А перед глазами проносились десятки образов – воспоминаний ее добычи. Она видела двуногих, или людей, как эти твари называли сами себя. В их взглядах читались жалость, досада, сочувствие, презрение, брезгливость, злость…
Она не выдержала и снова зашипела. Даже сородичи считали ущербным бывшего владельца ее нового тела. Она бы с радостью выбрала другую оболочку, побольше и посильнее, но создатели приказали вселиться в первого же попавшегося врага.
Пора было идти туда, где жили люди. Покопавшись в памяти жертвы, она узнала, что место это называлось деревней Чешуйка.
Первые шаги дались с трудом, она чуть не упала. Передвигаться всего на двух конечностях… Как глупо… Тем более, ноги оказались с изъяном: движения сопровождались болью и напряжением в недоразвитых мышцах.
Ее захлестнуло очередной волной злости. В горле заклокотало. Хотелось запрокинуть голову и зареветь – как прежде, громко и грозно. Но она сдержалась.
Пора отправляться…
Второй раз деревня показалась еще более странным местом. Повсюду большие короба из бревен, куда люди прятались, едва наступала ночь. Память жертвы подсказала, что короба назывались домами. В один и предстояло сейчас пройти. Теперь это ее жилище.
Людей на улицах было немного. Лишь человек семь стояли на открытом пространстве, окружив столб, на верхушке которого, натягивая цепи, рвались с жердей четыре крылатых твари. От двуногих врагов исходили недоумение, тревога, растерянность и страх.
– Матис!
Услышав крик, она повернулась. Матис… Память подсказала, что это не просто набор звуков. Это имя. Имя того, кто стал ее первой жертвой.
К ней спешил человек. Невысокий, толстый и грязный, с распухшим темным лицом. Разодранная рубаха открывала рыхлое волосатое пузо, которое тряслось при каждом шаге. Как только двуногий приблизился, она ощутила смесь мерзких запахов и брезгливо сморщилась.
Этого человека нужно было звать отцом. Он один из тех двоих, благодаря которым убогая оболочка, ставшая приютом для нее, появилась на свет. Второй, вернее – вторая, звалась матерью.
Перед мысленным взором возникло забитое существо, такое же неопрятное, как и отец. Оно жило в постоянном страхе и вызывало отвращение.
И ярость.
– Чего рожи корчишь?.. – прорычал отец, скалясь и тараща маленькие бесцветные глазки. – Где пропадал, гаденыш?!
Вновь воспоминания. Совсем свежие: несколько людей, похожих на Матиса – таких же мелких, только сильнее и без видимых изъянов, – стояли полукругом, усмехались, показывали пальцем. Потом один, бритый наголо, с лицом, покрытым странными светло-коричневыми точками, приблизился и толкнул Матиса. Тот пошатнулся и не удержал равновесия. Упал. А остальные повели себя странно – разинули рты, стали трястись, прыгать. Они смеялись. Над ним – Матисом. Точнее – над его уродством.
Подобное случалось уже не единожды. Дети – так в этом мире называли мелких двуногих – выслеживали Матиса, придумывали ему новые прозвища, одно обиднее другого, толкали и веселились, глядя, как тот изо всех сил старается не упасть, закидывали камнями и грязью, обливали вонючей дрянью, зовущейся рыбьим жиром…
Матис был слаб не только телом, но и духом. Он начинал плакать, что еще больше раззадоривало обидчиков, и убегал. Калека чувствовал себя хорошо только в одиночестве, а потому много времени проводил в зарослях у ручья. Там он слушал журчание воды, шелест листьев, голоса птиц. Там он успокаивался.
И там он встретил свою смерть.
…Боль выдернула из омута воспоминаний.
Она обнаружила себя на земле. Отец Матиса нависал над ней и злобно сопел.
– Отвечай, когда спрашивают, – прорычал он. – Кто позволил тебе уйти незнамо куда? Соображаешь, нет? Не видишь, что творится?
Отец Матиса выпрямился и указал на столб, к которому были прикованы четыре темные туши с крыльями. Они по-прежнему рвались, стремясь улететь, но цепи, прикрепленные к жердям, держали крепко.
– Послушай, Трамбр, – пророкотал крупный человек с гривой черных волос и круглым морщинистым лицом. У него были очень странные глаза – разноцветные. – Не смей так обращаться с мальчиком…
Он двинулся на отца Матиса. Тот ссутулился, глядя на великана со страхом и злостью, и стал пятиться.
– Простите, староста Тагр, – процедил он. – Не сдержался. От страха все, вы же понимаете. Вон, что делается, – грязный палец указал на столб. – А этот выро… Матис мой пропадает неизвестно где. На полчаса выпросился, воздухом подышать – и с концами. Жена, Райза, в слезы, ну я и кинулся искать. Всю деревню оббегал – нет его. У меня уж сердце отцовское заболело… И вот он объявляется, как ни в чем не бывало. Морщится, лицо воротит. Я и…
Не договорив, отец Матиса ухватил ее за плечи и рывком поставил на ноги.
– Домой пойдем, с вашего позволения, – он слегка наклонил плешивую голову.
– Идите, – пробормотал староста Тагр, пристально глядя на него.
…С тех пор небо темнело уже дважды. Сейчас близилось утро, и она лежала на лавке, слушая, как храпит отец Матиса.
