Мы переезжаем по длинному мосту через широкую мутную реку, и я предлагаю переночевать поближе к воде. Обычно мы останавливаемся на ночевку поздним вечером, но я вся в грязи, волосы спутались, мне противно, что они такие сальные и потные, да и ноги все чаще сводит судорога. Изобилие воды сулит счастливую возможность впервые за много дней вымыться. Еще здесь можно попытаться пополнить свой запас провианта, даже попробовать поставить силки на дичь.
Томас тоже рад остановиться, особенно после того, как прибор Зина подсказывает, что всего за один день мы оставили позади больше сорока пяти миль. Преодолена седьмая часть расстояния до Тозу-Сити. Столица еще далеко, но наши велосипеды и сама дорога внушают оптимизм.
Река, как и любая другая водная артерия в наше время, заражена, но достаточно взглянуть на бурлящую воду, чтобы убедиться, что некоторые виды рыб приспособились к отравленной среде обитания. Есть такую рыбу сырой опасно, но после жарки на хорошем огне она станет вполне съедобной. Я брожу по берегу, собирая растения для ужина, а Томас тем временем привязывает крючок из своего набора инструментов к оторванной от простыни узкой ленте. На наживку идут последние кусочки мяса опоссума. Вернувшись с котелком, полным дикого лука, лютиков и корней тимофеевки, я вижу, что Томасу удалось поймать три рыбины средних размеров: двух сомов и еще одну, похожую на широкоротого окуня, который водится недалеко от нашего дома в Пяти Озерах. Мы варим корни тимофеевки и лютики, жарим рыбу с диким луком и пируем.
Когда до заката остается час-другой, я решаю вымыться. Согласно нашим анализам, вода в реке средней степени ядовитости и для кожи безвредна, поэтому я раздеваюсь до нижнего белья и уверенно вхожу в прохладную воду. Меня удивляет неожиданно сильное течение. Не отходя от берега дальше чем на метр, я соскребаю с тела грязь, пыль и пот, стираю одежду, которую не снимала несколько дней. Вылезаю из воды, несколько минут обсыхаю на воздухе, натягиваю сменную одежду и вешаю выстиранное сушиться на ветке.
Я собираюсь крикнуть Томасу, что купание завершено, но вижу, что он засел за кустом на бугре над дорогой. Его мышцы напряжены, рука вцепилась в рукоятку огромного ножа. Он что-то заметил.
Я хватаю револьвер и крадусь к нему, стараясь не шуметь: огибаю камни и ветки, ступаю по траве, заглушающей шаги. Когда я трогаю Томаса за плечо, он от неожиданности подскакивает, потом указывает на дорогу, туда, откуда мы приехали.
Люди, целых трое. На таком расстоянии их пол не определить. Но по тому, как они волочат ноги, ясно, что они устали, голодны и, наверное, измучены жаждой. Как ни медленно они тащатся, здесь они будут еще до заката.
– Может, хочешь собрать вещи и отойти подальше от дороги? Или лучше остаться здесь, уповая на то, что они нас не заметят? – спрашивает Томас.
– А ты как считаешь?
Он хмурится:
– Вижу, они устали. Если бы не проделки нашего друга-арбалетчика, я не стал бы прятаться и попробовал им помочь. Надеяться продолжить путешествие с нами они не могут: они пешие, а мы на велосипедах. Хотя…
Я легко могу закончить его фразу. Среди кандидатов есть такие, что готовы открыть огонь на поражение, чтобы набрать проходной балл любой ценой. Но мы из другого теста. Спеша это доказать, я предлагаю:
– Может, поймаешь еще рыбы на случай, если они добредут к нам до темноты? Представляю, как они будут голодны!
Томас, сузив глаза, приглядывается к троице и соглашается.
На углях поспевают пять рыбин, когда трое кандидатов сходят с моста на нашей стороне реки. Все трое выглядят смутно знакомыми. Долговязый парень, рыжий и веснушчатый, и две девушки: одна высокая, с оливковой кожей и короткими черными волосами, вторая – длинноволосая пепельная блондинка, на несколько дюймов ниже первой. У всех троих такой вид, словно они сейчас рухнут от изнеможения.
– Вы голодны? – спрашиваю я, выходя из засады.
Томас остался в кустах и держит наготове нож. Мы решили, что троица проявит больше агрессивности, если увидит сразу нас обоих. По-моему, вид миниатюрной девушки не вызовет у них жесткой реакции. Никого из них мое появление не удивляет. Наверное, их навел на людей запах готовящейся еды. Но при виде револьвера у меня в руке в их глазах появляется страх. Мне неприятно, но опустить револьвер я не осмеливаюсь – не настолько наивна.
– Похоже, вы устали и голодны. У меня жарится рыба, а ниже у реки есть питьевая вода. Можете здесь ночевать.
Высокий рыжий парень первым обретает дар речи:
– Зачем тебе нам помогать?
На это у меня есть только один ответ:
– Я так воспитана.
То ли они верят в мою искренность, то ли настолько изголодались, что дело решает запах жареной рыбы, но они послушно сходят с дороги, следуя за мной. Я предупреждаю их, что путешествую не одна, и маленькая девушка испуганно косится на Томаса и на его оружие, но остальным все равно. Особенно когда они видят еду и воду. Они садятся на землю, не выпуская из рук рюкзаки.
