– Ну да, ну да…
– Она ведь была вашей подругой? Соболезную, жёнфиль.
Мысли панически заметались, я не нашлась что ответить, кивнула и выскочила на улицу. Что он имел в виду? Соболезнуют, когда близкий умирает. Но ведь Ленка жива! Да, она внезапно, нежданно-негаданно состарилась, но ведь это не смерть?! И потом – почему это «была подругой»? Была, есть и будет! Это же Ленка, моя любимая Ленка! Просто сейчас у меня нет сил бороться еще и с этой проблемой. На сегодня нервов хватит!
Вечер был чудесный, и, взяв Виктора под руку, я улыбнулась самой нежной улыбкой.
Мы отпустили его авто, мы долго-долго шли по улицам, а потом был дождь, и мы забежали в метро, и хохотали, потому что выяснилось, что его волосы от дождя немыслимо кучерявятся, а мое платье, намокнув, становится почти прозрачным. Поток пассажиров давно схлынул, на платформе стояла одна-единственная вьель, которая до самого прихода поезда пялилась на нас. Сначала я решила, что она не одобряет наших бурных восторгов, потом, распознав ее взгляд как пытливый, я сочла, что она обозналась. Ну, знаете, бывает так – смотришь на человека и никак не можешь вспомнить, где и когда ты его видел. Я бы, наверное, разубедила ее, но тут Виктор начал меня целовать.
Дома было шампанское, много шампанского и шоколад – ведь сегодня большой праздник, так почему бы и нет? Потом мы снова целовались, потом Виктор удалился в ванную, а я метнулась к тревожно мигающему огоньку автоответчика. Сквозь легкий треск помех записанный на пленку голос одышливо произнес: «Танюша, приезжай, мне очень…» В ужасе я ударила по всем кнопкам сразу, не просто выключая запись, а словно открещиваясь от нее, разбивая вдребезги недослушанную фразу. Что бы она там ни говорила, я не могла, не могла, не могла этого слышать!!! Ленка? Господи, неужели это Ленка? Этот низкий скрипучий голос, эта одышка, эти панические интонации вьель Софьи…
Вернувшийся Виктор, этот юный Аполлон с немыслимо кучерявыми волосами, взял мои дрожащие ладони в свои, улыбнулся понимающе, шепнул в самое ушко:
– Не нервничай так, я буду очень осторожен!
И я не стала нервничать.
Среди ночи раздался звонок. Кляня себя за глупость (надо было просто отключить телефон!), я все ждала, когда сработает автоответчик, а он не включался и не включался. Похоже, я здорово ему наподдала. Взгляд Виктора был изумленно-красноречив: дескать, сделай что-нибудь! Или заткни этот трезвон – или сними трубку! И делать вид, что сей звонок мне по барабану, было слишком поздно. Нехотя встала и поплелась к аппарату, чертыхаясь и надеясь, что он умолкнет. Угу, откуда такое счастье… С сомнением поднесла трубку к уху, затаила дыхание.
– Танечка? Танечка, это ты? Это вьель Софья. Я, наверное, разбудила? Прости, никак не запомню, какая у нас разница во времени.
– Нет, я не спала. Здравствуйте.
Сердце, кажется, пропустило пару тактов, а потом затрепыхалось в бешеном ритме. Возможно, на автоответчике был ее голос, а не Ленкин? Возможно, не все так страшно, как я себе накрутила?
– Здравствуй, девочка моя. Танюш, скажи, а Леночка не у тебя? У нее все в порядке?
– Э-э-э…
– Не могу ей дозвониться. Полчаса назад как будто кольнуло что-то – очень за нее волнуюсь!
– Не беспокойтесь так! Наверное, она просто отключила телефон и легла спать. Сегодня было очень сложное мероприятие, мы все просто с ног валимся. Но все прошло отлично, это был Ленкин проект, а вы ведь знаете, как она умеет…
Я еще несколько минут несла всякую чушь, лихорадочно соображая, как бы прервать этот разговор. Рассказать ей о Ленкином несчастье? Да никогда в жизни! Меня к такому не готовили, я даже в мыслях не репетировала подобное сообщение! Как, как сказать матери, что единственная дочь теперь выглядит ее ровесницей?
– Танюша, очень тебя прошу – пригляди за ней! Я, наверное, на днях приеду – давно собиралась, да и Леночка звала, а тут… сердце не на месте, а она не отвечает.
– Я завтра с ней увижусь, передам. Она вам обязательно позвонит! Тут какие-то гудки в трубке, кто-то вклинился…
И нажать на рычажки. И выдернуть провод из гнезда. Вернуться в теплую постельку к Виктору…
Проснувшись утром, не успев еще открыть глаза и сладко потянуться, я удовлетворенно констатировала: «Выходной!» Имею право, черт возьми! Отличная работа накануне, уже хлынувшие на счета фирмы комиссионные… Жёнфиль Голицына не поощряет внеплановых отгулов, но мы ей ничего не скажем. Позвоню ей из дома в гостиницу на Черноморском побережье, отрапортую, дам задание девочкам – и отдыхать! В конце концов, мне нужно собраться с духом, чтобы встретиться с Леной…
Рядом сопел Виктор. Ох, и помял ты меня сегодня ночью, адолесан! Спина просто разламывается, но, честно говоря, я не против повторить еще раз. Ты как, в состоянии? Провела ладошкой по волосам на его груди и, все еще не открывая глаз, по сбившемуся дыханию поняла, что он уже проснулся. Подался ко мне, потерся бедром о бедро… и вдруг дико заорал. Я вскочила, потянула простыню, шипя от боли в спине и озираясь в поисках причины его крика, а крик все не кончался и не кончался, а в глазах его был такой неподдельный ужас… Наверное, в какой-то миг я все поняла. Почему наверное? Потому что самого мига уже не помню. И это, наверное, к счастью.
