Это избитый аргумент, мы обсуждали его не один раз, но теперь, после тех человековолков, он звучит иначе. Все вообще стало иным после тех человековолков и после того, как Флинт обвинил меня в том, что я позволил Луке умереть.
Я пытаюсь ничем не выдать своих мыслей, но, видимо, это получается у меня недостаточно хорошо, потому что усмешка сползает с лица моего брата.
– Я имел в виду не это.
– Знаю. – Я изображаю на своем лице улыбку.
– Знаешь, на твоем месте я сделал бы то же самое. Если бы мог.
– Нет, ты бы этого не сделал. И это хорошо…
– Чушь! – взрывается он. – Я уже был готов обрушить на наши головы весь этот чертов замок…
– Ты и обрушил его на наши головы, – сухо напоминаю ему я.
– С твоей помощью, – парирует он. – К тому же это не то, что я имел в виду, и ты это знаешь.
Да, я это знаю, но доставать его слишком занятно, чтобы упустить такую возможность. Тем более, что это отвлекает его от разговоров обо мне и о том, что я чувствую сейчас.
– Я серьезно, Хадсон. Если бы я мог…
– Я понимаю, о чем ты, – перебиваю его я, потому что сейчас мой брат похож на пса, которому досталась кость. К тому же, раз игнорирование этой темы не дает результата, возможно, если признать этот факт, он угомонится.
– В самом деле? – спрашивает он. – Потому что, умей я делать то, что умеешь делать ты, я бы прикончил любого, кто хотел бы напасть на Грейс или Ф… – Он запинается, и я настораживаюсь. Это что-то новенькое и к тому же чертовски интересное.
– Или на кого? – спрашиваю я, подняв брови. – На Флинта?
Но Джексон только качает головой и трет ладонью затылок.
– Не знаю.
– Не знаешь? – не унимаюсь я. – Или не хочешь знать?
– Его мать отдала мне свое сердце. Она попросила меня использовать ее драконье сердце, чтобы оберегать его, и я буду это делать, несмотря ни на что.
Он пребывает в таких расстроенных чувствах, что я слегка удивлен тем, что он еще не обрушил этот чертов маяк на наши головы. И, разумеется, едва только мне приходит в голову эта мысль, как земля под нами немного дрожит. Но он быстро прекращает эту дрожь, и я делаю вид, будто ничего не заметил.
Однако, когда я снова заговариваю, я проявляю осторожность.
– Я понимаю, что такое обязательство, понимаю, что иногда тебе приходится делать что-то, потому что ты считаешь, что это твой долг. Но, когда ты сейчас говорил о Грейс и Флинте, было не похоже, что речь идет об обязательстве. Речь явно шла о чем-то большем.
Джексон раздраженно хмыкает, затем запрокидывает голову на спинку дивана и смотрит в потолок.
– У него только что погиб бойфренд. И этот бойфренд был одним из моих лучших друзей.
В этом предложении заключено многое – очень многое. Но я все равно продолжаю гнуть свое.
– Вообще-то это не объясняет твои чувства…
– Он был моим лучшим другом, это понятно? Моим лучшим другом. И я разрушил его жизнь. Мой брат убил его брата. Несмотря на всю мою силу, я не смог спасти ни его бойфренда, ни его ногу. А затем я забрал у его матери ее драконье сердце…
– Она сама отдала тебе свое сердце, – напоминаю ему я.
Он пожимает плечами.
– Это одно и то же.
– Нет, – возражаю я. – Это не одно и то же. Совсем.
– А по-моему, это одно и то же. У меня такое чувство, что все произошедшее – это моя вина. – Он закрывает глаза и с усилием сглатывает.
Я понимаю, о чем он. Потому что у меня тоже такое чувство, будто во всей этой хрени виноват я. Я не уничтожил силы Сайруса на острове, и в результате случилось много дерьма. Я уничтожил тех человековолков в Кэтмире, и в результате случилось еще больше дерьма. Так что это однозначно моя вина. Тем более что я чувствую, как души тех, кого я уничтожил, разрушают мои защитные механизмы и проникают в мою душу.
– Знаешь, все считают, что было бы здорово обладать такой силой, какую имеем мы, – говорит Джексон, и, судя по его тону, он сейчас так же разбит, как и я. – Но иногда мне кажется, что это не преимущество, а жесть, настоящая жесть.
А по-моему, так бывает не иногда, а всегда. Иметь такие способности – это всегда жесть, поэтому-то я все чаще и чаще и задумываюсь о том, как бы мне избавиться от них навсегда.
Из-за двери вдруг доносится топот, и мы оба выпрямляемся, насторожившись.
– Кто это? – спрашивает Джексон, вскочив на ноги, и я чувствую, как он напрягается, готовый броситься в бой.
Но, посмотрев в окно, я вижу, что это просто курьер, который уже возвращается к своей машине, и жестом показываю Джексону, чтобы он опять сел на диван.
– Это просто завтрак для Грейс и остальных. Я попросил оставить его на террасе.
Джексон бросает на меня понимающий взгляд и идет к двери, чтобы забрать кофе и пирожные, которые я заказал. Затем ставит стаканчик кофе и пакет с едой на журнальный столик рядом со мной, а остальное оставляет в кухне на барной стойке.
