– Нет, они все еще в темницах, мисс…
– Ах, да, простите мои дурные манеры, – спохватывается Хадсон. – Позвольте мне представить вам мою пару, Грейс – королеву горгулий.
Двое гвардейцев щелкают каблуками и немедля отвешивают низкие поклоны, бормоча:
– Ваше высочество.
Но как только они выпрямляются, Дариус с опаской смотрит вперед, затем назад и шепчет:
– Вашему высочеству не следовало появляться здесь. – Он глядит прямо на меня, и у меня по спине бегут мурашки. – Если вас поймают, то, боюсь, не останется вообще никакой надежды. У него есть план…
Винченцо перебивает его и обращается к Хадсону.
– Мы и так уже сказали слишком много. У нас ведь есть и наши собственные семьи, о которых надо заботиться. Но имейте в виду, ваше высочество, с тех пор, как вы были тут в прошлый раз, многое изменилось. У Сайруса появились могущественные союзники. А теперь пойдем дальше. – С этими словами Винченцо снова трогается с места, и все мы следуем за ним.
У меня столько вопросов, что я не знаю, с какого начать, но быстрый взгляд, который на меня кидает Хадсон, говорит мне, что сейчас не время. И вместо этого я настороженно осматриваюсь, готовясь заморозить любых других гвардейцев, если они попадутся на нашем пути.
Тут полно поворотов, и я ожидаю, что на нас в любой момент могут напасть из-за скрытой двери или стенной ниши. Видимо, остальные чувствуют себя так же, поскольку никто не произносит ни слова, пока мы не проходим под огромной каменной аркой и не входим в просторный зал.
Освещение здесь довольно тусклое, и я так занята поиском потенциальной угрозы, исходящей от других воинов Вампирской гвардии, что не сразу понимаю, где мы находимся и что нас окружает. Вокруг нас десятки каменных гробниц, большая часть которых украшена искусными барельефами и драгоценными камнями.
– Это то, что я думаю? – шепчет Иден, когда и до меня наконец доходит, что это за зал.
– Это королевская усыпальница, – говорит Джексон. – Сюда приносят членов королевских династий, когда они умирают. Или когда приходит время для нашего Сошествия.
– Сошествия? – спрашивает Иден. – Что это значит?
Джексон мнется.
– Все вампиры с рождения наделены физической силой, проворством, а также несколькими другими способностями. Но члены королевской семьи – и только они – в течение первой половины своей жизни владеют еще одной силой.
– Это очень большая сила, – уточняет Хадсон. – В зависимости от… – Он замолкает и с внезапным интересом начинает разглядывать гробницу, у которой мы стоим.
– В зависимости от чего? – спрашиваю я. Затем, прежде чем он успевает ответить, я поворачиваюсь к Джексону. – Значит, именно поэтому у тебя и есть твой телекинез? А ты, – я опять поворачиваюсь к Хадсону, – можешь силой мысли обращать предметы в пыль?
– Не забывай о его даре убеждения, – добавляет Иден.
– Поверь мне, я не забыла, – отвечаю я. – Но как такое могло случиться? Как вышло, что Джексон получил один дар, а Хадсон два?
На этот раз Хадсон не отвечает. Вместо этого он поворачивается и стремительно идет к противоположному концу усыпальницы.
Секунду Джексон смотрит ему вслед, затем со вздохом поворачивается ко мне. Теперь уже все мои инстинкты обострены. В этой истории есть нечто, о чем братья Вега умолчали.
Что-то темное.
Что-то такое, о чем Хадсон не хочет говорить.
Значит, мне надо это выяснить. Если это настолько вывело Хадсона из равновесия, я однозначно должна узнать, что это такое.
Обернувшись и увидев, что я не собираюсь следовать за ним, пока он не объяснит мне что к чему, он запускает руку в свои густые волосы, ерошит их и, вздохнув, возвращается ко мне.
– Это не такой уж большой секрет, Грейс, – говорит он наконец. – В детстве нам дают выпить крови, смешанной со специальным эликсиром, состоящим наполовину из сонного зелья, наполовину из снадобья, которым, как мы теперь знаем, нас снабжает Кровопускательница. После этого нас запирают в наших гробницах на срок от пятидесяти до ста лет.
– Погодите. – Иден смотрит на них, вытаращив глаза. – Вас запирают в каменной гробнице на сто лет?
– Да. Отсюда и пошли все эти легенды о вампирах в гробах, – отвечает Джексон, и видно, что все это ему не по вкусу.
– Это можно понять, хотя это и дико, – говорю я, ужаснувшись тому, что Хадсону и Джексону пришлось сто лет пролежать в каменных гробах. – Но мне не все ясно. Вас что, просто укладывают в гробницы на сто лет, и за все это время вы ни разу не просыпаетесь?
– Нет, раз в месяц тебя будят, – объясняет Хадсон. – Тебя на день или два выпускают, осматривают, чтобы проверить, развивается ли твой дар, затем снова поят тебя зельем и опять укладывают в гробницу.
– Нет, – говорит Джексон, и в голосе его звучит ужас. – Это работает не так. Тебя усыпляют на год, а затем будят и выпускают на неделю.
– А что, так лучше? – интересуется Иден.
