Я щупаю первый. Треугольник и колесико с восемью спицами. Это символ девушки, которую мы похоронили. Ее убил из арбалета Уилл. Теперь я знаю ее имя: Нина. Она приехала на Испытание из колонии Пьер и пала жертвой Соединенного Содружества. Пусть курок спустил Уилл, Испытатели позволили этому случиться. Сколько кандидатов, пытавшихся выжить, погибло за долгие годы? А сколько еще погибнет, чтобы помочь Испытателям оценить достоинства кандидатов?
Эта мысль меня злит, и так сильно, что я не сразу вспоминаю про два других браслета в рюкзаке. Один, как утверждает Барнс, и есть ответ на мой вопрос. Я откладываю браслет Нины и разглядываю другие. На первом символ Романа – Х в круге. На втором, поменьше размером, треугольник со стилизованным цветком. Я вспоминаю, как мы ехали в Тозу-Сити. Зандри заигрывала с Томасом, теребя свой браслет. На нем был этот символ. Я не помню, как подбирала этот браслет. Откуда он взялся?
Я вспоминаю события четвертого экзамена день за днем. Вот я пробираюсь через развалины Чикаго. Вот чудесный оазис, где пролилась кровь. Нина с выклеванными глазами. Бегство от огромных зверей, похожих на волков. Встреча со Стейшей, Виком и Трейслин. Город с домом под куполом и с лабиринтом из улиц. Река, у которой мне пришлось убивать. Уилл. Пули Брика, рвущие людей-мутантов на куски. Нападение Романа. Девушка, стреляющая в нас неподалеку от финиша. Уилл стреляет в Томаса. Моя отчаянная попытка переделать велосипед, чтобы довезти Томаса до Тозу-Сити. Гонка наперегонки со смертью.
Минутку! Браслет застывает в моих пальцах, когда я кое-что вспоминаю. Это так мало значит по сравнению с предательством Уилла или с ранением Томаса и с его кровью, льющейся на землю! Мне понадобились спички, я рылась в темноте в его рюкзаке и нашла металлический предмет. Я решила, что это второй Нинин браслет, который Томас забрал на память, как и я.
Но я ошиблась. Это был браслет Зандри.
Как он оказался у Томаса в рюкзаке?
За три с половиной недели четвертого экзамена мы с Томасом провели врозь всего полтора дня. Мог ли он подобрать браслет где-то в Чикаго? Если да, то почему не сказал мне? Не хотел, чтобы я знала, что Зандри завалила экзамен так быстро после начала? Боялся, что я решу, что провал неизбежен?
Возможно, Томас волновался за меня и мог постараться, чтобы я не отвлекалась на мысли о неудаче. Только я не уверена, что это правильный ответ. Мы с Томасом разлучались еще раз. Я знаю!
Браслет.
Запекшаяся кровь на ноже Томаса.
Его затравленный взгляд.
Слова Уилла о том, что я обманываюсь в Томасе.
Кандидат, с которым Уилл и Томас встретились в мое отсутствие…
Не какой-то безымянный парень из колонии Колорадо-Спрингс, а Зандри.
Все сходится, у меня в голове раздается щелчок, из легких разом выходит весь воздух. Я не могу двигаться, не могу дышать. Мне остается только вцепиться в браслет красавицы, чьим талантом восхищалась вся колония Пять Озер. Девушки, заигрывавшей с Томасом. Девушки, которую он, наверное, убил.
Нет. Мое сердце отказывается в это верить. Томас не убийца. Вдруг у него не было выбора? Я оставила его вдвоем с Уиллом. Не проще ли поверить, что именно Уилл, закоренелый убийца, прикончил Зандри? Что вспыхнула ссора, и…
Варианты теснят друг друга в моей голове. От принятых лекарств ум заходит за разум. Я вскакиваю и принимаюсь расхаживать взад-вперед, глядя на браслет в моей руке и силясь разгадать его тайну. Сердце не желает связывать Томаса с убийством Зандри, но его нежелание поделиться со мной событиями того дня не позволяет считать его невиновным.
Предательство и страх, злость и разочарование. Чувства дырявят меня, как пули, колени подгибаются, я оседаю на пол. Но рыдать не стану. За мной следит камера на потолке, и я не доставлю Барнсу и его сотрудникам удовольствия любоваться моим горем. Разве не они – истинные виновники гибели Зандри? Это они навязали нам эту игру на выживание. Что бы Томас ни натворил, я уверена, что он сделал это не для того, чтобы оказаться в списке принятых в Университет. Скорее всего, он защищал свою жизнь.
Я вскакиваю и барабаню в дверь. Она открывается, и я получаю большой поднос с едой. Мне сообщают, что комитет все еще заседает. Сотрудник уходит, я слышу щелчок замка. Остается ждать.
Угощение роскошное: большой бифштекс, зажаренный снаружи, но сочащийся кровью внутри, золотистые ломти картофеля – это сорт, выведенный Зином, – запеченного в кожуре. Холодные креветки с кусочками лайма и блюдечко растаявшего масла. Салат из свежих овощей с грецкими орехами под восхитительным соусом. Запотевший бокал с чем-то прозрачным, пузырящимся. Бутылочка чистой воды и кусок торта.
Так мне предлагают отпраздновать успех: я оставила позади все экзамены. Но никогда еще я не была меньше расположена пировать, чем сейчас.
