Мама умоляюще смотрела на Сашку, из глаз ее лились слезы.
– Мама, что же ты молчишь? – крикнул он, не в силах сдержать обиду.
– А корове слова не давали, – ответил за нее Сидор. – Знала ведь, что порченая. Не могла не знать. Нагуляла урода…
Сидор, покачиваясь, потянулся к маме темной пятерней, и Сашка не выдержал. Сам не понял, откуда взялись силы. Он толкнул отца, так что тот попятился, ударился спиной о дверной косяк и стал медленно оседать, на ходу проваливаясь в пьяное забытье, бормоча «урод», «в детдом», «в лаблаторию на опыты».
Мама опасливо переступила через его бессильно вытянутые ноги, достала из шкафа небольшой фанерный чемоданчик, с которым отец ездил к родственникам, и стала собирать туда свои и Сашкины вещи.
С Валеркой прощались на любимых развалинах гончарки. Тот, как только узнал, что Сашка вернулся, тотчас прибежал в условленное место. Домой к Сашке друг не заходил, вдруг Сидор опять пьяный.
Мама махнула рукой – иди, мол. Я тут постою. Она сбросила туфли, зарылась пальцами бледных ног в песок и замерла так, глядя на темную воду Синары. Тоже прощалась.
Валерка с Сашкой обнялись. «Куда вы теперь?» – «Не знаю. В город». Валерка всплакнул, вытер слезы рукавом и, приложив ладошку к сердцу, пообещал, что вот прям завтра залезет и отломит фельдшеру антенну.
Ветер дул с озера, трепал мамины волосы, Валеркин красный галстук. А потом пришли стеклопы. Без Янки их осталось пять, за последнюю неделю новых не появилось. Пара коров, овца да две дворовые собаки.
– Динка, Динка, – позвал Валерка, но стеклоп не повернул головы. Величественные звери подошли к самой кромке воды, подняли головы, глядя туда же, куда и Анфиса, и она оказалась самой маленькой в их прибрежной стае. Стеклопы запели. Ветер загудел в их стеклянном нутре, и этот странный гул словно впитался в землю, заставив ее петь вместе с ними. Сашка стащил ботинки и ощутил ступнями едва различимую дрожь земли.
И тут мама запрокинула голову, открыла рот, все тело ее скрутило беззвучным криком. Сашка подбежал, обнял крепко, стараясь защитить, утешить, и услышал… как в груди у мамы запел ветер. Он пел о свободе, о больших городах, о добрых советских людях. Эта песня была слишком красивой, чтобы оказаться правдой, но она вибрировала у мамы внутри, неслась легкими токами по ее телу, и Сашка впитывал эти токи, становясь все сильнее.
На телефонной станции на него смотрели с подозрением и жалостью. Худой, в синяках, напряженный как струна, он барабанил пальцами по лакированному нутру кабинки, пока шло соединение с абонентом. Гудки были глухими, в трубке что-то потрескивало.
– Говорите. Москва на проводе, – прогундела телефонистка.
– Але, але, – торопливо закричал в трубку Сашка. – Профессор? Гений Юрич? Это Саша. Коновалов. С Воздвиженки.
– А-а, Александр Сидорович, жить и здравствовать. Приятно удивлен вашим звонком. Надумали все-таки пообщаться насчет стеклопов?
– Да я не за стеклопов звоню, Гений Юрич. Заберите нас с мамой в Москву. Она очень интересная для вас, очень. Она этот… У нее тоже… А убирается она лучше Михалыча, правда.
Серое небо свесилось до самой Синары. Валерка, цеп-ляя пальцами и мысками ботинок за выбоины кирпича и скобы, взобрался на стену гончарки, уселся, свесив ноги. Далеко, на другом берегу, наспевала гроза. Ветер крепчал. К озеру привычно потянулись стеклопы. Среди мутантов затесался рыжий дурак Футы. Терся о зеленые прозрачные ноги, от чего шерсть на его боках вставала дыбом. Один из стеклопов, поменьше, лайка Васильевых Динка или Цыган, раньше брехавший на каждого прохожего в школьном дворе и бегавший за велосипедистами, неторопливо зашел в воду, опустил покрытую горлышками голову. Раздалось смешное бульканье.
«Ну чистый слон», – улыбнулся Валерка. Расстегнул форменную школьную курточку и рубашку. Расправил покрытую зелеными кружочками грудь. Бутылочные горлышки почти не выступали над поверхностью кожи, но, выходя, чесались люто. Валерка поскреб ногтем между стек-ляшками, унимая зуд. Поднялся на ноги и, дождавшись, когда ветер окрепнет, раскинул руки в стороны, запрокинул голову и закрыл глаза.
Ветер запел.
Далия ТрускиновскаяКартель
– В бизнесе что главное? – спросил Петрович. – Не знаешь? Главное – поймать волну. Вот пошла волна! Все еще ушами хлопают, а ты – хоп! Поймал! Оседлал! Что-то продал, взял кредит, раскрутился! И вот у тебя уже классный бизнес, а кто не успел, тот опоздал.
Петрович имел в виду свой прекрасный тир.
