Он застывает, я протягиваю руку к кольцу, и вся армия опять несется ко мне. Даже если я завладею кольцом, мне ни за что не выйти из этого круга живой, понимаю я, и быстро размораживаю его.
– Почему всякий раз, когда я замораживаю тебя, сюда несется вся армия? – с издевкой спрашиваю я. Быть может, если я уязвлю его гордость, он прикажет им не реагировать? – Они что, так боятся, что их военачальника победит какая-то девчонка?
– Армия горгулий поклялась защищать беззащитных, моя королева, – говорит он, кружа вокруг меня с поднятым мечом. – Когда ты выбираешь путь труса и замораживаешь меня, вся армия знает, что честь велит ей защитить меня. Приказать им не вмешиваться значило бы изменить саму суть нашего предназначения.
Его слова ранят меня глубже любого меча.
Я хочу наорать на него, крикнуть, что это война, что не все делится на черное и белое, что у меня тоже есть честь. Но я знаю, что это контрпродуктивно. Честейн уже все решил для себя, решил всего через пару минут после того, как нас представили друг другу – он тогда уже счел меня недостойной.
И, если честно, я сыта этим по горло.
Он не оставил мне выбора, кроме как надеяться, что я смогу провернуть последнюю отчаянную авантюру и при этом не разгневать Бога времени.
Я мысленно молюсь о том, чтобы Джикан не заметил то, что я собираюсь сделать. Похоже, он не имел ничего против, когда я заморозила нас при Дворе вампиров, чтобы попасть сюда. Надо думать, если я заморожу еще нескольких людей на одну минуту – а может, и на меньшее время, если у меня получится снять кольцо быстро – это не отразится на его радаре. К тому же он, наверное, все еще занимается сёрфингом, так что мне ничего не грозит, верно?
Поэтому я опять падаю на землю и откатываюсь – так далеко от Честейна, как только могу. И одновременно нахожу в глубинах своего сознания все светящиеся нити. Они тонкие и серебристые, я хватаю их согнутой рукой и крепко прижимаю к груди и в то же время касаюсь своей зеленой нити.
Мгновение – и все горгульи на плацу застывают, замороженные.
Теперь мне надо только снять кольцо с руки Честейна и разморозить их, когда мы покинем их Двор. Я бросаюсь к Честейну, крича моим друзьям:
– Приготовьтесь! Нам надо будет убраться отсюда, как только я получу кольцо!
Я моментально подбегаю к Честейну, и моя рука уже тянется к его пальцу, когда слышится оглушительный удар грома, и я оборачиваюсь.
Появляется Бог времени.
И у него крайне недовольный вид.
Глава 98. Время и прилив никого не ждут… или ждут?
Видимо, его отпуск на Гавайях уже закончился, поскольку теперь на нем нет ни пляжных шортов, ни ластов.
Вместо этого Джикан облачен в смокинг – и не абы какой, а такой, который мог раздобыть только Бог времени, хотя я понятия не имею, как он это делает.
Сшитый из плотного бордового бархата, расшитого золотой нитью, он должен был бы кричать «Лас-Вегас», но это не так. На Джикане он почему-то выглядит на миллион долларов. Возможно, дело в том, как хорошо этот смокинг скроен и сшит. А может быть, в безупречных аксессуарах в виде золотых запонок в форме глобусов, часов «Патек Филипп» и модных черных лоферов из крокодиловой кожи, отделанных золотом. А может быть, в том, что Джикан может позволить себе любую эксцентричность, потому что сам выглядит еще более броско. От кончиков его серебристых волос до носков его модных лоферов он излучает шик, могущество и – в данный момент – гнев. Такой неистовый гнев, что ему, похоже, трудно внятно разговаривать.
– Что ты натворила? – резко спрашивает он, окидывая плац – и тех, кто находится на нем – ледяным взглядом. – Что. Ты. Натворила?
Хотя я и знала, что это возможно – что Джикан будет очень зол, – мне становится не по себе.
– Я…
– Это не был вопрос, – рявкает он.
Я с усилием сглатываю и начинаю опять:
– Я просто хочу объяснить…
Он поднимает руку.
– Заткнись. И веди себя очень, очень тихо, иначе тебе не понравится то, что я с тобой сделаю.
Он отходит от меня и начинает медленно ходить по периметру тренировочного круга, оглядывая каждую из замороженных горгулий.
– Мне казалось, во время нашего последнего разговора я выразился очень ясно, – продолжает он, обходя вокруг Честейна, замороженного и застывшего с поднятым мечом.
– Да, вы выразились ясно, – соглашаюсь я, пытаясь соблюсти нужный баланс между раскаянием и досадой. И мне бы это, возможно, удалось, если бы меня не выбивали из колеи мои нервы. Одно дело общаться с ним после того, как я создала проблему случайно. Теперь же, когда я сделала это намеренно… ситуация сложнее, чем я ожидала.
– А мне кажется, что нет, – отвечает он, снова оглядев плац. – Ведь ты не смогла следовать даже самым простым указаниям. – Он произносит это так, что каждый слог звучит, словно выстрел, и продолжает осматривать горгулий.
На этот раз он останавливается возле Артелии. Он обходит вокруг, внимательно разглядывая ее, хотя я не понимаю, что он ищет. Внезапно он снова переводит на меня взгляд и смотрит мне в глаза.
