Но из этого ничего не выходит, что меня не удивляет.
Я пытаюсь снова и снова, но всякий раз, когда я тянусь к ним, они отодвигаются еще дальше, как будто им не хочется, чтобы я их касалась. Или хуже того, как будто они не желают, чтобы я их спасла.
От этой мысли я начинаю здорово психовать. Ведь я просто приняла слова Кровопускательницы на веру, и это несмотря на то, что прежде она была не очень-то настроена на сотрудничество, не очень-то откровенна. Не лжет ли она и теперь? Не пытается ли заставить меня делать то, чего мне не следует делать, потому что это служит ее целям?
Эта мысль тянет меня прочь из этой зоны, чем бы она ни была, и звезды начинают тускнеть. Поначалу я не мешаю им меркнуть – с какой стати я должна верить, что вообще могу это сделать?
Но тут голос внутри меня – нет, не голос, а Алистер – говорит:
– Держи, Грейс. Держи, держи, держи.
Я не знаю, что именно я должна держать, ведь эти звезды просто сыплются сквозь мои пальцы, как пыль, но он так настойчив.
– Держи, Грейс, держи…
Я не могу сдаться. Не могу сдать назад. Иначе я просто не посмею снова посмотреть ему в глаза, не смогу жить с самой собой.
И я делаю то единственное, что могу – еще крепче сжимаю руку Хадсона, мысленно подаюсь вперед и, ухватив гигантскую охапку звезд, прижимаю их к себе.
На сей раз это срабатывает – отчасти. Звезды не отодвигаются от меня, как это было прежде, но по мере того, как они просыпаются сквозь мои пальцы и сыплются в чернильную тьму, они становятся крупнее, удлиняются, пока совсем не перестают быть похожими на звезды. Они выглядят теперь как тончайшие световые нити, протянувшиеся передо мной. И с глубоким вдохом я мысленно протягиваю руку и обхватываю целый занавес света.
Но внезапно тонкие нити начинают вибрировать в моей руке. Поначалу чуть-чуть, затем все сильнее и сильнее, пока я не чувствую, что ладонь жгут электрические разряды, и мне не начинает казаться, будто еще немного – и мое плечо вылетит из сустава.
Это кажется мне еще одним доказательством того, что они не хотят, чтобы я их касалась – не хотят, чтобы я им помогала, – и я начинаю отпускать эти нити. Но как только я ослабляю хватку, в моей голове раздается голос Алистера, громкий и четкий:
– Грейс, ты должна держаться.
Теперь он говорит как король горгулий, а не как Неубиваемый Зверь, и я инстинктивно слушаюсь его. Я прижимаю нити к своей груди и держусь за каждую из них, несмотря на электрические разряды, которые сотрясают мое тело.
Эта боль ужасна, почти невыносима, и я понимаю, что не смогу держать эти нити вечно – и даже сколько-нибудь долго. Поэтому я делаю глубокий вдох, стараюсь дышать, несмотря на эту боль, и другой рукой тянусь к зеленой нити, которая связывает меня с Кровопускательницей. К той зеленой нити, которая – так мне казалось – связывает меня с самой вселенной.
Хадсон вскрикивает, когда я отпускаю его руку, но сейчас у меня нет энергии, чтобы успокоить его. Ведь вся она до последней капли нужна мне, чтобы продолжать держаться за световые нити, вся моя сила воли необходима мне для того, чтобы не отпустить их, несмотря на боль.
Костяшки моих пальцев легко касаются зеленой нити, и все внутри начинает дрожать. Боль не уходит, и, похоже, время не останавливается, как бывает обычно, когда я случайно задеваю зеленую нить. Я слышу, как Хадсон зовет меня по имени, чувствую, как он тянется ко мне – чувствую, несмотря на вихрь поглотивших меня ощущений, – но его голос звучит так, будто доносится с другого конца огромного поля, и я не могу сосредоточиться на нем.
Я подавляю желание ответить ему, отталкиваю его и сосредотачиваюсь на зеленой нити, которая уже находится у кончиков моих пальцев. Часть меня опасается взяться за нее – что, если в этом случае я, как предположила Кровопускательница, случайно разморожу Армию горгулий, что, если ее магический круг не сможет этому помешать?
Но, приглядевшись повнимательнее к мерцающим нитям горгулий, я понимаю, что мне не стоит бояться ошибки – потому что узнаю волшебство Кровопускательницы. Оно окутывает каждую из этих нитей, и оно колоссально. Вряд ли я когда-либо смогла бы пробить такую защиту.
Эта мысль заставляет меня сделать большее – не просто коснуться зеленой нити, не просто легко взяться за нее, как раньше. Чтобы добиться успеха, я должна решиться. Должна просто сделать это, и все.
И я хватаюсь за свою нить полубожества и сжимаю ее изо всех сил – несмотря на то, что вокруг разверзается ад.
Ударяет молния, и комнату заполняет оглушительный гром. Ветер возвращается – теперь это настоящий ураган, и он едва не сбивает меня с ног. Хадсон удерживает меня от падения – я чувствую его руки на моей талии, несмотря на ветер, грозу и действие моих нитей. Он держит меня, пока мир вокруг сходит с ума.
Следует еще одна вспышка молнии, снова гремит гром. И на мгновение перед моими глазами возникает лицо Реми. Он широко улыбается мне, словно говоря: «Во что же ты вляпалась на этот раз?» — и кажется таким реальным, что я не могу не думать, что он и вправду может быть передо мной.
