– Миша, ты сможешь людей провести? – спрашиваю Маугли.
Он кивает. Он не говорит, но писать не разучился. Зовут его Миша. Даже не так – Мышонок. Так его называл отец. Фамилию свою Мышонок не помнит. И имена родителей не помнит. Бывает. Для самосохранения его разум блокирует часть самого себя. Тяжело потерять родителей. Потерять – вдруг – ещё тяжелее. Когда тебе девять, нет, уже десять лет, а тогда – девять, родители – зверски убиты, кругом война, город горит и взрывается, парень своими руками собирает родителей по кускам – не то что онемеешь, чокнешься! Будешь ходить подпрыгивая, как майданутый, столбам улыбаться и какашки есть.
Но парень справился. С потерями, но всё же. Он – боец. И ещё какой! Он и поведёт одну из групп. Мне бы ещё одного «сталкера»!
Ба, какие люди! Идёт, улыбается как ни в чём не бывало. Киркин! Улыбаюсь радушно ему, а как подходит близко и протягивает руку – бью в лицо. Сильно, но аккуратно. В скулу. Чтобы фонарь во всё лицо, но ничего не сломать. И не убить. Научен уже поварёнком. Хватит.
Падает на пятую точку. Сидит в нокауте, головой водит. Юшку сплёвывает. Молчит. Подаю ему руку. Принимает, поднимается, жмёт руку.
– Работаем? – спрашивает, шевеля скулами и челюстью, щупая осторожно рукой.
– Работаем.
Не спросил «за что?». Не обиделся. Знает – за дело. Подставил меня. Использовал меня как ширму, как приманку, будучи уверенным, что убьют меня, найдут рацию. И его группу искать не будут. Потому и не сообщил, что должен выйти боец «Шурочки». Без документов и знаков различия. Уверен был, что выжить и выйти невозможно. А получив запрос – охренел. Конечно, подтвердил, что боец Кенобев был в составе группы и «выходил» самостоятельно. Потому и отпустили меня. Когда выяснилось, что я – это я.
– Ты один? – спросил его.
– Один, – кивает Киркин. – У меня сутки отдыха. В твоём распоряжении. И будем в расчёте.
– Идёт. У нас тут задачка из невыполнимых. Надо охватную группу провести. Мне как раз сталкера не хватает.
– Сталкер? Ходок? – удивился Киркин.
А тут удивился я.
– Я из Одессы, здрасьте, – усмехнулся он с характерным «одесским» выговором. – А там у нас греков полно.
– Я маршруты наметил для прохода, но нужны проводники опытные в скрытном хождении через линию фронта.
– Тогда я то, что нужно. Рассказывай, что задумал?
– Задумал я на ёлку влезть, персик съесть и косточкой не подавиться. Взять этот долбаный стратегический объект к вящей славе императора.
– Какого императора? – удивился разведчик.
– Межгалактического. Так, присказка такая.
– А-а! Не говори так. Или тебе понравилось гостеприимство особистов?
– Не понравилось. Бывает! Рассказывай, как у вас всё прошло?
– Плохо. Майора целого, вкусного такого, под шумок – уволокли, но не довели.
– Бывает, – кивнул я.
– Бывает, – кивнул он, – когда выступаем?
– В три ночи.
– До полудня – я с вами. Если выживу – должен буду явиться в расположение.
– Сплюнь! У нас никто не погибнет. Мы уже давно умерли. Убить нас невозможно.
– Ты знаешь, Кенобев, что ты совсем ёжнутый? – спрашивает он меня на полном серьёзе.
– Знаю. Страшно?
– При пожаре в сумасшедшем доме надо идти за самым ёжнутым из психов – он и выведет.
– Мудро. Подбери себе группу голов десять – пятнадцать из этого стада. Проинструктируй и отдыхай. Вы с Маугли выступаете в два ноль-ноль. Я веду остальных в три. Идём тихо, без музыки. Оркестр будет, когда возьмём первый этаж.