– Я предупреждал тебя, чтобы ты этого не делала.
– Я знаю. – У меня пересохло в горле. – Но у меня не было выбора. Если вы позволите мне снять с Честейна его кольцо, я приведу все в прежний вид и немедля уберусь отсюда. Я обещаю.
– Ты пообещала, что больше не будешь трогать время, и вот что из этого вышло, – гневно рычит он. – Я тебя предупредил, но ты все равно сделала то, что хотела. Ты эгоистично возомнила, будто мое мнение ничего не значит. И теперь тебе придется расхлебывать последствия. Я больше не стану выполнять условия перемирия с твоей бабушкой. Двор горгулий будет разморожен. Его заморозка во времени будет прекращена.
– Нет, пожалуйста, нет! – вскрикиваю я, нисколько не стыдясь своего умоляющего тона. Я знала, что это возможно, что он может отреагировать так, но, когда я вдруг осознаю, что Армия горгулий – мои сородичи, из которых некоторые стали моими друзьями – может завтра вместо завтрака и дружеской болтовни оказаться в стазисе, притом навсегда, мои глаза наполняются слезами. – Это не их вина. Я пытаюсь спасти мой народ. Я клянусь, что пытаюсь спасти всех. Мне просто нужно это кольцо, – рыдаю я. – Мне просто нужно это кольцо.
Я лихорадочно пытаюсь придумать, что сказать ему, чтобы он отказался от своей угрозы разморозить Армию. Честейн сказал мне, что горгульи живут и за пределами их замороженного двора, они существуют в виде сплошного камня, неуязвимые для яда, попавшего в их организм. Но тогда они больше не будут живыми, не по-настоящему. И я сделала это с ними сама, сделала не задумываясь.
– Покарайте меня, пожалуйста. Но не их. Просто отдайте кольцо моим друзьям, оставьте Двор горгулий в замороженном виде и можете делать со мной все, что захотите, – умоляю его я.
Хадсон рычит, но у меня нет выбора. Джикан прав. Это сделала я, и я должна это исправить. Должна объяснить.
– Мне нужна была минутка, всего одна минутка. Не больше. Я собиралась разморозить их, Джикан, клянусь.
– Но это не твое дело, – рявкает он. – Не так ли?
– Я…
– Разве ты Бог времени? – спрашивает он. – Нет и нет. Бог времени – это я. И знаешь, откуда мне это известно? – Он достает карманные часы, те самые, которые использовал в пещере Кровопускательницы. – Потому что эти часы держу сейчас я. И они принадлежат Богу времени. Это универсальный хронометр, и, говоря «универсальный», я имею в виду именно это: хронометр, который официально ведет учет времени с самого начала. Я сделал так, чтобы время обтекало Двор, потому что Кассия попросила меня. А когда эта женщина о чем-то просит – это то еще шоу. Но это? – почти ревет он и взмахом руки обводит замороженных горгулий. – Заморозить во времени людей, которые и так уже были заморожены во времени? Ты знаешь, что происходит, когда ты творишь такое? У тебя есть какие-то догадки? – спрашивает он.
– Я…
– Ты разрываешь время.
– Простите меня, – говорю я. – Я не знала…
– Конечно, не знала. Ты вообще ничего не знаешь о таких вещах и все же продолжаешь резвиться с ними, как будто это твоя персональная площадка для игр. Но сейчас я положу этому конец.
Все мое тело напрягается, потому что сейчас он либо убьет меня – и, судя по тому, как он смотрит на меня, это вполне возможно, – либо он сделает то, ради чего я и привела его сюда. То, что мне так отчаянно необходимо.
– Тебе придется научиться знать свое место, маленькое полубожество. – Он произносит эти последние слова так, будто это худшее оскорбление, которое он может придумать. – И помни, что ты навлекла на себя это сама.
Он окидывает взглядом замороженный замок и замороженных горгулий, разбросанных по учебному плацу, затем снова смотрит на меня.
– Но я не бессердечен. Я перенесу ваше «где» в новое «когда», чтобы вы смогли попрощаться.
Я понятия не имею, о чем он говорит, но очень надеюсь, что раз мы сможем «попрощаться», значит, сегодня никто не умрет. От его руки или от яда.
Он поднимает свои карманные часы и проворачивает их заводное колесико три раза. Затем щелкает пальцами и исчезает.
Глава 99. Более мягкая сторона камня
Как только Джикан исчезает, я поворачиваюсь и вижу, что дело сделано. Теперь Двор горгулий выглядит точно так же, как тогда, когда мы с моими друзьями приземлились здесь после разрушения Кэтмира. Здесь не осталось ничего, кроме развалин, заросших сорняками. И сейчас, при лунном свете, они выглядят еще более уныло. Мои друзья здесь, целые и невредимые, и даже с нашими рюкзаками. Здесь же находятся и горгульи, и они больше не заморожены.
Честейн стоит в середине тренировочного круга, его меч все еще поднят. Но затем он обхватывает себя рукой, поворачивается и видит перед собой разрушенный замок, чувствует боль в животе – и вдруг в моей голове раздается его голос, кричащий:
– Укрепитесь!
Вокруг меня горгульи обращаются в камень, как я и надеялась, и тут до меня доходит, что команда, которую я услышала в моей голове, была обращена ко всем горгульям. Так же, как и тогда, когда со мной говорил Алистер – только на этот раз