Тик-так, тик-так…
Я и забыла, что часы на стене так громко тикают. Просто в какой-то момент перестала замечать этот звук, а теперь только его и слышала. Как это подло – напоминать мне о времени именно сейчас!
В комнате был полумрак, но сквозь неплотно задвинутые шторы я видела, что на улице еще день. В кресле возле окна, под тусклым шаром бра сидела с книгой в руках смутно знакомая вьель.
Было плохо, было непередаваемо плохо, больно и обидно, однако через пару минут я поняла, что размышляю о боли и обиде отстраненно, будто это плохое произошло не со мной, а с героиней понравившегося, запавшего в душу фильма.
Помимо боли в суставах и внизу живота, я ощущала свое распухшее лицо: видимо, рыдала долго и отчаянно, но вот странность – абсолютно не помнила этого.
Потихоньку выпростала из-под одеяла руку – съежившаяся кожа, пожелтевшие хрупкие ногти, какие-то пятна на запястье… Как же это? Ведь у меня такая хорошая наследственность!
– Почему все так? – беззвучно шепнула в потолок.
– Потому что это жизнь, Таня, – поднимая глаза от книги, откликнулась женщина, чудом расслышавшая мой шепот. – Мы все подчинены ее законам. Все течет, все меняется…
Я с отвращением замотала головой, сглотнула хлынувшие слезы.
– Я думала, что у меня в запасе еще лет десять-пятнадцать!
– И как бы вы распорядились этим временем, Таня? – заинтересовалась вьель, подавшись ко мне.
Я молчала. Не дождавшись ответа, она продолжила:
– Я видела фотографию на вашем пропуске – он лежал в прихожей на видном месте. Судя по снимку, вы стабилизировались как жёнфиль в возрасте восемнадцати-двадцати лет. Верно? А сейчас вам?..
– Тридцать два… то есть тридцать пять.
– Вот видите? Вам было отпущено природой целых пятнадцать лет на молодость – поверьте, это щедро. Некоторым достается гораздо меньше. Более того, я лично знаю людей, которые торопят наступление срока, ждут, когда смогут…
– Ой, только не надо про гадкого утенка и прекрасного лебедя! Вы откуда тут взялись вообще? Кто вы?
– Меня зовут Светланой, я из службы психологической поддержки.
– Кто вас вызвал? – заторможенно удивилась я.
– Бригада скорой. У вас был тяжелый эмоциональный срыв, они вкололи вам успокоительное и пригласили специалиста – так полагается.
– Я долго проспала?
– Всего пару часов. – Она забеспокоилась, заметив мои телодвижения. – Вам сейчас лучше не вставать!
Со стоном сев на постели и спустив ноги на пол, я ответила:
– Мне нужно позвонить на работу, предупредить… и в туалет хочется.
– Мне пойти с вами?
– Бросьте! – невесело усмехнулась я. – Боитесь, что увижу себя в зеркале в ванной и опять начну истерить?
Я рывком поднялась, и меня тут же шатнуло.
– Лекарство еще действует, – пояснила Светлана.
– Ух ты! – изумилась я, оценив разгром в комнате и прихожей. – Это все я?
– Таня, я не могу вам запретить посмотреться в зеркало. Конечно, лучше бы это произошло позднее, когда вы свыкнетесь… Просто послушайте моего совета: разглядывая свое отражение, постарайтесь принять себя такой, постарайтесь полюбить себя теперешнюю.
– Полюбить? – Ухмылка вышла кривой – наверное, так ухмыляется Баба-яга.
– Поверьте, вы очень привлекательная женщина. Да, вы найдете разительные перемены в привычном вам облике, но, уверяю, большинству мужчин ваш нынешний образ будет по нраву даже больше!
На полусогнутых я пошлепала в туалет, в прихожей остановилась и уточнила:
– А почему все так болит? Так должно быть?
– Бригада скорой осмотрела вас – все в порядке, никаких серьезных отклонений. Конечно, вам нужно будет сдать множество анализов, пройти нескольких врачей, чтобы окончательно удостовериться… А боль – это и из-за произошедшей метаморфозы, и из-за усталости.
– Усталости?
– Да, усталости, накопленной за пятнадцать лет молодости. – Она встала, раздвинула шторы. – Это нормально, вы быстро привыкнете.
Нет, природа что-то перепутала. Или зеркало демонстрировало не то отражение. Там, в зеркале, мне было далеко не двадцать и даже не тридцать пять.
– Сороковник, – кисло констатировала я. – Это если сделать скидку на зареванность, заспанность и отсутствие макияжа – сороковник.
Седые пряди, дряблые плечи, бесцветные щеки, вялые губы, отчетливая сетка морщин возле глаз с поредевшими ресницами. Грудь и бедра, похоже, еще сохранили какую-то упругость, но в комплексе с остальным… Хорошо, что успокоительное пока действует.
– Я вспомнила вас. – Умывшись и расчесавшись, я не чувствовала никакого удовлетворения, поэтому говорила резко. – Ведь это вы были вчера на платформе?