Рафаэль толкает плечом Байрона.
– Я же говорил тебе, что слышал, как кто-то кукарекал.
– О, и не раз, – огрызаюсь я и поворачиваюсь к Джексону. – И честное слово, если ты будешь смеяться, я дам тебе под дых.
– О чем речь, ни за что. – Он сжимает губы, пытаясь сдержать смех.
Я машу пальцем перед его лицом.
– Никаких насмешек.
Но стоит мне отвернуться, как он спрашивает Хадсона:
– Ведь это был Флинт, да? Это Флинт возомнил себя цыпленком?
– Иди ты на хрен, Вега, – ворчит Флинт.
– Точно, – соглашается Байрон, и в его голосе тоже звучит сдерживаемый смех. – Точно цыпленок.
– Глаза бы мои на вас не смотрели, – говорю я. – Ириска. Вы победили ириску.
– Да ладно. – Хадсон протягивает ко мне руку. – Вы все молодцы.
И я не знаю, в том ли дело, что он признал, что нам всем пришлось нелегко, или в том, что он наконец опять говорит и двигается нормально, но моя злость сменяется облегчением.
Он в порядке. Как и мы все. Мы не потеряли никого в этом раунде, как бы я ни боялась, что кто-то из нас погибнет по моей вине. Мои друзья – моя семья – все они живы.
На мои глаза наворачиваются слезы облегчения, и мне становится так неловко, что я утыкаюсь лицом в грудь Хадсону – только на секунду, пока делаю вдох или два, чтобы избавиться от напряжения, которое копилось во мне весь последний час.
И это одна из многих причин, почему Хадсон так хорош. Каким-то образом он всегда точно знает, что мне нужно. Он кладет одну руку на мою поясницу, другую на мой затылок и поворачивает меня так, что мое лицо оказывается скрыто от остальных, а его тело заслоняет меня от них.
– Осталось еще одно Испытание. Только одно. После чего все это превратится в страшный сон.
Я киваю и смеюсь сквозь слезы.
– Да, еще одно. Похоже, они были не такими уж невыполнимыми, ты не находишь?
– Да уж. – Он качает головой. – Боюсь, мне понадобится не один сеанс у психотерапевта, чтобы избавиться от воспоминаний о том, как Флинт пытался выклевать мне глаза.
– Да, и мне тоже, – соглашаюсь я.
– Ничего, зато теперь мы по крайней мере думаем о песке в нашей одежде, а не о жуках, – замечает он, и я содрогаюсь.
– Еще рано расслабляться, – бормочу я. – Слишком рано.
– Извини. – Он, усмехнувшись, прижимает меня к себе, затем разворачивает нас обоих.
– Я все равно надеюсь, что мы сможем пройти это последнее Испытание быстро, – говорю я. – Ведь до затмения кровавой суперлуны, наверное, осталось не больше получаса.
– Не бери в голову, Грейс, – успокаивает меня Колдер. – Раз уж я наконец снова могу двигаться в нормальном темпе, этот раунд наверняка не доставит нам проблем.
Остальные соглашаются с ней, и мне не хватает духу указать им, что мы понятия не имеем, что нас ждет теперь и как быстро мы сможем справиться с этим. Но кое в чем они правы. Зачем переживать заранее?
И тут, словно по сигналу, стены на арене начинают двигаться, но на сей раз вместо того, чтобы разделить ее пополам, они отодвигаются все дальше.
– Не знаю, надо ли нам испытывать от этого облегчение или ужас, – говорит Дауд, когда стены продолжают раздвигаться.
– Думаю, скорее ужас, – отвечает Иден, хотя в ее голосе звучит оптимизм, а не страх. – Надо сводить свои надежды к минимуму, и тогда тебя может ждать приятный сюрприз.
– Да, но последним всегда бывает самое плохое, – возражает Джексон. – Так что соберите все ваше дерьмо в кулак, нам надо победить.
– Это точно, – отвечаю я, хотя мне не нравится, как он говорит с Даудом. Наверное, это потому, что Дауд младше нас, и у Джексона взыграл отцовский инстинкт, но так нельзя. – Хотя, быть может, на этот раз вам придется есть не только ириски, но и капкейки.
– Большинство из нас не ели ириски, – со смехом говорит Байрон, – хотя это звучит немного устрашающе.
– Возможно, это может устрашить вампира, – замечает Мэйси, – но лично я всегда любила ириски.
– Мы купим тебе целый мешок, – обещает Реми. – Кучу ирисок всех вкусов, какие найдем.
Лицо моей кузины на секунду озаряет радость, но затем у нее делается хмурый вид.
– Не надо. Я уверена, что мне не захочется ничего, что напоминало бы об этом месте.
Больше никто из нас ничего не говорит, поскольку у нас натянуты нервы из-за того, что мы ждем целую вечность.
– Когда же они наконец остановятся? – ворчит Флинт, глядя на стены, которые отодвигаются все дальше и дальше. Арена уже стала вдвое шире, чем была, однако стены все продолжают отодвигаться.
– Думаю, тогда нам крышка, – отвечает Хадсон. – Как по мне, пусть двигаются дальше.
– А меня беспокоит другое, – говорю я. – С чем же нам предстоит иметь дело, если для этого требуется столько места?
Никто не отвечает, и арена больше не пытается разделить нас на две группы, как будто для того, чтобы отбиться от того, что нам предстоит, понадобятся общие усилия.
