– Значит, ты не знала, что Сайрус именно поэтому захотел жениться на тебе? Он ведь связался с твоим отцом сразу после этого случая, не так ли? – Далила ничего не говорит и не отходит от решетки, но ее плечи чуть заметно опускаются, и я понимаю, что она поверила мне.
И я продолжаю гнуть свою линию, испытывая чувство вины из-за того, что намеренно заставляю ее страдать, но напоминая себе, что от этого разговора зависит слишком много жизней.
– Неужели тебе не надоело быть у него на поводке, на побегушках, не надоело, что он пользуется тобой, когда надо кого-то убить? Он считает, что ты его собственность и он может использовать тебя как хочет. Неужели ты не хочешь положить этому конец? Неужели ты не хочешь освободиться?
Глава 108. В самом аду нет фурии страшнее, чем вампирша, которую отвергли
– Ты понятия не имеешь, чего я хочу, – говорит она, но ее лицо покрылось смертельной бледностью, и только на скулах горят красные пятна. – Ты думаешь, легко было быть женщиной тысячу лет назад? Думаешь, мне легко было прогибаться перед мужчиной? Тогда у женщины не было выбора – даже среди вампиров. Надо было просто найти самого сильного мужчину, чтобы он защищал тебя и твоих детей.
Она гордо вскидывает голову.
– Да, я сделала это. Я смогла пережить то, что они сотворили со мной в той деревне, и найти выход – рука об руку с мужчиной, который бы меня защищал. Может быть, он и не любит меня, может быть, я просто принадлежу ему, а никто не смеет посягнуть на то, что принадлежит Сайрусу Веге, но итог один – я выжила.
Мне становится тошно от того, что в моей душе начинает брезжить сочувствие к Далиле. Это та женщина, которая разодрала Джексону лицо, оставив на нем шрам – притом после того, как отдала его на воспитание Кровопускательнице.
Это та женщина, которая позволила мучить Хадсона на протяжении двух веков, чтобы ее муж мог получить еще одно могучее оружие.
Это та женщина, которая не помешала своему мужу превратить его незаконнорожденную дочь в прислужницу, которая разгребает за ним дерьмо.
И все это только для того, чтобы Далила могла выжить. Чтобы она могла вести жизнь королевы.
Я напоминаю себе об этом – и о том, как выглядел Джексон, когда я только прибыла в Кэтмир, как он все время опускал голову и зачесывал волосы вперед, чтобы скрыть шрам от раны, которую нанесла ему она – и подавляю это сочувствие. И гну свое, полная решимости побудить ее к действию.
– Но разве ты живешь по-настоящему? – спрашиваю я. – Что ты получила за все эти годы, когда ты только и делала, что выполняла любой каприз Сайруса? Корону, которую ты носишь только потому, что он позволяет тебе ее носить? Детей, которых он едва не уничтожил – которых едва не уничтожила ты сама?
– Я никогда не причиняла им зла…
– О, позволь мне с этим не согласиться. – Я знаю, что должна держать себя в руках, знаю, что мне необходимо привести ее в нужную точку, но чертовски нелегко это сделать, когда она начинает утверждать, будто никогда не причиняла зла ни Хадсону, ни Джексону.
Какая ложь.
– Ты сделала так, чтобы на лице твоего сына появился незаживающий шрам – что весьма трудно, если речь идет о вампире. Ты отослала его из дома, когда он был малым ребенком, отдав на воспитание чужой женщине. Другого своего сына ты позволила Сайрусу мучить до тех пор, пока у него не осталось иного выбора, кроме как построить вокруг себя и своих чувств такую толстую стену, что он едва не потерял за ней самого себя.
Далила моргает – просто моргает, но этого достаточно для того, чтобы мне начало казаться, что я наконец достучалась до нее. Или по крайней мере ударила ее по больному месту, что уже кое-что. Хадсон как-то сказал мне, что у нее все-таки есть сердце, и, возможно, он прав. Возможно, она все же не такая бесчувственная, как Сайрус.
И если это так, то у меня теперь есть преимущество, и мне надо воспользоваться им. Ведь кто знает, сколько времени Сайрус и Изадора будут отсутствовать? Стоит одному из них спуститься сюда опять, как мой замысел полетит в тартарары, развеется, как дым.
И вместе с ним – я в этом уверена – сгорим мы все.
Но я этого не допущу.
– Но Хадсон все равно продолжает оправдывать тебя, – продолжаю я. – Он уверяет, что ты пыталась его защитить, хотя Джексон уверен в обратном. И если Хадсон прав, если в глубине твоей души живет настоящая мать – женщина, которой надоело смотреть, как ее пара приносит ее детей в жертву своим амбициям, – то сделай что-нибудь, чтобы помочь нам.
Она моргает опять, глядя то на Хадсона, то на Джексона, которые теперь стоят по бокам от меня.
– Дай нам уйти, – говорю я, глядя в ее безжалостные черные глаза. – Дай нам уйти, и я обещаю тебе, что смогу дать тебе то, чего ты желаешь больше всего на свете.
– Откуда тебе знать, чего я хочу, глупая девчонка? Думаешь, это любовь? Думаешь, я хочу просто сидеть с моими мальчиками, смотреть кино и вышивать? Или печь печенье с кровью?
