Однако Историк продолжает безмятежно мотать головой и все вяжет, вяжет и вяжет. На его вязальных спицах нет пряжи, там вообще ничего нет, но он продолжает двигать ими в такт музыке, пока наконец – прямо в середине 312-го повторения припева – не останавливается.
Музыка обрывается, и он, подняв свои вязальные спицы, провозглашает:
– Вуаля!
Сначала я думаю, что он начисто забыл про нас, ведь он больше пяти минут вязал пустоту с таким видом, будто нас здесь нет, но тут я замечаю их – тончайшие, как осенние паутинки, нити, парящие в голубом свете, который его окружает.
– Что это? – спрашиваю я, протянув руку, чтобы пощупать одну.
Но я тут же отдергиваю ладонь, потому что Историк резко бьет меня спицами по пальцам.
– Это пряди времени, которых не должны касаться руки малолетнего полубожества вроде тебя, – говорит он. – Так будет и дальше.
– Какие пряди? – спрашивает Иден, подавшись вперед, чтобы лучше рассмотреть их. – Я ничего не вижу.
– Я тоже, – соглашается Мэйси.
– Да вот же они, – говорю я, показывая на нити рядом, но не касаясь их. Костяшки моих пальцев все еще саднят.
Но мои друзья сбиты с толку. Даже Хадсон качает головой и говорит:
– Мы ничего не видим, Грейс.
– Но они же здесь. – Я тру глаза и смотрю на нити снова, чтобы убедиться, что Историк не разыгрывает меня. Но нет, он меня не разыгрывает. Они здесь, прямо перед нами.
– А теперь полюбуйтесь вот на это, – говорит Историк и начинает крутить спицы между пальцами, как барабанщик барабанные палочки.
– Вечно ты пускаешь пыль в глаза, – замечает Кровопускательница и картинно закатывает глаза.
Он фыркает.
– Кто бы говорил.
Затем он тычет одной спицей вперед, поддевает кончиком длинную полосу нитей и, приподняв ее, начинает вертеть над своей головой. Он вертит ее, вертит, а затем просто отпускает.
И тут же нити разлетаются по всей комнате – по потолку, стенам и – что вселяет в меня страх – летят ко мне и моим друзьям. Мне кажется, что они сейчас обовьются вокруг нас, возможно, даже свяжут нас по рукам и ногам, но происходит еще более странная вещь – эти нити проносятся прямо сквозь нас.
Я ощущаю их под кожей, чувствую, как они проходят через мышцы, жилы и кости. Это не больно, но невыразимо странно – как будто сквозь меня пролетают тысячи стрекоз. Но, повернувшись к Хадсону, чтобы посмотреть, не больно ли ему, я обнаруживаю, что он стоит как столб и ни о чем не подозревает.
У Мэйси, Джексона, Флинта и остальных такой же вид. Им невдомек, что Историк только что протолкнул эти штуки, чем бы они ни были, сквозь их кожу.
Несколько секунд – и странные ощущения прекращаются. Сама не своя, я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, что случилось, и обнаруживаю, что нити прошли сквозь нас. Теперь я вижу их за Мэйси и Хадсоном – они продолжают летать по комнате.
– Я впечатлен, – говорит мне Историк. – Я не знал, сможешь ты увидеть их или нет. Но, похоже, ты девчонка что надо.
– В каком смысле? – недоумеваю я. – И почему остальные не могут видеть эти нити?
– Какие нити? – спрашивает Флинт, и в его голосе снова звучит злость – это стало для него нормой.
Историк картинно закатывает глаза.
– На это способны только боги, – говорит он мне, как будто это все объясняет.
Прежде, чем я успеваю спросить что-то еще, он снова начинает крутить между пальцами свои спицы, словно это барабанные палочки – и они вдруг исчезают. Забудьте вздорного старика, проводящего время на пляже – теперь я начинаю думать, что Историк – несостоявшаяся рок-звезда.
– А что теперь? – спрашиваю я, потому что до сих пор ничего не увидела в правом верхнем углу пещеры, на который он смотрел прежде.
– Теперь? – Он вскидывает брови. – Теперь надо подождать.
– Подождать? – спрашивает Джексон. – Чего?
Историк ухмыляется, и почему-то эта его ухмылка выглядит еще более грозно, чем недовольно нахмуренные брови.
– Скоро увидишь.
Глава 52. Я и теория Большого взрыва
Я не знаю, что означает это его «скоро увидишь», но это явно не предвещает ничего хорошего. Особенно, когда он продолжает:
– А до тех пор, Грейс, нам надо поговорить.
– Поговорить? – У меня все обрывается внутри. – О чем?
– О твоей новообретенной силе. Ты не можешь просто пускать ее в ход, когда тебе вздумается, ведь это не какой-то там блудящий огонек.
– Блудящий огонек? – недоуменно повторяю я. – При чем тут блуд?
– Думаю, он имеет в виду блуждающий огонек, – тихо поясняет Хадсон.
– Хорошо, ладно, но я все равно не понимаю. – Я качаю головой. – Ведь время во всем мире заморозила не я. – Я показываю на Кровопускательницу. – Это сделала она.
– Но ведь именно ты прорвала ее волшебство, как ребенок, который расшалился в кондитерской лавке, и проделала дыру во времени.
