Я, так сказать, творчески подошёл к процессу. Не просто убиваю. А стараюсь делать из этого «мистику». Можно часового просто зарезать, а можно его же руки положить на его же нож. Типа сам. Можно просто застрелить, а можно как самострел. Можно просто подорвать землянку или подвал со спящими немцами, но можно и поизгаляться. Если дымоход у немцев прямой, то опускаю в печь к ним противотанковую гранату. Мне запомнился эффект, который я случайно открыл при штурме моста во время эпопеи с хроно-«зайцами». Взрыв печи. Это очень круто! Не всегда повально эффективно, но очень эффектно. Пусть боятся собственных печей. Или мерзнут.
Можно просто закинуть им гранату в их «лёжку», но от неё взрыв, сразу понятно – нападение. А можно парочку бутылок с огнесмесью. Нам поставляют отличные бутылки. Их даже поджигать не надо. Просто бросаешь – сама вспыхивает, когда расколется. Горит долго и очень жарко. Можно закинуть в огневую миномётчикам или пулемётчикам гранату, а можно украсть пулемёт. Или стянуть трубу миномёта, оставив плиту – тяжёлая. Или просто и тупо срезать прицелы. Не раз под ящики закладывал гранаты Ф-1. Поднимешь ящик – щелчок отлетающей скобы – последнее, что услышишь. Насколько действенно, не знаю. Разве услышишь взрыв одной лишь гранаты в грохочущем круглые сутки городе руин?
Зачем я это делаю? Из тех соображений, что того, что видишь и знаешь – не боишься. А вот чего не видишь, чего не знаешь – боишься. И ещё как! Что-то происходит у немцев, они это всем нутром ощутили. Что-то странное, оттого страшное. Их воображение само им нарисует, чего надо бояться. Да так, что Хичкок не справится. Я теперь не столько немцев убиваю, сколько убиваю их нервы. Пусть боятся! Пусть не спят. Пусть вздрагивают от каждого звука, боятся собственных печей, своих дверей, ящиков, своих же ходов сообщения – везде возможны мины и растяжки. Пусть боятся неведомых русских диверсантов, что призраками ходят по их позициям, минируют всё, проводят ритуальные жертвоприношения. Пусть думают, что каждый угол, каждый камень, каждая яма – стреляет, взрывается, пусть им всюду мерещатся чубатые казаки. Или какой у них там стереотип про нас? Бородатый мужик в ватнике и будёновке, в красных галифе?
Да, я шарюсь по позициям немцев, как у себя в кармане. Иногда с собой беру Маугли – если нужна экстра-скрытность. Или группу бойцов, как караван гужевых осликов. Но в основном сам. Теперь я со всех тел срезаю награды и знаки различия. Собираю документы и жетоны. Особист научил. Чем, говорит, докажешь? И не только это беру. Мародёрство – форева!
А вот тема с экспроприацией незаконно экспроприированного вообще всем пришлась по душе. Да-да, я ещё и мародёрничал в промышленных масштабах. Два раза проводил группу с мешками до немецких складиков. Резали охрану и уволакивали себе все их хомячьи запасы. Людей у нас нет, зато не голодаем. Немцы нам ещё и с неба подкидывают на парашютах «киндер-сюрпризы». Такой большой контейнер из толстого прессованного пиломатериала, похожего на ДВП. Там немного патронов, пара лент к пулемёту, десяток коробчатых магазинов к МР-40 и еда. Консервы и сублимированные порошки. Сухое молоко, порошковые яйца, мука, галеты, тушёнка, сосиски в банках, компоты ананасовые и персиковые. Настолько мы зажрались, что за кашей на кухню даже не ходили. Уже все ходили в шелках. Насколько кому хватило умения и терпения. Кто просто из парашютов наделал накидок, я вот заморочился полноценным масккостюмом. А парашютные стропы вообще чудо-материал. Как скотч или полторашка – миллион применений.
Последний раз нас пополнили позавчера. Двадцать семь человек прибыли искупить. Вчера атаковали приметный дом-пятиэтажку, стоявший как-то особняком, с четырёх сторон окружённый парком, когда-то обнесённым оградой, с дорожками, фонтанами, беседками. А после разрушения соседних зданий дом этот вдруг оказался стратегическим объектом. Контролирует большое пространство, оттуда немцы корректируют огонь. Потеряли мы убитыми и ранеными двадцать восемь человек. Отошли ни с чем восвояси.
Сегодня я как раз из окрестностей этого дома и возвращался. Ха, в парке погулял. Ритуальный нож сегодня не был окроплён. Просто разведка. И уже у самого порога такое. Застрял. Считаю выстрелы.
А вот пулемёт и замолчал. К чему бы это? Не, меня на мякине не проведёшь, пулемётчик этот хитрый. Четверть часа назад чуть не подловил меня на таком же финте. Лежал бы я с дырявой башкой, как валяется моя зачехлённая каска. На ноже я её выставил, а он с лёту сбил. Профи!
– Дед! Вылазь! Сняли того пулемётчика. Дёготь постарался, – кричит боец бывшего второго взвода.
Не верю. Высовываюсь на мгновение – и назад. Ничего. Группируюсь, прыгаю с низкого старта. По пути подбираю свою пробитую каску. Не верю я. Никому. Пока не проверю.
Ищу ротного. Он в провал бывшего окна, сильно расширенного попаданием снаряда, через стереотрубу наблюдает за давешним злополучным домом. Рядом – последний из взводных, политрук и несколько «ветеранов» роты. Ага, планёрка.
– Не сильно ты спешил. Что застрял? – скрипит ротный.
– Стреляли, – пожимаю я плечами.
