— Митька, ты только задумайся, в какое мы время живем!
— Я задумываюсь. Нам бы на автоотдел хорошую субсидию от казны. Вот тогда другие песни.
— Крестись на Домский собор, чтоб Жюльенчик время хорошее показал. Главное, Митька, сейчас победить, чтоб на нас с вниманием взглянули и поняли, что наш автомобилька вышел из младенческого возраста.
Им так нужна была победа! И они ее дождались. Поттера покрыл расстояние в 1200 верст за 16 часов 7 минут, показав среднюю скорость 75 верст в час! И снова фотографии в газетах. Цветы, цветы… Шампанское, серебряный кубок дивной работы победителю. Ура! Ура! И снова ничего!
Поттера уехал из России. «А нам куда уехать?! — кричал Васька. — Куда податься? Сей секунд! К чертовой матери! Куда глаза глядят!» Поттера оставил Руссо-Балт. Его место не сразу, но, видимо, по давнишней договоренности занял доктор, инженер Отто Валентин. Плотный немец с толстой сигарой в зубах. Пфуй… пфуй… пф…
Отто Валентин был конструктором на разных автомобильных заводах, работал и в «Дойче аутомобиль индустри Геринг унд Рихард» в Роннебурге. Ему предложили сконструировать «руссо-балтик» с 3,5-литровым двигателем. «Это можно, пфуй, пфуй, пф…» — сказал Отто, обсыпаясь пеплом. И чтоб этот автомобиль был простым в производстве. «Это не можно, пфуй… Из ничего нельзя сделать что-то».
Работать с Отто Валентином было нелегко, но интересно. Перебравшись в Ригу, он начал работать над моделью «15–35», конечно, с четырехцилиндровым крепким мотором. Начали строить. Но участвовать в гонках Отто Валентин не намеревался. «Это не можно…» Спортивная слава, цветы, кубки, улыбки дам его — как бы это сказать? — не слишком интересовали. И вот тогда вспомнили Андрея Платоновича Нагеля.
В автоспорте он не был новичком. На автомобиле рижского производства он исколесил Россию и Европу. Но теперь от него требовалось нечто большее.
Он приехал вечерним поездом. Легкий, в широком клетчатом пальто, в свежих гамашах, с бутоньеркой в петлице, несмотря на будний день. Кожаный сак в руке. Трость. Изящный, выпорхнул из вагона. «С добрым зажиганьем, господа!» Следом за Нагелем тяжело шагал Георгий Николаевич Яковлев.
Бондарев повез гостей к себе на Гертрудинскую улицу. Собралось все руководство автоотдела — Макаровский, Строганов, Отто Валентин… Сидели за полночь в густом табачном дыму. Надежда Николаевна трудилась на кухне, готовила гостям кофе, жарила котлеты. Была суббота, кухарку отпустили в деревню. Дверь в детскую занавесили одеялом, чтоб не разбудить детей.
— Андрей Платонович, теперь на вас все надежды! — говорил Бондарев.
— Надежды юношей питают…
— Васька, помолчи! Трепло ты, честное слово.
— И тем не менее, господа инженеры, есть прекрасный план. Надо привлечь военных, — гремел Георгий Николаевич. — Надо, чтоб устроили они там от себя крупный автомобильный заказ для нужд армии. Пусть закажут для начала тысячу автомобилей, и лед тронется! А тебя, Дмитрий Дмитриевич, я на неделю забираю с собой в столицу, так что с женой попрощайся, деток благослови, и двинули в добрый путь! Как говорят братья масоны: «Полночь наступила, и час настал». Есть предложеньице. Я представляю себя, господа, средневековым звездочетом, который спокойно идет по улице, когда все готовятся к концу света. Столпотворение. Бардак. Но я-то знаю: все нормально, я понимаю — никакого конца быть не может, в чьих-то расчетах ошибка. Надо ставить на автомобиль, он, потребовав определенных усилий с разных сторон, вернет сторицей, дав новый толчок буквально всем сферам нашей личной жизни, а значит, и жизни вообще. Я попа на автомобиле вижу! Пылит по проселку в черной шляпе. Я вижу крестьянские автомобильные обозы, спешащие на рынок. В город. И армия с мотором — другая армия! Вот с этого и начнем.
Выехали в воскресенье, вечерним курьерским. В правление пришлось сообщить запиской, что в столице определились срочные дела, сулящие выгоды. Но какие — молчок. Ни слова, потому что и сам не знал, зачем едет.
Только в поезде, уже порядочно отъехав от Риги, выпив три стакана чая и посокрушавшись на ломоту в костях, на отсутствие здоровья, Георгий Николаевич открыл карты, сказав: «Надо бить по верхам». Он надеялся на знакомство с военным министром Владимиром Александровичем Сухомлиновым и его молодой женой. «Катька, она баба ух!» В поезде же Бондарев узнал, что, еще будучи командующим Киевским военным округом, генерал от кавалерии Сухомлинов, светский человек, муж молоденькой красавицы, принял неосторожно или осторожно почетный пост председателя Киевского автомобиль-клуба. Это было необременительно и все-таки — спорт. Модно. По автомобильным делам Георгий Николаевич встречался с будущим министром. Тогда крыли они в хвост и в гриву столичных судьбовершителей отечества и сходились на том, что не видят те заплывшими очами, что, в частности, пора давать ход своему автомобилю. Время пропустим — не наверстаем! «За булку мы машину купим» — глупые слова! Машина — оружие. А новое оружие кто продает? «Назовите мне того дурака!» — гремел будущий министр. «Да, да, да, как раз, при семи пудах с десятины много можно всякого купить! — вторил ему Яковлев. — Будто там дураки и на своих землях ничего выращивать не умеют. Тьфу ты, вот она глупость окаянная!»