Я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что об этом думаем мы все: нам придется тяжело. Вопрос заключается только в том, насколько тяжело.
Меня охватывает паника, но я подавляю ее, прибегнув к уловке с арифметикой, которой научил меня Хадсон. Это помогает – и вовремя. Потому что стены наконец останавливаются, и арену наполняет странный жужжащий шум.
– Что это? – спрашивает Иден, оглядываясь в поисках источника звука.
Он доносится из камня в самом центре арены. Камень медленно втягивается в пол, и на его месте появляется каменный постамент, тот самый, который мы видели до начала Испытаний. А на постаменте стоит золотая чаша, усеянная бриллиантами.
– О-о, как красиво, – говорит Колдер.
– О боже, – шепчет Мэйси. – Это они? Неужели нам это удалось?
Мы растерянно переглядываемся. Тэсс говорила о четырех раундах, а мы прошли только три.
Разве что…
– Может, один из этих раундов можно считать за два? – спрашиваю я. Тот из них, где нам пришлось иметь дело с жуками, определенно можно было бы считать за два. Или за три. Или за пять.
– Вряд ли, – возражает Реми. – Те ребята, которые разработали эти Испытания, явно не стали бы экономить на жути.
– А в ириске недостаточно жути, чтобы она могла считаться четвертым раундом сама по себе, – с сомнением замечает Колдер.
– Ох, да отстаньте вы уже от этой ириски, – говорит Рафаэль, закатив глаза.
– Ну нет, мы никогда от нее не отстанем, – отвечает Мэйси. – Так что привыкай.
Иден подходит к чаше и смотрит в нее.
– Она пуста. В ней ничего нет, хотя… она красива.
– Ничего нет? – недоуменно спрашивает Флинт. – Ты в этом уверена?
Она переворачивает чашу, и действительно – там ничего нет.
– И что же это значит? – спрашивает Джексон.
Едва он замолкает, как гаснет свет.
Дауд вздыхает.
– Думаю, это значит, что четвертый раунд еще не окончен.
Да, я тоже так думаю.
– Опять нет света? – В голосе Мэйси звучит огорчение, и она использует свою волшебную палочку, чтобы создать вокруг нас небольшой круг света, пока Иден возвращает чашу на постамент.
Внезапно постамент начинает медленно уходить в землю, словно опускаясь на лифте, пока не исчезает совсем и пол не смыкается над ним.
– Что ж, это интересно, – говорит Реми. – К тому же теперь мы вместе.
– Ты думаешь, это ошибка? – спрашивает Иден.
– Лично я думаю, что это дает им возможность прикончить нас разом, – отвечает Джексон.
– Ну спасибо, утешил, – говорит Колдер.
– Я просто называю вещи своими именами, – отвечает он.
– Что ж, полагаю, они думают, что, разделив нас, дают нам больше шансов, – бормочу я, и мы все поворачиваемся, пытаясь понять, откуда в этом раунде исходит угроза. – Реми, ты можешь дать нам больше света?
Реми творит чары, и тут до меня доходит, что на сей раз арена совершенно пуста. После того, как чаша и постамент исчезли, здесь совсем ничего не осталось. Ни фонтана, ни очертаний чаши, ни стола, вообще ничего. Есть только мы и этот большой пустой стадион. Даже толпа на трибунах затихла.
И от этого я нервничаю еще больше.
Остальные, видимо, тоже, поскольку никто не пытается сходить на разведку. Вместо этого мы все идем к центру арены, сбившись вместе.
– Неужели тут действительно ничего нет? – спрашивает Байрон.
– Что-нибудь да появится, – уверенно отвечает Хадсон. – Они же не затем заперли нас здесь, чтобы просто отдать нам эликсир.
– А что, это было бы клево, – говорит Иден.
– Да уж, – соглашаюсь я, положив руку на мою платиновую нить. Как и Хадсон, я понимаю, что что-то грядет, и хочу быть к этому готова, что бы это ни было.
– А нам не надо… – начинает Флинт.
– Тихо! – резко бросает Джексон, склонив голову набок.
У Флинта делается оскорбленный вид, но затем он, видимо, тоже что-то слышит, потому что щурит глаза и молча оборачивается, чтобы видеть часть арены позади нас.
Остальные вампиры и перевертыши делают то же самое, поскольку у них более острый слух, чем у меня, Мэйси или Реми.
– Что это? – шепчу я так тихо, как только могу.
Хадсон качает головой, чтобы сказать, что он не знает.
И тут я тоже слышу это. Тихий, почти незаметный звук, будто что-то ступает по каменному полу.
Как и все остальные, я поворачиваюсь, пытаясь понять, откуда доносится этот звук, но не могу определить. Тут никого нет – во всяком случае никого, кого мы можем увидеть.
– Приготовьтесь, – выдыхает Реми, повернувшись спиной к центру арены.
Мы все делаем то же самое, встав спина к спине, чтобы прикрыть друг друга.
И ждем. Ждем. Ждем.
Потому что чем дольше мы стоим здесь, тем яснее становится, что за нами следят.
Глава 139. Волшебные руны
Мое сердце безудержно бьется, и все мои инстинкты кричат, что мне надо двигаться, что, оставаясь на месте, я призываю смерть. Но в последние месяцы я научилась тому, что если нет серьезной стратегии, то тот, кто начинает двигаться первым, погибает.
И мы ждем, мы все. Затаив дыхание, насторожившись, приготовившись сражаться или бежать.