Мы доедаем курятину, а зелень и последний пакет сухофруктов оставляем на утро. До того как нас скрутит голод, мы обязаны найти выход из лабиринта. В дневную жару мы старались беречь воду, и теперь у обоих от перегрева и обезвоживания потрескались губы. Остается одно: открыть бутылки, вода в которых может быть ядовитой. Вкус у нее неприятный, но ни я, ни Томас не чувствуем металлического привкуса или горечи, сулящих верную смерть. Есть и вдохновляющая новость: перебинтовывая рану Томаса и меняя мазь, я вижу, что рана выглядит лучше, чем раньше.
– Это потому, что у меня лучший на свете уход! – говорит он и целует меня. Мысль о заживающей ране и тепло его губ действуют на меня лучше всякой колыбельной.
Но утро возвращает чувство разочарования. Раз за разом мы радуемся, что выехали на верный путь, только чтобы через несколько поворотов убедиться, что надо возвращаться назад. Еще больше нас тревожат доносящиеся откуда-то голоса. Некоторые звучат как будто из-за барьера или с другой стороны дома. Пока что в этом невозможно разобраться, но ясно одно: мы в лабиринте не одни. Кроме нас есть другие крысы, отчаянно рыскающие по нему в поисках ускользающего выхода.
Здание неподалеку от нас сотрясает взрыв, мы слышим вопль, еще один, потом – тишина. Мы с удвоенной силой вращаем педали. Прочь, подальше от места взрыва! Тупик. Назад. На другую дорогу.
Утыкаясь в неизбежные преграды, заставляющие поворачивать обратно, мы пытаемся шутить. Но поиски длятся долгие часы, и шутки постепенно иссякают, смех становится все натужнее. В конце концов смеяться уже не над чем. У меня безумно чешется от грязи и пота голова, тело ломит от постоянного напряжения, все больше утрачивающего смысл, – все равно мы не можем выбраться из тупика. Мы доедаем сухофрукты. Томас находит в своем рюкзаке засохший бублик, и мы делим его на двоих, чтобы хоть как-то заглушить голод. Единственная хорошая новость – то, что на нас не подействовала вода, которая могла оказаться ядовитой. Но даже это не очень-то радует, потому что мы понимаем, что воды осталось совсем чуть-чуть. А на горизонте ни облачка, так что на дождь можно не надеяться.
Мы выбираем направление, заставляющее преодолевать склон. Мышцы моих уставших ног вот-вот откажут. Я вращаю педали из последних сил. Чем выше мы взбираемся, тем лучше обзор города. Мы еще совсем невысоко, но местами, в просветах, оставленных рухнувшими домами, можем хоть что-то разглядеть. Щурясь, я различаю вдали длинное здание с куполом, в которое мы уткнулись, попав в лабиринт. Как же оно теперь далеко!
Я указываю на него Томасу, и он впервые за весь день радостно улыбается:
– Наверное, выход уже близок. Осталось его найти.
Надежда на освобождение придает нам сил. В очередном тупике Томас говорит:
– Ну вот, еще одним тупиком меньше. – И мы катим назад.
А потом мы слышим пугающий звук – стук башмаков по мостовой. Кто-то бежит совсем рядом. Мы налегаем на педали, сворачиваем, снова налегаем.
Тупик.
Звук приближается. Я смотрю на Томаса и вижу у него в глазах страх и решимость. Он кивает. Мы оба слезаем с велосипедов, кладем их на землю и вынимаем наше оружие. Звук кожаных подошв, шаркающих по камням, все ближе. Это тут, за поворотом. Я поднимаю револьвер, задерживаю дыхание, приказываю руке не дрожать.
Сначала я вижу тень: человек с револьвером в руке. Мышцы моей руки напряжены до предела. Тень приближается, мой палец ложится на курок. Бегун может выстрелить, как только нас увидит, а это значит, что я должна стрелять первой, не ведая его намерений, не зная, собирается ли он (она?) причинить нам вред.
Я принимаю решение нажать на курок, как только тень увеличится и фигура появится из-за угла. Но у меня ничего не выходит. Я не могу отнять жизнь. Успеваю заметить, что незнакомец мужского пола. Что ж, если мы с Томасом погибнем, то по моей вине.
Но вместо выстрела я слышу крик:
– Сия! Томас! Неужели это вы?
Я еще не поняла, что угроза смерти миновала, а меня уже крепко обнимают грязные руки. Уилл! Он смеется с облегчением. Этот смех так заразителен, что я прижимаюсь к нему. Мой нос невольно морщится от запаха грязи, пота, крови и еще чего-то – мало ли, что с ним произошло за время этого экзамена! Но мне все равно, да и сама я вряд ли сейчас благоухаю, как роза. Эта встреча дарит нам надежду, что Зандри и Николетт тоже живы.
– Как здорово, что ты и Томас вместе! Вот не думал на вас наткнуться!
Его взлетевшие на лоб брови требуют ответа, как мы с Томасом нашли друг друга. Я делаю шаг назад и говорю:
– Мне было трудно выбраться из города, где нас выбросили. Томас появился вовремя, иначе бы я искупалась в ядовитой реке, если не хуже. – Признаваться Уиллу, что мы с Томасом заранее условились встретиться, нет необходимости: зачем ему знать, что мы не включили в свой план остальных друзей? В этой обстановке доверие – хрупкая вещь. Первый шок прошел, и я вижу на руке Уилла повязку в запекшейся крови.
– Что с тобой? Ты в порядке?
На лице Уилла появляется озорная улыбка.