В доме стоял тяжелый кислый запах пойла, к которому то и дело прикладывался грязный толстяк. Нескольких глотков этой дряни хватало, чтобы он начинал вести себя странно. Шатался, горланил песни, грохал кулаками по столу, лавкам или стенам, тянул руки к Райзе – матери Матиса. Та выворачивалась из потных объятий мужа, называла его «скотом», «мразью» и еще много как. Трамбр в ответ либо смеялся, либо тоже начинал ругаться, приходя в еще большее бешенство. Матиса он именовал «выродком».
Она сразу поняла, что Трамбр ненавидел сына-калеку. А Райза… Быть может, она и любила Матиса – когда-то. Сейчас этой забитой и неопрятной женщине было плевать на все: на зарастающий грязью дом, на мужа, что травился дешевой выпивкой и распускал руки, и на Матиса, которого жалели взрослые, а сверстники считали недочеловеком.
Близилось утро. Скоро солнечный свет заползет в давно не мытое окно, скользнет по покрытым копотью, облепленным паутиной стенам, заплеванному Трамбром полу, убогой мебели и посуде, в которой черствели и кисли остатки скудного ужина…
Наступит новый день. И быть может, именно сегодня она начнет. Понемногу, очень осторожно, чтобы никто не понял, что виной бедам мальчик-калека по имени Матис.
Однако пока она даже не представляла, что может сделать. Ей еще не удалось толком познакомиться с этим миром. Но это не страшно: она придумает, как превратить жизнь двуногих в кошмар. Их мучения напитают таящееся у нее внутри заклятье. Она выберет новую жертву и переселит часть себя в ее тело, обретет союзника. Вдвоем они смогут сделать гораздо больше. А потом их станет четверо. Затем – восемь… Шестнадцать…
И так далее…
С ростом их числа будет расти и кошмар, пожирающий этот мир.
Она не подведет создателей. Те будут довольны.
Но до этого еще очень далеко. Она едва-едва начала свой путь.
Проклятые твари с крыльями, прикованные к столбу!.. Это из-за них она теряет время!.. Крылуны чувствовали ее: в безголовых и безлапых тушах присутствовала часть той силы, что дала жизнь и ей. А двуногие глупцы тряслись, ожидая еще одно облако черного дыма. Сидели по домам, в обнимку со своими трусливыми детенышами. Она тоже вынуждена была торчать в загаженной комнатке и пялиться в окно. Но даже бездействие оказалось полезным: многое стало ясно из разговоров Трамбра и Райзы.
И эти знания помогут, когда она начнет.
Глава 13
Дролл и староста Тагр просидели за книгами до рассвета. Слушая их, Страд понял, что столкнулся с призраком – искрой жизни, покинувшей тело, но не слившейся с потоками Силы, которая питала Яблоню Мироздания, а оставшейся на земле. Такое происходило крайне редко, раз в несколько десятков лет.
Раз за разом он вспоминал тонкое светящееся лицо с дырами вместо глаз. Да, это было жутко, но Дролл прав: ночной визитер не нес в себе опасности.
«Мог бы и понять, – укорял себя Страд, чувствуя стыд и злость. – И узнать, для чего он явился. А вместо этого…»
Он оборвал мысль. Что толку в сотый раз называть себя трусом?
Наступило утро. Дролл по-прежнему пребывал в мрачном расположении духа, так и не решив, что делать дальше. Время от времени он пристально смотрел на Страда, словно пытался разглядеть в ученике что-то. Тому становилось не по себе, однако он старался не подавать виду.
«Все очень странно, – думал Страд. – И происходящее в деревне, и то, что творится со мной».
Он чувствовал себя выжатым: еще одна бессонная ночь, к тому же весьма беспокойная, не прибавила сил. Аппетита не было, но из уважения к добродушной супруге старосты Тагра, Страд одолел плотный завтрак.
– Маги из лаборатории Риалдуса скоро будут здесь, – сказал Дролл, поднимаясь из-за стола. – Они привезут новых крылунов, созданных два дня назад и прошедших все проверки.
Мракоборец снова взялся за книги, староста Тагр отправился совершать обход деревни. Спустя некоторое время Страд тоже вышел.
Дождь кончился, но тучи так и не ушли. Они раскинулись по всей небесной глади светло-серым, точно волчья шкура, одеялом без единой, самой крошечной прорехи. Дома на их фоне казались маленькими и хрупкими.
Сходив к умывальнику и в уборную на заднем дворе, Страд направился к площади. Остановившись, против собственной воли посмотрел на столб-сигнальщик. Крылуны рвались с жердей, словно цепные псы, чуявшие опасного врага.
Деревня понемногу оживала. Уставшие от ожидания жители возвращались к повседневным заботам. Несколько женщин в ближайших домах хлопотали над грядками. Мимо прошла группа мужчин, вооружившаяся сетями, удилищами, острогами и прочими рыбацкими снастями. За ними бежали ребятишки.
«Может, так оно и правильнее, – подумал Страд. – Чего лишний раз травить страхами душу?»
Он понимал, что, думая так, пытается успокоить самого себя. Внутри словно было натянуто множество струн. И они грозили лопнуть, одна за другой.
Проводив рыбаков до середины улицы, дети развернулись и побежали обратно. На площади они перешли на шаг, с любопытством разглядывая Страда.