья – это еще не все? – спрашиваю я. – Что нам надо сделать что-то еще, что может нас убить?
Хадсон только вздыхает и дает мне пробирку с ярко-розовой жидкостью. Затем поворачивается к Дауду и Флинту и протягивает им последние три пробирки.
– Выбирайте, – говорит он им.
Флинт сразу же выбирает синюю, а на лице Дауда написано сомнение, схожее с моим, – видно, что ему совершенно не хочется пить эту штуку. Но в конце концов он выбирает пробирку с прозрачной жидкостью, так что желтая достается Хадсону, который смотрит на нее и кривится.
Это неудивительно. Плохо уже то, что ему вообще приходится пить это зелье. Но неужели оно к тому же должно быть похоже на мочу?
– Была не была, – говорю я, держа свою пробирку так, будто произношу тост.
Хадсон, Флинт и Дауд делают то же самое, и мы все пьем.
Меня охватывает ужас, когда Мэйси снова истошно вопит и начинает отбиваться от чего-то, а Колдер медленно-медленно отходит от стола. Реми выполняет серию из сложных прыжков, за которой следует серия кульбитов.
Затем Дауд едва не падает. Флинт подхватывает его, помогает ему встать на ноги, но как только он это делает, Дауд падает снова.
– Я не чувствую правую сторону своего тела, – говорит Дауд, но его слова звучат невнятно, что-то случилось с его способностью говорить.
– Это плохо, – отзываюсь я, ни к кому не обращаясь, потому что каждый из нас погружен в свои симптомы.
Мое зелье еще не начало действовать, так что я кидаюсь к Дауду на помощь, но с ним, похоже, все в порядке, если не считать того, что правая половина его тела обмякла, и он абсолютно не контролирует ее.
– Екдяроп в ыт? – спрашивает Хадсон с беспокойством в глазах.
– Что? – удивляюсь я.
– Сйерг? Екдяроп в ыт? – Он делает шаг назад, и у нас обоих округляются глаза.
– О, черт! – Я наполовину плачу, наполовину смеюсь. – Ты произносишь все задом наперед?
Кажется, он пытается кивнуть, но вместо этого качает головой.
– О боже. Ты делаешь все наоборот! Что же нам делать? – Я начинаю смеяться, потому что сейчас остается только смеяться или плакать.
К плюсам можно отнести то, что выпитое мной зелье пока не начало действовать. Похоже, Мэйси была права, и ярко-розовый – действительно мой цвет. Или же авторы Испытаний не учли, что среди участников окажется кто-то, невосприимчивый к магии.
Жаль, что моим друзьям не так повезло.
Я поворачиваюсь, смотрю на них и едва сдерживаю смех.
Колдер шествует к Реми, но делает это так медленно, что с тем же успехом она могла бы шагать назад. И это хорошо, потому что доберись она до него, это помешало бы ему исполнять бризе-воле. Оно получается у него плохо, но он старается. Хадсон тем временем пытается приблизиться ко мне, но вместо этого, делая шаг, всякий раз движется назад.
Мэйси скорчилась под столом, плача и отбиваясь от чего-то известного только ей, а Дауд, похоже, понятия не имеет, что ему делать со своим телом. На лице Мекая, как, видимо, и на моем, написана полная растерянность, хотя и по разным причинам. Он сосет большой палец и ходит по кругу, глядя при этом назад и вниз, как будто пытается разглядеть, что не так с его задом – и мне вдруг становится не по себе: а что, если этот младенец-Мекай обкакался?