В верхах еще только обсуждали идею легализации личного стрелкового оружия, а Петрович уже ходил по зданиям, где теоретически могли бы быть бомбоубежища, уже сравнивал, приценивался, вел переговоры. Он нашел трехэтажную школу на окраине, строенную в шестидесятые, когда полагалось ждать атомной войны. Под ней был бетонный склеп нужной длины – требовалось по меньшей мере двадцать пять метров, были помещения под арсенал. При школе имелся небольшой стадион. Поблизости недавно возвели новое современное здание, и городские власти искали, кому бы отдать старое, ремонту практически не подлежащее.
Петрович здание сперва взял в аренду, потом вообще выкупил. Стадион преобразил в автостоянку. В двух классах, потратив кучу денег, все же сделал ремонт – там инструкторы проводили теоретические занятия, купил четыре ви-ар-шлема – для имитации условий реального боя, купил к ним лучшее матобеспечение. Иногда он заглядывал в класс, где ученики скакали и падали, отбиваясь от незримого виртуального врага. Сам он примерять эти шлемы не стал – ему это было просто неинтересно.
На втором этаже он устроил раздевалку с кабинками. Другие классы, на третьем этаже, он сдал ушлой тетке, которая завела хостел – недорогой, со скромными удобствами, но для странствующих студентов очень удобный: на автостоянке можно было спокойно оставлять велосипеды, в школьном фойе Петрович открыл кафе для клиентуры и хостельного населения, разместив кухню и подсобки в классах первого этажа. Оставшиеся помещения первого этажа сдал приятелю под склад, как и пристроенный сбоку спортзал. С хостелом была договоренность – клиентов Петровича, приехавших пострелять веселой компанией и засидевшихся в кафе, там устраивали на ночлег – чтобы пьяными за руль не садились.
Словом, жизнь наладилась.
И Петрович присмотрел себе новую жену.
Девушка Настя была лет двадцати пяти, кое-чего в жизни повидала, имела стройную фигурку, приятное личико, сразу сказала, что хочет семью и детей. А Петрович в свои под пятьдесят хотел, чтобы рядом была молодая, и не возражал против одного ребенка, желательно – парня. Старая жена, мама двух его дочек, с которой он развелся еще до стреляльного бизнеса, но иногда встречался за рюм-кой хорошего вина и делал небольшие подарки, сказала, естественно, что седина в бороду, а бес в ребро. Но в целом женитьбу одобрила.
Так вот, Петрович как раз перед Настей и распускал хвост, рассказывая про свой тир.
Она была девушка простая, кассирша в торговом центре, не знала, что в старших классах теперь обязательно раз в неделю – стрельба из пистолета, часовая тренировка, и раз в год – тестирование на степень агрессии, чтобы к двадцати одному году большинство могло получить оружие. Она не знала также, что все мужчины от шестнадцати и до бесконечности, имеющие право носить оружие, регулярно проходят тренинги в ви-ар-шлемах. А знала она, что женщинам полагаются только небольшие изящные пистолеты, как раз под дамскую сумочку, травматическое оружие ближнего боя, которое в умелых руках может немало бед наделать. Если женщина хочет носить в кобуре серьезный ствол – ей придется настрелять сорок часов в тире с инструктором, сдать экзамены и доказать, что в любой обстановке она, стреляя в цель, не попадет в соседскую бабушку, выглянувшую из окошка.
Правда, суеты с тиром хватало. Первое время Петрович не расставался с калькулятором. Взять те же бумажные мишени – их же для стрельбы из реальных стволов прорва нужна! Это – объездить городские типографии, сравнить цены на бумагу и услугу, плюс – накладные расходы. В конце концов директор типографии Пономарев стал лучшим другом и сам, по возможности, завозил в тир свежий заказ.
Петрович очень любил заводить и поддерживать деловые знакомства. Ему нравилось, что всюду – свои люди. Вот съездил пару раз на рыбалку с Юдиным, а Юдин помог достать маты к нижним амбразурам по нормальной цене. Петрович приставил к юдинскому сыночку лучшего инструктора, чтобы лентяй и лоботряс Никита справился с экзаменом. И ведь справился!
Правда, на культурную жизнь времени не хватало. Даже пошарить в интернете не успевал. А если вдуматься – как выглядит культурная жизнь современного делового мужчины? Сидя за рулем – послушать новости, на сон грядущий посмотреть пару серий со стрельбой и полуголыми телочками, приедет известный исполнитель – пойти на концерт, хотя исполнитель дерьмовый, зато в зале собирается весь городской бомонд.
Тир Петровича открывался в восемь утра и грохотал до одиннадцати вечера. В одиннадцать по договоренности с ушлой теткой он запирался. На жалованье состояли пять инструкторов, и бездельничать им не приходилось – у каждой из восьми амбразур только что очередь не выстраивалась. Одна соседская школа присылала восемьдесят парней, причем час в неделю оплачивало государство, а дополнительный час – уже родители. Арсенал за бронированной дверью включал в себя сорок два ствола.
Петрович понимал, что посадить Настю внизу, чтобы выдавала и принимала оружие, заведовала боеприпасами, не удастся. Она не пожелает целый день ходить в наушниках. Ну так пусть будет директором кафе, пусть ведает закупкой и доставкой всяких вкусняшек и алкоголя. Настя охотно согласилась.
А потом была прекрасная, в меру шумная свадьба с непременным белым кринолином и трехметровой фатой, было свадебное путешествие на Мальдивы. И началась обычная жизнь. Вскоре Настя отправилась к врачу и вернулась с новостью: будет лялечка!