– Я напишу им, чтобы они спустились и забрали свою еду.
– Спасибо.
Он кивает, а я беру завтрак Грейс и иду к лестнице. Но прежде, чем я успеваю сделать пару шагов, он спрашивает:
– А ты никогда не думал о том, чтобы отказаться от всего этого?
Ему не нужно ничего добавлять – я и так знаю, что он говорит о наших способностях.
– Я думаю об этом каждый день, – отвечаю я, начав подниматься по лестнице. – Каждый божий день.
Прямо в опасную зону
– Это что, скелеты? – шепчет Мэйси, и в ее шепоте звучит ужас.
Пожалуй, они не очень похожи на обыкновенные скелеты, пожалуй, это нечто похуже. Вот только я пока никак не пойму что.
Должно быть, Грейс думает о том же, потому что ее бьет дрожь. Я обнимаю ее одной рукой и прижимаю к себе, глядя, как эти непонятные твари начинают лезть на стены.
Я никогда в жизни не видел ничего подобного этим существам – с изломанными несопряженными костями и разбитыми черепами. И, если это будет зависеть от меня, никогда больше не увижу.
Судя по их виду, некогда они, возможно, были людьми, но это если не обращать внимания на то, что одни их кости торчат под странными углами, а другие просто отсутствуют. К тому же они полностью лишены разума и зациклены только на одном – штурме замка и уничтожении всех, кто встанет на их пути.
Они быстро взбираются по стенам, и их кости издают звук, которого я никогда прежде не слышал. Это странный щелкающий стук, от которого по коже бегают мурашки – что-то вроде царапания гвоздями по грифельной доске, только намного хуже.
Они подбираются все ближе, и я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, что предпринимают горгульи. Вряд ли Честейна устраивает, что эти твари – чем бы они ни были – массированно атакуют Двор горгулий. Но тогда почему никто не отбивается от них? Да, лучники обстреливают их горящими стрелами, но какой смысл каждый день тренироваться в схватках на мечах, если воины не пускают их в ход, чтобы защитить себя?
Тем более, такое чувство, что ни одна из горящих стрел не попадает в этих чертовых тварей. Почему? Это же нетрудно – их тысячи, и все они держатся рядом, поднимаясь на стену одной огромной волной. Странно, лучники должны были попасть в какой-то скелет хотя бы случайно.
Но проходит, кажется, целая вечность прежде, чем стрела – наконец-то – попадает в цель и одно из костяных существ испускает жуткий вопль.
Этот вопль тянется так долго, что, когда он стихает, я не сразу понимаю это. Но молчание длится недолго – следующая стрела поражает еще один скелет, который издает такой же леденящий крик.
За этими звуками слышится хруст костей, за которым следуют новые вопли. Это как замкнутый круг – вопли и хруст повторяются снова и снова, и жуткие твари взбираются все выше.
В воздух поднимаются все новые горгульи, и я думаю, что это уж точно решит дело, но тут Грейс напрягается, и у нее вырывается испуганный вскрик. Я смотрю туда, когда смотрит она, и вижу, что одну из воинов-женщин – кажется, ее зовут Мойра – атакует костяная тварь. У нее сносит крышу, она истошно вопит. Но никто не спешит ей на помощь.
Я хочу принять меры – если сами горгульи не защищают своих сородичей, то за них это сделаю я. Но тут я вижу нечто такое, от чего у меня стынет кровь и сдержанность остальных горгулий становится куда более понятной.
Костяная тварь вцепилась зубами в запястье Мойры, и ее рука рассыпается на глазах. Ее плоть гниет и обращается в прах, который развеивает ветер. И чем дольше эта тварь кусает ее, тем больше плоти она теряет.
Это самая жуткая и тягостная картина, которую я когда-либо видел – здоровая сильная горгулья, гниющая на глазах. Распадаются ее пальцы, предплечье, бицепс, плечо… Эти твари выводят понятие чудовищного на совершенно новый уровень.
– Мы должны ей помочь! – кричит Грейс, бросается к Мойре, и крик застревает у меня в горле.
– Нельзя! – хриплю я и рывком притягиваю ее к себе и подальше от этих гребаных тварей, чем бы они ни были.
– Мы должны ей помочь! – опять вопит она, царапая меня, пытаясь вырваться из моей хватки, но я не отпускаю ее.
– Мы не можем ей помочь, – шепчу я, и она смотрит на меня так, будто я трус. Это больно ранит меня, как и ее неверие в мои силы, но я все равно продолжаю крепко держать ее.
– Еще не поздно! – умоляет она, и ее голос звучит пронзительно и исступленно. – Мы можем ее спасти!
– Нет, не можем. – Я наклоняюсь над одной из амбразур, подтянув Грейс к себе, чтобы она смогла увидеть то, что все это время наблюдал я.
– Боже, – шепчет она. – Оно убивает ее. Оно убивает ее.
Ее слова, испуганные, горестные, наполняют собой воздух. И даже до того, как она поворачивается ко мне – с поникшими плечами, лицом, мокрым от слез, и глазами, молящими о чуде, – я знаю, о чем она хочет меня попросить.
Более того, я знаю, что ей необходимо, чтобы я это сделал.
И я не могу сказать ей нет, только не сейчас, когда она охвачена мукой, паникой и отчаянием.