– Я тоже не хочу, чтобы это снова случилось. Я даже не знаю, как это случилось, – оправдываюсь я, ломая руки.
– Это потому, что ты совсем не представляешь себе, как контролировать свою силу. Ты не знаешь даже самых азов.
– Перестань кошмарить это бедное дитя, Джикан, – укоряет его Кровопускательница, затем поворачивается ко мне и говорит: – Он просто не хочет признавать, что мы можем контролировать время, ведь он так кичится тем, что он Бог времени. – Она произносит это так, будто он выдумал это звание и она просто подыгрывает ему.
– Ты не контролируешь время, Кассия. – Джикан ощетинивается, и они снова начинают играть в гляделки, как два стрелка на Диком Западе. И, похоже, Кровопускательница побеждает в этой игре, поскольку в конце концов его плечи опускаются, и он признает: – Хаос может контролировать направление времени. Но больше ничего.
– Погодите. Значит, я могу путешествовать во времени? – спрашиваю я, впервые ощутив волнение и радость от того, что я полубожество. Мне бы хотелось отправиться в прошлое и познакомиться с Кафкой, чтобы спросить его, почему его герой превратился именно в таракана. Мне потом несколько недель снились кошмары.
Джикан выпрямляется во весь рост и объявляет:
– Только Бог времени может оседлать эти волны.
Это звучит так нелепо, что у меня вырывается смешок.
– Мы можем контролировать течение времени, Грейс, – объясняет Кровопускательница.
Джикан кивает.
– Время течет от порядка к энтропии, и в этом смысле ты, как полубожество хаоса, можешь в какой-то мере запускать и останавливать его, но на этом все. И если у тебя есть мозги, ты никогда не станешь этого повторять, потому что в следующий раз, когда я приду исправлять твои ошибки, я уже не буду вести себя так мило.
Выходит, на этот раз он вел себя мило?
– Но если она только и может, что «запускать и останавливать время», – говорит Хадсон, изобразив руками кавычки и подмигнув мне, – что, на мой взгляд, звучит весьма впечатляюще, то как же она проделала в нем дыру?
Джикан поворачивается к Кровопускательнице, и они переглядываются, будто ведя безмолвный разговор, потому что через некоторое время он тяжело вздыхает. Затем говорит:
– Она просто сделала это, и все. И, как я упоминал, во временные трещины могут проникнуть всякие неприглядные вещи.
– Что значит неприглядные? – спрашиваю я, чувствуя, как по моей спине пробегает холодок. – О какой черной магии мы говорим?
– Не вся она черная, она просто вызывает проблемы – для меня, для Кассии и в конечном итоге для тебя самой. – Он оглядывает гостиную Кровопускательницы и качает головой. – Ага, вон та волна предназначена для меня одного. Но прежде я хочу тебя предостеречь. – Он сверлит меня глазами. – С временем нельзя шутить никому и меньше всего полубожеству, еще не выбравшемуся из пеленок. Если ты сделаешь это опять, я закончу перемирие с твоей бабушкой и разморожу твоих сородичей.
Я ахаю. Как ахают все остальные – все, кроме Хадсона, который только буравит Историка взглядом. Фактически он угрожает истребить весь мой вид, если я не буду соблюдать правила, что чертовски грубо.
– Я не могу вам этого обещать! Ведь я даже не знаю, каким образом я сделала то, что сделала и что заставило вас явиться сюда.
Хадсон пытается обвить рукой мои плечи, но сейчас меня не нужно утешать. Я взбешена. Я упираю руки в бока и вздергиваю подбородок.
– Если вы не хотите, чтобы я трогала эти ваши драгоценные пряди времени, то помогите мне спасти мой народ. Потому что, если вы этого не сделаете, если вы готовы смотреть, как гибнут тысячи людей, лишь бы что-то доказать, то я буду хреначить время каждый день. И вам придется вязать до посинения, исправляя все, что я натворю.
Я делаю несколько быстрых вдохов и выдохов, мои руки дрожат – ведь я только что взяла бога на слабо, и наверняка он сейчас сокрушит меня.
– Грейс… – Кровопускательница пытается успокоить меня, но я слишком взвинчена.
– Нет! – отрезаю я. – Я говорю серьезно. Почему бы вам, богам, хотя бы раз не выложить всю правду? Почему бы не попытаться сказать все, что нам надо знать, вместо того чтобы заставлять нас блуждать в потемках, пока кто-то не погибнет? Я готова сделать то, что сделать необходимо, но мне осточертело смотреть, как люди, которых я люблю, погибают или получают увечья потому, что никто никогда не сообщает нам всех деталей. Так что, если вы хотите снова увидеть дельфина, скажите нам, как спасти мой народ.
Я делаю еще несколько глубоких вдохов и медленных выдохов, и Хадсон добавляет:
– Она права. – Затем он заходит еще дальше, потому что это Хадсон, и он всегда поддерживает меня. – Вы можете разозлиться и щелчком пальцев перенести нас на другой уровень бытия, но это не отменит того факта, что Грейс права. Кровопускательница говорит, что она должна просто использовать свою зеленую нить, но вы же видите, что происходит, когда Грейс касается ее. Беспредел.
– Это потому, что она не настоящее божество хаоса, а сосунок. Так что пусть перестанет трогать свою зеленую нить, пока не созреет, – говорит Джикан таким тоном, будто это очевидно.