– Ну да. Не один ты такой ловкий. Вот и у немцев ловкач сыскался. Наших двоих положил, да у соседей трое сложились, восемь – в госпиталь. Пиши на Дегтева представление в трибунал, – это ротный не мне. Политруку. Политрук кивнул, сел на осыпь кирпича, стал расстёгивать планшет.
– Чё застыл? Докладывай! – а это уже мне.
Раскрытый кусок шпалер, чтобы не скатывался, придавлен гильзами от ПТР. На оборотной, светлой стороне этого куска обоев химическим карандашом засхематизированы окрестности пятиэтажки. Докладываю, тут же и дорисовываю. Ротный всё больше мрачнеет. Там пехоты немцев – до пятидесяти голов. И ещё немцы в окрестных окопах – при четырех-пяти пулемётах, два-три миномёта и две противотанковые пушки. И всё с расчётами. Умножай на два. Огневые – под охраной – я не рискнул даже приближаться. Хотел прицелы срезать или замки, но вовремя учуял дух немчуры. В секретах сидят. Так что дом нам не взять. Тридцать штрафников и сотня немцев. Все окрестности пристреляны. А ещё у них там – снайпер обитает. Ползает по остаткам перекрытий крыши и пятого этажа.
Ротный «крутит» трубку телефона, сам. Связиста нашего убили, когда устранял обрыв линии. Тот самый снайпер и убил. Ротный докладывает, слушает, что ему говорит начштадив, мрачнеет, хочет ударить трубкой связиста, как это модно у наших командиров, но нет связиста. Бросает трубку на землю.
– Задачу никто не отменяет! – говорит ротный, когда успокаивается более-менее. – Обещает нас усилить. Не пополнить, а усилить. Людей, говорит, нет. Там Манштейна некому встречать, говорит. Пришлёт танковый батальон. Знаю я эти «батальоны»! Как у нас – рота! Трёх дюжин нет. Рота! «Батальон». Не удивлюсь, если пешком придут. И толку от «мазуты» в пешем строю? Сложатся сразу! Кенобев! Куда? Стоять!
Всё-то он видит! Не удалось свалить по-тихому. Сейчас, значит, запрягать будет.
– Сможешь ночью нас вывести к дому?
– Всех?
– Нет, блин, только комсомольцев! Ясен пень, всех!
– Так и поползём, как муравьи, цепочкой?
– Ты чё мне тут умничаешь? Вопросы задаёт! Ты мне ещё поговори! Задача тебе поставлена – исполняй! Через час доложишь план. Что не ясно?
– Ничего не ясно!
– Кру-гом!
Так я и сам уже хотел! Есть что-то мне захотелось. Кушать. И до вонючего «укрытия» надо бы. Требования бренного тела, как всегда – приземляют, жёстко довольно, буйный полёт духа и мысли. Будем посмотреть, а также покусать и потужиться. Эти вещи взаимосвязаны. Человек, как шланг – открытая система. С этого края впихиваешь, с другого – вываливается.
С обеда стало подходить подкрепление, группами по три – семь человек, а точнее приползать. Писари, картографы, связисты, кладовщики-учётчики-грузчики службы тыла, ездовые бескобылые и шофера безлошадные. Сапожник, брадобрей, портной, кто ты будешь такой? Рука-лицо. Ротный так и сделал. И меня обматерил за хамскую усмешку. И правильно – комдив тут последние сусеки выметает, а он лыбится! Наглая штрафная морда! Комдив дивизию раздел-разул. Оставил штаб без квалифицированного персонала – плакать надо, а не лыбиться.
Сколько же дармоедов по штабам отирается! Форма у всех как на парад. Морды – натощак и не обгадишь. Ползать – не умеют. Машут задницами, как флагами. На убой.
Вот уж ирония судьбы: из тёплого, пригретого места – в штрафники. Без суда и следствия.
Как тут не ржать?
Ну и совсем для выноса мозга – «танковый батальон». А если совсем оборжаться – то это рембат. Аж при двух танках! Хоть и оба Т-34. СТЗ. У них башня оригинальная. И остальное – по мелочи. У нас, в СССР, хоть и стандарт, ГОСТ, но танки Т-34 разных заводов – разные. Запчасти от одного Т-34 – к другому не всегда подходят. Барабан от одного ППШ в другой – не втыкается.
Танков – два. Танкистов – ноль. Ездить и стрелять умеют – уже танкисты. Какая тактика применения танка? О чём ты! Это же танк! Что там изгаляться? Правила танкования бронёй, манёвр огнём – можно не спрашивать. С Катуковым по этому вопросу пообщаюсь, если доживём с ним до встречи. Танки – собранные из того, что было. Латаные-перелатаные. У одного не заваренная пятисантиметровая пробоина в башне. Как раз где заряжающий. Дополнительная ему вентиляция и обзор.
Рембатовцев много. Человек пятьдесят. При почти десятке пулемётов ДТ. Вот это уже сила! Пулемётная рота. Их больше, чем нас. Нас надо было к ним «придавать», а не наоборот. Но рвотный ротный один такой. И начштаба это знает. В лицо ротному не говорит только, чтоб не зазнался, нос не задирал.
На танках привезли и гранаты. Много. Каждому бойцу по десятку гранат можно раздать. Правильно. Бой в городе – гранатный бой. Граната – шаг. Ещё граната – ещё шаг. В нужник захотел – гранату брось. Сходил – ещё брось. Ну, согласен, утрирую.
Ветераны роты во главе с самим рвотным проводят «вводный инструктаж». Учат этих «специалистов» тактике пехотного боя. Я отлыниваю. Типа думаю. Вдруг бой, а я уставший?