Георгий Николаевич имел намерение встретиться с киевском своим знакомым и напомнить ему о бедственном положении родного автодела. Встреча была назначена на вторник. День — дорога, день — на приготовления. «Спешить надо, Дмитрий Дмитриевич!» Министр принял Яковлева в своей петербургской квартире, в военном министерстве.
Только вошли, в ноги бросился лохматый пес, завилял хвостом. «Азор! Азор, ко мне…» — послышался приятный женский голос, отворилась дверь, и в прихожую вошла Екатерина Викторовна Сухомлинова, молодая женщина, свежая, ловкая. Смотрела строго и весело.
— Мы рады вам, Георгий Николаевич.
Помнит, ласточка! Помнит! Лицо Яковлева расплылось в улыбке.
— Цветете, красавица моя, цветете, — целуя руки, басил он. — Рекомендую, мой дорогой друг, Дмитрий Дмитриевич Бондарев, вице-директор Руссо-Балта. Будущий. Вчера из Риги прикатили. На вас взглянуть, себя показать.
Появился Сухомлинов. Он был по-домашнему. Мягкая венгерка, седые усы вразлет, волосы начесаны на лоб в продуманном беспорядке, скрывающем лысину. Глаза — бесовские, шальные.
— А, Георгий Николаевич… С добрым зажиганием!
— С добрым, господин министр!
Сухомлинов надул пунцовые губы.
— Этот мой путь от Владимира Александровича, с вашего позволения, до господина министра не дает права старым друзьям офицьяльничать! Мы не на смотру. Ать, два! Или в военном ведомстве решились служить? Вольноопределяющимся впору. Прекрасно смотритесь. Не правда ли, Катенька?
Сухомлинов сгреб Яковлева в охапку, прижал к широкой груди, расшитой бранденбурами. Расцеловались.
Кажется, к тому времени брак Сухомлинова с Екатериной Викторовной был признан юридически. Там вышла какая-то длинная, очень путаная история. Бондарев слышал, будто шестидесятилетний Сухомлинов увел Катеньку от молодого мужа. Киевского помещика. Красавца, гулены. Грянул скандал. Муж отказался давать развод. Его упекли в сумасшедший дом, до того дошло, продержали на цепи сколько-то, а затем представили в суд документ, что застала Катенька своего нервного за прелюбодеянием с гувернанткой-француженкой. Француженка… Гувернантка… Это сыграло свою роль. Брак расторгли. Но та девица, гувернантка, к тому времени уже уехавшая домой, прислала из Парижа в министерство юстиции официальную бумагу с гербом французской республики и сургучной печатью, утверждающую, что она… невинна. Все это попало в газеты, но не имело никакого значения. Владимир Александрович любил и, вне сомнения, был любим.
Противник огневой тактики, любитель удовольствий, как говорили о новом министре, знал о плачевном положении автоотдела Руссо-Балта, а может, и не знал, но догадывался. По крайней мере, жалобы Георгия Николаевича он принял с полным пониманием. Слушал, кивал седой головой, не перебивал.
— Надо создать мнение в обществе! Надо привлечь все возможные средства! И если военное министерство в вашем лице даст заказ…
— Заказов не будет, — мягко остановил Владимир Александрович. — Увы, сие от меня в данный момент не зависит. Нет свободных средств. Все сжирает флот.
— Это какое-то чудовище, — ужаснулась Екатерина Викторовна, показывая полную осведомленность. — Они замыслили строить для Балтики еще девять дредноутов, не считая тех четырех типа «Севастополь», которые уже заложены. Это потребует от казны больше миллиарда! А Извольский[3] заявляет, что флот — весьма важный фактор при решении дипломатических вопросов, и он необходим России вне всякой зависимости от забот по обороне наших берегов (c’est incroyable!)[4]. Надо думать об участии в решении предстоящих мировых вопросов, в которых Россия отсутствовать не может!
— Втолкуйте им, что вся история учит нас: флот играет вспомогательную роль рядом с сухопутной армией! Charmant, n’est-ce-pas?[5]
— Времена меняются. Автомобиль возник. Однако…
— Однако, — Сухомлинов понизил голос, — чего-либо сделать не могу! Совершенно! Я заикнулся на докладе у государя, да, он в тот день как раз был в морской форме. Ваше величество, не след обижать верную вашу армию за счет флота! Так он ответил: «Разрешите уж нам, морякам, самим принимать решения по тем вопросам, которые касаются флота». Я сухопутный генерал, я молчу… Потомки будут считать меня дуралеем. Большим дуралеем. Сатиром и солдафоном. Но что я могу поделать? Это, разумеется, между нами…
— Сатир и солдафон — это плохо. Фи. Предлагаю кентавра: драгунский конь, а сверху — что-нибудь седое и мудрое, — мягко сказала Екатерина Викторовна.
— Прошу прощения. Неудачно пошутил.
— Помилуйте, Владимир Александрович, — весело засмеялась Сухомлинова.