Камера над головой принуждает меня отрезать кусок бифштекса. Уверена, это очень вкусно, но я способна только на то, чтобы жевать, глотать и не давиться. Отхлебнув пузырящийся напиток, я тут же ставлю бокал: спиртное. С этим напитком Зин явился поздравить меня в вечер выпуска. Тогда у него был привкус горечи, разочарования. Сегодня это вкус дома.
Я пью воду и чуть-чуть спиртное, чтобы быть поближе к Зину. Клюю салат, но не притрагиваюсь к торту. От мысли о празднике с браслетом Зандри в руке меня тошнит. Тем временем заходит солнце. Я провожаю взглядом последние лучи и гадаю, узнаю ли о решении до рассвета.
Сотрудник забирает поднос, я опять слышу громкий щелчок замка. Теперь мое одиночество разделяет луна. Минуты превращаются в часы, я думаю о Зандри и о Малахии. Анализирую каждую минуту своего собеседования, вдумываюсь в каждое слово, ища подсказку, прошла я или провалилась. Наконец засыпаю, подсунув под бок рюкзак.
На рассвете мне дают новый поднос. Решения все нет. Перед уходом сотрудник советует запастись терпением. Мне остается мерить шагами комнату.
Поднос с едой. Пустой поднос. Новостей все нет.
Я вспоминаю каждый день Испытания, пытаясь понять, что могло заставить Томаса лишить жизни Зандри, но захожу в тупик. При всем своем нахальстве и упрямстве Зандри ни за что не напала бы на Уилла или на Томаса. С Томасом они дружили – возможно, она даже была в него немного влюблена. А теперь она мертва. Измученная своими мыслями, я ищу спасения во сне, но там меня подстерегают Барнс и другие Испытатели. Они оценивают результаты одного мертвого кандидата за другим.
Райм. Нина. Малахия. Бойд. Джил. Аннелиза. Николетт. Роман. Зандри.
В углу вырастает гора трупов. Наконец Испытатели принимаются за меня. Д-р Барнс, качая головой, говорит, что я подавала большие надежды. Напрасно я доверилась не тем людям. Для лидера это непростительно. Он объявляет, что я не прошла, один из Испытателей вскидывает арбалет, целится и стреляет. Стрела втыкается мне в живот, и я бужу себя криком, прежде чем скатываюсь с кровати на пол.
Запертая в каморке и лишенная человеческого общения, не считая сотрудника, приносящего мне поесть, я чувствую, что все хуже выношу растущее во мне напряжение. Я часами расхаживаю по комнате, потом часами сижу и пялюсь на стену, мысленно торопя решение о своей судьбе. Его все нет, и я уже подозреваю, что само это ожидание – очередная проверка. Может, д-р Барнс и его друзья сидят перед экранами и наблюдают, как мы переносим неизвестность? Как ведут себя другие кандидаты – тоже расхаживают взад-вперед, как я? А мои кошмары – минус для меня? Или беззаботный сон воспринимался бы как неприемлемое безразличие?
Я смотрю на камеру под потолком. Мне уже все равно, что сотрудники увидят, что я ее заметила. Может, мне даже хочется, чтобы они это знали. Чтобы видели, что мне хватило ума понять, что они за нами следят. Лежа без сна, я вспоминаю погибших кандидатов и думаю про стирание памяти, которое произойдет, если мы не перехитрим Испытателей. Впервые я задумываюсь о том, что стало с кандидатами, завалившими первые два тура экзаменов: их уничтожили или Содружество попросту стерло у них память об этом опыте? За прошедшие сто лет население Соединенного Содружества выросло, но достаточно ли этого роста, чтобы оправдать ежегодное уничтожение десятков самых ярких граждан? А если их не уничтожают, то куда они деваются?
Расправившись с очередным утренним подносом, я устаю от следящих за мной глаз и подслушивающих меня ушей. Улыбнувшись в камеру, я кручу свой браслет, нажимаю на застежку и роняю браслет на кровать, туда, где лежат браслеты Зандри и Нины. Снимаю с рюкзака второй браслет, кладу его с остальными, забираю рюкзак и запираюсь в ванной.
Чувство, что я одна – по-настоящему одна, – позволяет мне облегченно расправить плечи. Я принимаю душ, потом устраиваюсь на полу. От нечего делать я роюсь в рюкзаке. Эти вещи я взяла из дому, их шила моя мать, к ним прикасался мой отец, ими пользовались мои братья. Раньше эти вещи определяли, кто я такая. Больше не боясь камер, я позволяю себе выплакаться, перебирая дорогие мне вещицы и по очереди прижимая их к щеке, и вспоминаю девушку, когда-то собиравшую этот рюкзак. Как мне не хватает ее тогдашней надежды, ее оптимизма! Открывавшегося перед ней сверкающего будущего! Если таблетки Томаса не сработают, то, может, стирание памяти об Испытании вернет прежнюю Сию? Может, утрата воспоминаний сумеет исцелить мое сердце?
Может быть. На мгновение я позволяю себе поверить в блаженное неведение. В безмятежные сны. В будущее, свободное от лишнего знания.
Мужской голос заставляет меня вскочить и крутиться, не понимая, откуда он доносится. Только спустя минуту я соображаю, что голос раздается из прибора, который я сжимаю в руках.
«Почва в четвертом секторе имеет признаки жизнеспособности, радиация практически отсутствует. Новая формула, судя по всему, работает».
Это Зин. У него сильный, здоровый голос. Как чудесно его слышать! Видимо, на приборе есть кнопка, и я случайно включила воспроизведение. Прибор заодно обладает функцией диктофона.