– В порядке. Немного не поладили с веткой дерева. Ничего страшного.
– Всегда есть опасность инфекции, – говорю я и лезу в рюкзак. – Дай взгляну.
Уилл мотает головой:
– Не нужно. Честно. Лучше давайте искать выход из этого дурацкого лабиринта. По-моему, он уже близок. Не знаю, как вы, а у меня еда и вода на исходе.
Я намерена настоять на немедленном осмотре плеча Уилла, но тут вмешивается Томас.
– Уилл прав, пора отсюда выбираться. Сначала выйдем отсюда, а потом уже займемся всем остальным. Поторопимся!
Мы не садимся на велосипеды, а катим их, шагая вместе с Уиллом. Ему любопытно, откуда они у нас. Томас с удовольствием передает мне роль рассказчицы, и я вспоминаю, как мы нашли колеса и велосипеды и как занимались ремонтом. У Уилла тоже была удачная находка – скутер без мотора в заброшенном гараже. Одно колесо не крутилось, но он сумел его освободить и ехал по той же дороге, что и мы, пока не угодил в этот лабиринт.
– Мне надоели тупики, и от огорчения я позабыл об осторожности – спускаясь по склону, слишком разогнался, выпустил руль и свалился со скутера, который врезался в завал на дороге и развалился. Когда мы отсюда выберемся, мне придется искать новые колеса, иначе я от вас отстану.
Пока мы ищем выход, Уилл рассказывает о своем путешествии, по сравнению с нашим более-менее спокойном. Вода из первого источника у него на пути вызвала у него легкую тошноту, но, не считая этой неудачи, ему удавалось находить в пути все необходимое. Он демонстрирует одну из своих находок – моток проволоки, и я готова его расцеловать. Она тонкая и гибкая, в самый раз для силков. Если мы отсюда выберемся, то ловить дичь не составит труда. Я так радуюсь, что он предлагает мне спрятать проволоку у меня в рюкзаке.
Мне очень хочется ее забрать, но я качаю головой:
– Ты нашел проволоку, пусть она остается у тебя.
– Считай это подарком в знак благодарности. Если бы не твой совет не обращаться за медицинской помощью после второго тура экзаменов, то меня бы здесь не было. Никто из обратившихся не вернулся. – Наклонившись ко мне, Уилл заканчивает шепотом: – И потом, не знаю, останемся ли мы вместе, когда выберемся из этого города. Томас, похоже, намерен держать тебя при себе.
Мне не хочется с этим соглашаться, и Томас действительно с момента появления Уилла предпочитает помалкивать. А когда говорит, то как-то настороженно, так что мне остается лишь гадать, что у него на уме. Сейчас он ушел вперед, не настолько далеко, чтобы не слышать наш с Уиллом разговор, но достаточно, чтобы в нем не участвовать. Неужели Уилл прав? Не в том, что Томас хочет держать меня при себе – сейчас не время и не место для романтической драмы. Главное – выжить, то есть сдать этот экзамен. Но, возможно, Томаса беспокоит то, что Уилл вынужден передвигаться на своих двоих. Объединившись с Уиллом, мы сильно сбавим скорость. Хотя я сомневаюсь, что рана позволит Томасу долго ехать на велосипеде. Как я погляжу, он все сильнее прихрамывает. Надеюсь, что, оставив позади лабиринт, мы найдем холодный водный поток, погружение в который уменьшит воспаление.
Но пока что беспокоиться из-за Уилла и Томаса нет причин. Тем более что мы в очередной раз забрели в тупик и вынуждены пятиться назад. На следующей развилке у нас всего два варианта: левый и правый. Судя по компасу, дорога, выводящая из города, пролегает справа от нас – туда мы и направляемся.
Мы идем, доверяя стрелке компаса. Томас обращает наше внимание на то, что дома, которые мы минуем, становятся все ниже, все больше походят на те, что встречали нас при вступлении в город. Конец лабиринта должен быть где-то неподалеку. Я сгораю от желания прыгнуть на велосипед и скорее проверить, прав ли он. Вместо этого мы идем пешком. Через две мили наша уверенность крепнет: домов становится все меньше. Наконец их вообще не остается, вокруг нас теперь простирается твердая запекшаяся земля, растительность, каким-то чудом выживающая в этой пустыне, и теряющаяся вдали дорога.
Когда город остается в нескольких милях позади нас, Уилл спрашивает:
– Вы не возражаете, если я переночую с вами? Завтра я уже не стану вас тормозить, но хочется провести хотя бы еще немного времени в вашей компании.
– Конечно, в этот раз ты можешь переночевать с нами. – Томас опережает меня с ответом, но я замечаю, что он выделяет голосом «в этот раз».
Зная, что это может не понравиться Томасу, я все-таки добавляю:
– У нас почти нет еды. Завтра придется искать еду и воду. Вдруг отыщем заодно и средство передвижения? Тогда сможем ехать вместе до самого конца.
– Меня это устраивает, – отвечает Уилл с улыбкой. – Но если завтра мы не найдем ничего для меня, то вы с Томасом не должны медлить. Чем быстрее доберетесь до финиша, тем лучше.
Томаса эти слова как будто успокаивают. Мы идем, пока солнце не приближается к горизонту. С дороги виден южный забор, ограничивающий экзаменационную зону. За забором поблескивает чистая вода. У меня возникает мысль, что зрелище воды – очередное испытание, проверка того, как мы помним и выполняем инструкции, в том числе запрет на выход за пределы экзаменационной зоны.