– Да, лучше, потому что, чем чаще ты пьешь этот эликсир, тем скорее он перестает усыплять тебя. – Джексон смотрит на своего брата, и у него делается ошеломленный вид. – Поэтому-то срок и колеблется. Одни вампиры проводят в гробницах пятьдесят лет, другие сто. Это прекращается, когда сонное зелье перестает работать.
– Во всяком случае, так должно быть, – добавляет он, пристально глядя на Хадсона.
Тот пожимает плечами.
– Это не так уж важно.
– Это чертовски важно, если тебя будили двенадцать раз в год, – не соглашается Джексон. – Сонное зелье должно было перестать действовать где-то между четвертым и десятым годами.
Хадсон ничего не говорит, и это в тысячу раз хуже. Мое сердце колотится невероятно быстро, пустой желудок сводит спазмом. Если то, что говорит Джексон, правда…
– Хадсон? – наконец спрашиваю я, когда убеждаюсь, что мой голос звучит ровно. – Это правда? Сонное зелье действительно перестало действовать на тебя до того, как тебя выпустили на волю?
– Все нормально, – пытается он успокоить меня. – У меня всегда было богатое воображение, и я умел себя занять.
– Ничего это не нормально, – рявкает Джексон. – Все знают, что тебя продержали в гробнице сто двадцать лет. Это же… – Он замолкает и мотает головой, будто не может заставить себя произнести эти слова.
Но ему не надо их произносить. Я и сама умею считать в уме, и дело обстоит еще хуже, чем я думала.
Хадсону пришлось провести более ста лет в темной каменной гробнице – и все это время он не спал.
Я обхватываю себя руками, и мне в голову приходит еще более ужасная мысль – возможно, провести сто лет в гробнице было не так ужасно, как то, что раз в месяц его выпускали оттуда, показывали ему свет, которого он был лишен, показывали мир, о котором он тосковал, а затем опять запирали в холодном темном аду.
У меня щемит сердце, когда я осознаю, насколько далеко зашел Сайрус, мучая его, и мне приходится напрячь все силы, чтобы не дать себе провалиться в паническую атаку прямо здесь, в этой усыпальнице, священной для Хадсона и Джексона.
И это еще до того, как Хадсон пожимает плечами и говорит:
– Что ж, мне в общем не с руки жаловаться, если в результате я получил два отпадных дара.
Да, думаю я, пока мы идем к двери, виднеющейся на другом конце зала. Два отпадных дара, от которых ему не терпится избавиться. От этой мысли у меня сжимается сердце. Я думаю о его берлоге, наполненной пространством и светом, которых он был лишен сто лет, и, прикрыв рот рукой, вскрикиваю.
– Эй. – Хадсон обнимает меня, прижимает к себе, и его тепло изгоняет холод из моих жил. – У множества людей по всему миру дерьмовая жизнь, Грейс. По крайней мере у меня есть ты.
Я обнимаю его в ответ, обнимаю этого парня, который никому не позволил сломать себя, и восхищаюсь силой его духа.
– Ваше высочество, нам надо идти, – говорит Дариус, и мы поворачиваемся, чтобы последовать за ним, но в нескольких футах от выхода он вдруг останавливается как вкопанный и быстро прижимает руки к горлу.
– Дариус? – Винченцо бросается к нему. – В чем де…
Он замолкает на полуслове, потому что в грудь его вонзается нож. Он удивленно вскрикивает и ничком падает на пол.
Глава 62. С ножом к горлу
– Надо же, какая жалость, – раздается из темноты лукавый женский голос. – Я ожидала, что они окажут хоть какое-то сопротивление. Но думаю, правы те, кто говорит: «сколько заплатишь, столько и получишь». – Она говорит с британским акцентом, четко выговаривая каждый слог.
Я всматриваюсь в темноту, пытаясь понять кто это. Хадсон и остальные делают то же самое, но, похоже, никто не смог разглядеть ее. Это настораживает, если учесть, что все, кроме меня, могут видеть в темноте.
– Кто здесь? – спрашивает Иден.
Меня пробирает дрожь. Это особенно жутко, когда за тобой охотится существо, которого ты не видишь. Тем более если это существо только что убило у тебя на глазах двух человек – воинов самой элитной Вампирской гвардии.
Не желая дожидаться новой катастрофы, я тянусь внутрь себя и берусь за мою платиновую нить. Если мне придется сражаться с каким-то голосом, лишенным тела, я хочу сделать это в обличье горгульи.
Но ничего не происходит, даже когда я сжимаю нить крепко-крепко.
Я пытаюсь снова – безрезультатно. Прежде чем я успеваю сделать третью попытку, голос звучит снова – на сей раз из другого конца зала.
– Неужели ты, Хадсон, действительно полагал, что пара золотых монет оградит вас от опасности? – Она цокает языком. – Право же, тебе следовало быть умнее. – Совсем близко от моей щеки пролетает нож.
– Какого черта? – рычит Хадсон.
Пара секунд – и в нас летит еще один нож. Лезвие слегка задевает бицепс Иден. Она ахает, схватившись за порез, и мы рассредотачиваемся, пытаясь понять, в чем дело. Все ножи летят из одного угла комнаты, и мы устремляемся туда.
Видимо, Хадсон понял, что я не могу сменить обличье, потому что он заслоняет меня от метательных орудий своими широкими плечами.