– Реми! – зову я, пытаюсь дотянуться до него, но он, подмигнув, исчезает, и одновременно что-то вырывает тонкие серебряные нити из моей руки.
Я пытаюсь схватить их вновь, но до них слишком далеко, ветер уносит их прочь, в окружающую тьму.
– Грейс! – вопит Хадсон из-за пределов того внутреннего мира, в котором я нахожусь, и я инстинктивно поворачиваюсь к нему.
– Хадсон! – выдыхаю я, чувствуя, что ветер по-прежнему старается сбить меня с ног.
– Грейс! Держись! – Он прижимает меня к своей груди. – Я боялся, что мы потеряли…
Он запинается, потому что над нами опять гремит гром.
– Отпусти ее! – кричит он, перекрывая адский шум.
– Отпустить что? – спрашиваю я.
– Зеленую нить. – Голос Хадсона сливается с голосом Алистера, звучащим в моей голове.
– Отпусти зеленую нить, – повторяют они оба.
И я отпускаю ее, нимало не удивляясь тому, что не сделала этого прежде. И тут начинается еще большая свистопляска.
Глава 49. Храбро идя туда, где прежде не бывала ни одна сосулька
Кровопускательница, Хадсон и я по-прежнему стоим внутри круга из символов, и, похоже, этот свирепый ветер дует только в нем. Но тут комнату оглашает зловещий треск.
– Это еще что? – рычит Хадсон.
Я хочу сказать ему, что не имею ни малейшего представления, когда потолок наполовину обрушивается прямо у меня на глазах, первый из обломков скальной породы разрушает одну из парящих в воздухе рун, и наш магический круг сразу же гаснет.
Ветер проносится по всей комнате, и все разлетаются в стороны.
Мэйси отлетает, Мекай пытается поймать ее, но их обоих с силой швыряет в ту стену, где раньше находился камин. Флинт падает навзничь. Джексон использует свой телекинез, чтобы не дать Иден удариться о другую стену, но он и сам едва стоит на ногах.
На нас сыплются острые сосульки и тяжелые камни, и я убеждена, что сейчас мы все умрем – что моя неспособность контролировать мою силу вызвала такой грандиозный обвал, что его не смогут пережить даже сверхъестественные существа.
От этой мысли меня охватывают ужас и чувство вины, мои колени подгибаются, и меня накрывает паника. Я изо всех сил стараюсь подавить ее – сейчас мне никак нельзя поддаться панической атаке, – но это нелегко. Тем более, что я вызвала ее сама – я и эта клятая зеленая нить. Клянусь, если это будет зависеть от меня, я никогда больше к ней не прикоснусь.
– Все образуется, – шепчет Хадсон, уткнувшись лицом в мою щеку, пока продолжается камнепад. – Это не твоя вина.
– Да нет же, моя, чья же еще, – возражаю я, прильнув к его твердой груди и пытаясь унять дрожь в коленях.
– Нет, ты не виновата, – настаивает он. – Ведь никто не умеет ездить на велосипеде, когда садится на него в первый раз.
Части меня хочется сказать ему, что он ошибается, что использование зеленой нити ничем не отличается от использования всех остальных нитей внутри меня, но мы оба знаем, что это не так. Эта зеленая нить – нить полубожества – не похожа ни на что из того, чего я касалась прежде. Не похожа ни на что из того, что я чувствовала прежде.
Именно сознание этого в конце концов успокаивает мои нервы и сорвавшееся с цепи сердце и позволяет мне преодолеть дрожь в коленях, пока я делаю несколько медленных вдохов и долгих выдохов. Потолок перестает трещать, сосульки перестают падать, разлетающиеся обломки замирают на земле.
Когда оседает пыль – вернее, осколки льда, – Хадсон наконец отстраняется от меня. Должно быть, он испепелил все большие камни и ледяные глыбы, которые сыпались на нас, поскольку вокруг нет валунов, только сверху продолжают тихо сыпаться снежинки. Я вижу, что пещера Кровопускательницы лежит в руинах. А Флинт со всех сторон окружен огромными сосульками, имеющими по-настоящему угрожающий вид.
– О боже! – восклицаю я, подбежав к нему. – Прости, прости. Ты в порядке?
– Должен сказать, Грейс, что ты обрушила их метко. И слава богу, что так. – Он берет две самые большие сосульки, лежащие на земле вокруг него, и легко обращает их в пыль, затем делает то же самое с остальными. – Еще немного, и такая сосулька проткнула бы меня насквозь.
Он произносит это шутливо, но я во все глаза гляжу на последний ледяной кинжал, упавший всего в нескольких дюймах от его бедра. Мне становится не по себе, когда я осознаю, что одна из этих сосулек могла легко убить его, и это была бы моя вина. Ведь я не смогла держать под контролем ту силу, таящуюся в зеленой нити, я попыталась пустить ее в ход, хотя знала, что не готова.
Должно быть, все эти мысли ясно написаны на моем лице, потому что Флинт тихонько толкает меня в плечо.
– Да ладно, все путем, – говорит он. – Я крепче, чем выгляжу – ведь я как-никак дракон.
– Но ты же мог…
– Но этого не произошло. – Он широко улыбается мне. – К тому же разве ты не слышала? Драконы практически несокрушимы.