Она отступает от решетки и выпрямляется, одетая в кроваво-красный костюм от «Прада» и обутая в туфли на пятидюймовых каблуках, как и подобает истинной королеве.
– Я королева вампиров, и я не желаю оказаться привязанной к ним двоим лишь затем, чтобы избавиться от их отца…
Джексон напрягается, а Хадсон не выказывает вообще никаких чувств – и я понимаю, что последнее ее замечание больно задело их обоих. Части меня хочется сейчас одного – дать ей пощечину за то, что она сделала с ними. Она едва не уничтожила и мою пару, и моего лучшего друга, и пора бы ей получить по заслугам.
Но это произойдет позже. Теперь же надо быть осторожной, и, возможно, расплата придет.
– Нет, я не думаю, что тебе хочется оказаться привязанной к твоим сыновьям. Но сдается мне, что будь я замужем за человеком, который заставил меня отказаться от моих детей и вынуждал выполнять его капризы на протяжении тысячи лет, я бы знала, чего хочу – и я уверена, что того же хочешь и ты. Я говорю о мести.
Глаза Далилы становятся шире, и я понимаю, что дожала ее. Она хочет отомстить – и я ее не осуждаю.
– Я могу дать тебе это – и это будет не какой-то мелкий реванш. Это будет настоящая месть тому мужчине, который изменял тебе, издевался над тобой, использовал тебя и держал тебя – и твоих детей – на веревке.
Джексон издает чуть слышный звук, будто он чем-то поперхнулся, а Хадсон бросает на меня взгляд, будто призывающий меня сдать назад, но они не женщины, и им этого не понять. Я поймала крупную рыбу, и мне надо суметь вытащить ее из воды.
– Я дам тебе возможность по-настоящему отомстить твоей паре, мужчине, который сделал все, чтобы уничтожить тебя и все то, что когда-либо было тебе дорого. Ты получишь свое отмщение, я тебе обещаю. Для этого тебе нужно сделать только одно – помочь нам сейчас.
Это моя последняя карта, последний ход, который я могу сделать, чтобы заставить ее выпустить нас, и я затаиваю дыхание, ожидая исхода. Сработало или нет?
Я чувствую, что мои друзья тоже ждут. Джексон и Хадсон стоят по бокам от меня, а остальные делают вид, будто заняты посторонними делами. Но они тоже находятся рядом, всего в нескольких футах от меня, и я чувствую, что они напряжены и с нетерпением ожидают того, что произойдет.
Она хочет заключить со мной сделку – я чувствую это по той ярости, по той ненависти, которые исходят от нее. Но Далила не дура – именно поэтому ей и удавалось выживать всю эту тысячу лет. Она хорошо знает, какой может быть цена, если она решит пойти против Сайруса… и сколько его гвардейцев сейчас прислушиваются к нашему разговору, готовые чуть что побежать к хозяину, чтобы получить повышение.
И поэтому ее речь буквально сочится сарказмом, когда она говорит:
– Неужели ты ожидаешь, что я поверю, будто какая-то девчонка может победить Сайруса и подарить мне отмщение? Да, ты права, я хочу, чтобы он получил по заслугам – и не только за то, что он отнял у меня моих детей. Но посмотри на себя – ведь ты сейчас заперта в темнице вместе с кучей беспомощных юнцов.
Она переводит взгляд с меня на своих сыновей, а затем на всех остальных.
– Ты не в том положении, чтобы делать мне такое предложение, и я не стану рисковать, идя против моей пары по капризу девчонки, вообразившей, будто у нее есть сила, которой на деле у нее нет.
Теперь уже я выпрямляюсь, как и подобает королеве, которой я твердо намерена стать. А затем смотрю ей в глаза и отвечаю:
– Думаю, нам обеим надоело, что нас недооценивают, ты со мной согласна?
Должно быть, мои слова попадают не в бровь, а в глаз, потому что Далила вздрагивает. По-настоящему вздрагивает, и это говорит мне все, что мне нужно знать.
– Я настолько уверена, что могу помочь тебе осуществить месть, что готова заключить с тобой уговор.
Хадсон ахает, а Джексон рявкает:
– Нет!
И я их понимаю, правда, понимаю. Но вариантов у нас немного. Либо мы останемся в этой темнице навечно, либо Иззи выкачает из нас наши души, и мы умрем – остается надеяться, что быстро. Или же мы выйдем отсюда и примем участие в Испытаниях и опять-таки либо погибнем – будем надеяться, что быстро, – либо обретем то, что позволит мне выполнить данное ей обещание. Так что да, либо меня ждет смерть, и в этом случае наш магический уговор утратит силу, либо я добьюсь успеха и смогу выполнить его.
На миг на лице Далилы отражается потрясение, затем в ее глазах вспыхивает злобный восторг, словно она наконец начинает верить, что мне под силу осуществить обещанное.
Джексон бормочет:
– Ты что, шутишь? Ты не можешь вот так просто привязать себя к ней. Она же бессердечное чудовище. Вспомни, что произошло, когда ты заключила сделку с Сайрусом…
– Грейс справится, Джексон, – перебивает его Хадсон, глядя мне прямо в глаза. – Я не знаю, что именно ты собираешься сделать, чтобы выполнить этот уговор, но если ты считаешь, что это тебе по плечу, то так тому и быть.
Джексон всплескивает руками и качает головой.