– Кто ротой командует, ты или Катях? – улыбается Киркин.
– Какая разница? Тьфу на тебя, сглазишь ещё! Только этого ярма мне и не хватало! Еле от взвода отбрехался. Тьфу на тебя ещё раз! Бывай! Раз уж помянул чёрта, пойду, доложусь. А то икать заикаюсь. Рвотный всё видит. Думает теперь: зачем разведка пожаловала? Да с пустыми руками?
Посмеялись. Иду к ротному. Докладываю ему расклад и свои задумки с размышлизмами. Смотрит с прищуром на нашу «тактическую» карту на куске обоев.
– В Бога веришь, Обиван Джедаевич?
– Ну, допустим… – отвечаю осторожно. Только что получил отповедь разведчика за излишки диагонали языка.
– Помолись тогда за нас всех. Чтобы вышло. Чую – последний это мой бой. Или убьют, или в егеря возьмут.
– А ты прямо сейчас скажи себе, всё, ротный – карачун тебе. И освободишься от страха.
– Ты ещё поучи отца… и баста! С первого боя так и делаю. Иди уже, задрал! Стой, куда? К «мазуте» сходи. Научи их уму-разуму.
– С чего ты взял, что я умею?
– Думаешь слишком громко.
Вот, блин! Заговариваюсь уже. Это я про «танкование» не молча, оказывается, размышлял, а бормотал себе под нос. Но рвотный – всё видит и всё слышит. Совсем я старый стал. Мой дед тоже всё бормотал себе под нос. Тоже фронтовик. Оба деда воевали. И один из них имеет медаль за Сталинград. И два осколка в теле. Где-то тут воюет, наверное. Хотя тут всё иначе. В этом мире история пошла по другой колее. Гля! Опять бормочу! Палюсь! Палюсь!
– Здорово, «мазута»! Как жить-воевать будем?
– А тебе чего? Больше всех надо?
– Рвотный, тьфу, ротный – так и сказал! Тебе, говорит, Дед, больше всех надо, чтобы эти штопаные тракторы не сгорели. И это так. Слушай сюда, «мазута». Ты нос не вороти! Я с прошлого лета с передка не вылезаю. Успел подсмотреть. Закрепи за собой человек пять-шесть пехоты, из своих. Чтобы ногами вас сопровождали. И смотрели по сторонам. Ты из своей кастрюли ничего не увидишь. Вперёд не лезь. Ты не танк. Забудь. Не вздумай свою броню на прочность проверять. Ты – повозка для пушки. И чаще позицию меняй.
– Я думал и правда что-то новое скажешь. Смотри!
Он лезет в танк, копается там головой вниз, только половинки подременного сгиба под засаленным, когда-то синим, комбезом ходят. Даёт мне засаленную, замызганную брошюру. «Тактика действия штурмовой танковой группы». Автор – Катуков. Соавторы – Федоренко – и Кузьмин! Ржу, в голос – не могу. Только полчаса, как поминал Катукова добрым словом.
– Ты что?
– Знакомцы мои – авторы сего опуса.
– Брешешь.
– Конечно. Мишка Катуков – живой, не знаешь? Да откуда ты знаешь? Кузьмина вот уже нет.
А сам листаю брошюру. Следы пальцев мазутных – на каждой странице. Читают, как Библию. Это хорошо. Не помню, чтобы я встречал упоминание о подобных брошюрах в мемуарах фронтовиков. Федоренко? Главный «мазутчик» страны? Начальник автобронетанкового управления? А почему тогда не устав? А просто брошюра? Рекомендательная, но не обязательная. И опять я в соавторах. Не участвовал, не привлекался, не состоял. Но моя фамилия прописана. И это уже второй раз. Зачем? Зачем? Что происходит? Ничего не понимаю. Какой же я тупой!
Возвращаю брошюру.
– Тогда сработаемся.
– Слушай, а ты не тот Дед, что танк обоссал?