– Угощайтесь, – предлагаю я, и высокая девушка не может сдержать слез.
Не переставая жевать, высокая представляется: Трейслин. Ее спутников зовут Стейша и Вик. Все трое из колонии Талса. Они вместе сидели в лекционном зале, когда д-р Барнс показывал карту, и, как мы, назначили место встречи. В их случае это был забор строго на юг от исходной точки. На то, чтобы друг друга найти, у них ушло два дня, и с тех пор они не отходили от дороги, отклоняясь в сторону только для поиска пропитания и воды. С пропитанием было худо, но привязка к дороге не позволяла искать знакомые съедобные растения. Дорога была для них залогом безопасности: находясь на ней, они могли заметить других людей и, если надо, успеть спрятаться.
– Когда вы проезжали мимо, мы прятались в заброшенном доме, – признается Вик, беря еще одну рыбину. – Я думал, вы укатили на много миль вперед. Мне не пришло в голову поискать следы велосипедных колес на обочине. Надо бы быть осторожнее, но меня привлек запах пищи. Вы, ребята, как будто играете по-честному, но не все такие.
– Мы знаем. – Томас встречается глазами с Виком. Кажется, они друг друга оценивают.
Вик смотрит на нож в ножнах у Томаса на поясе, на револьвер у меня на коленях и продолжает:
– Когда я выбирался из города, в меня дважды стреляли.
– Из огнестрельного оружия или из арбалета? – спрашиваю я.
Трейслин широко открывает глаза:
– Кто-то стреляет в людей из арбалета? У меня такое не укладывается в голове! Испытательный комитет подчеркивал, что нас будут оценивать по тому, какие действия мы выберем. Неужели они пропустят того, кто отстреливает конкурентов? Хорошенький из него получится лидер!
– Во всяком случае сильный, – возражает Стейша, сидящая на земле со скрещенными ногами и не сводящая глаз с еды перед собой. – Четвертой стадии Войны не случилось бы, если бы президент Соединенных Штатов первым нанес удар по Азиатскому альянсу. А он вместо этого попытался сколотить всемирную коалицию, хотя его собственные советники убеждали, что это бесполезно. Он был пацифистом, когда его стране требовалась агрессивность.
Томас качает головой:
– Даже ударив первым, он не предотвратил бы ответный удар Азиатского альянса. Ведь он знал, какие разрушения причинили первые три стадии. Поэтому и попытался не допустить эскалации, зная, что она приведет к гибели всего мира.
– И что толку? – только смеется Стейша. – Не на это ли намекал Испытательный комитет, выбросив нас в одном из разрушенных городов? Они ищут кандидатов с инстинктом убийцы!
– Не верю! – говорю я. – Мой отец прошел Испытание, а он пацифист. Он верит в созидание, а не в истребление.
Стейша пожимает плечами:
– Может, он соврал на итоговом разборе своих действий, сказав Комитету, что укокошил парочку кандидатов, пока возвращался в цивилизованный мир? Как они могли узнать, что это ложь? Не похоже, что они за нами наблюдают.
А вдруг все-таки наблюдают? Я вспоминаю камеру в глиссере, камеры в хижине, где у нас был первый ленч, камеры в спальнях в само́м Испытательном центре. Напрямую от Чикаго до Тозу-Сити семьсот миль пути. По прикидке Томаса, полоса земли между двумя заборами имеет ширину в 20–30 миль. Наставить столько камер, чтобы наблюдать за каждым квадратным дюймом этой полосы, Испытатели, конечно, не могли. А что, если это необязательно? Что, если есть другой способ слежки за нами?
Мы перестаем обсуждать Испытание и начинаем вспоминать дом. Томас, Вик и Трейслин делятся сведениями о наших колониях. В Талсе больше семидесяти тысяч жителей, их колония – это южная половина бывшего города Талса в штате Оклахома и его окрестности. В Талсе по прежнему действует нефтеперерабатывающий завод, там работает отец Вика. Родители Трейслин трудятся на электростанции – это самое крупное действующее предприятие во всем нашем Содружестве. Стейша как будто не стремится делиться сведениями о своей семье. Она просто лежит на спине и смотрит на звезды, которые уже можно различить сквозь дымку. Парни сравнивают свое оружие, а она о чем-то размышляет – интересно, о чем? У обеих девушек ножи, у Вика револьвер, как у меня. Я рада, что они не стали утаивать свои средства самозащиты, однако опасаюсь, усну ли, зная, что спутники, которым я не совсем доверяю, вооружены.
Мы не тушим костер и назначаем две пары караула, чтобы сторожить сон остальных: Вик и Томас, я и Трейслин. Стейша не удивлена, что ее не назначили в караул: она молча поджимает колени к животу и засыпает. Я отдаю Томасу свой револьвер, потому что его смена заступает первой, и закрываю глаза в сомнении, заслуживает ли эта троица даже того ограниченного доверия, которое мы ей оказали. Если нет, то я вряд ли доживу до утра.
Но утро уже брезжит, а я еще жива.
Трейслин и меня будят после нескольких часов блаженного забытья, и мы вместе любуемся рождением нового дня. Она охотно рассказывает, что, в случае поступления в Университет, хочет стать учителем. Она влюблена в парня у себя в колонии и собиралась за него замуж. Его не выбрали для Испытания, а это значит, что они вряд ли увидятся вновь.