– Глядь! – психанул я, это самый эпичный мой подвиг! Сплюнул, твою-то дивизию, на свой же сапог попал, опять косяк. – Ну надо же! Как ярлык теперь повисло! Так и запишут: «Тут похоронен боец, что справил нужду на танк! И это его самое достойное деяние».
– А если бы не это – вообще бы с тобой не разговаривали. Понял? Мы тебе не какие-нибудь трактористы! Мы со Сталинградского тракторного! Слышал? То-то! Мы тут с самого начала! Сами себе танки подбираем, чиним, сами же на них и воюем. А ты – «мазута»! Иди, «махра»! Ты нам немцев дай, а что с ними делать, мы знаем. Не дети, чай!
Вот и хорошо, вот и ладненько! Слышь, рвотный, тьфу, ротный, а «мазут» наш – высшей пробы!
И как они все узнают про ту мокрую историю с танком?
Как-как? Ротный меня просвещает, рассказывает, как это происходит. Спрашивают – кто это такой наглый и дерзкий носится, как электровеник, ужаленный пчелой? А мои соратники и рады стараться: это, говорят, полностью отмороженный тип. Местный дурачок. На исправные танки врага в бою испражняется, по минным полям как по бульвару ходит, командиров – в хлебало и без базара, чугунный насквозь, пули и гранаты – отскакивают. Немцев убивает вместо завтрака, обеда и ужина. Ещё и души их «выпивает» ритуальным ножом. Кроме того – совсем псих – как собака нюхает землю, разговаривает с ветром, ходит, как пьяный, шатается. А по утрам, как шаман какого-нибудь дикого племени – пляски устраивает. Но не пьёт, совсем – точно псих!
Вот таким я выгляжу со стороны. Бывает!
Тиха хохлятская ночь. А вот сталинградская – не совсем тихая. И даже совсем не тихая.
Бужу Маугли. Делаем зарядку. Учу его дыхательной гимнастике, разминке и «разгону» биотоков путём структурирования жидкостей в наших телах. Круто завернул? То-то! Верхнее гуманитарное образование! А был бы ушуистом, загнул бы про «открытие чакр». На самом деле мы дышим, тянем затёкшие тела, крутимся вокруг себя и крутим воображаемый обруч. Как говорится: хочешь жить – умей вертеться. Самый быстрый и минимальный набор телодвижений для приведения себя в бодрое состояние. Кофе-то нет. Как мне его не хватает! Даже вот курить бросил. Нет Громозеки, а «вот» его есть. Вот! Курево. Мешать стало. Иногда приходится очень-очень быстро двигаться. Иногда очень долго двигаться. Это всё вопрос ёмкости накопителей и пропускных способностей энергоканалов тела. То есть дыхалки. А какая дыхалка у курильщика? Никакая. А кончилась дыхалка в бою – ты уже мёртв. Вот и дышим. Разгоняя сон, усталость и холод. А по кофейку скучаю.
Провожаю группу Маугли. Они идут окольным путём. «Обходной манёвр» называется. Нормальные герои всегда же идут в обход. И только такие, как я – ненормальные, – прут прямо. Потому что кратчайшее расстояние от А до Б – напрямик. Лбом пробивая кирпичную кладку.
Кто сказал, что бесполезно
Биться головой об стену.
Лоб становится – кременный.
Вздохнул, пошёл провожать группу Киркина. Оно мне надо? Так, для успокоения души. Да и ветераны-штрафники просят «проводить». Типа «благословить». Я ж у них за местного блаженного. Стал. В каждой деревне есть местный дурачок. Блаженный. И у нас, на Руси, блаженные что святые. Сами же меня считают чудаком, сами же ждут, что удачу принесу. Принесу, ребята, принесу! Вам не надо знать, что удача сама не приходит. Ей надо место подготовить. Приманить. Одним словом, думать надо. Много думать. А на войне ещё и быстро думать. Удача – штука рукотворная.