Испытательный срок. Лучшая фантастика – 2025 — страница 33 из 54

– Пап, а пап, меня ребята ждут, – канючит Коля.

– Все этот ваш космос, – вздыхает отец. – Он убил мобильные телефоны и персональные компьютеры. На дворе двадцать первый век, а мы в двадцатый переселились…

От этих семейных сценок, повторяющихся изо дня в день, в душе еще больше разгорается неприязнь к этому хлюпику, будто он виноват в придирках отца Коли, в каждодневных выговорах, тычках, затрещинах, которые тот отвешивает сыну, а еще в том, что с каждым днем от отца все крепче пахнет алкоголем – какие-то проблемы с бизнесом, в которых тоже виноваты космос и космисты, потому что конкуренты подсуетились закупить новые материалы, производимые на орбитальных заводах, а отец не успел или не захотел иметь дело с Главкосмосом, и теперь банки отказываются выдавать новые ссуды на модернизацию…

– Давай-давай, Колян! Задай ему!

И Колян замахивается, но Костя даже и не думает защищаться, а лишь втягивает несуразно большую голову в плечи, скукоживается, ожидая очередного тычка, чем еще больше распаляет Колю, и он уже без всякой жалости бьет изо всех сил, но внезапно его рука словно бы оказывается в клещах, от резкой боли он вскрикивает, а откуда-то сверху раздается голос:

– Опять драку затеяли, пацаны?!

Трудовик держал Колю, а тот лягался, вырывался, орал:

– Пусти! Пусти, козел!

– Что произошло? – Трудовик оглядел толпу мальчишек. Но те угрюмо молчали. Еще не хватало ябедничать!

– Костя, – трудовик перевел взгляд на утиравшего кровь из носа мальчишку, – почему вы дрались?

Все смотрели на Костю, которого за уши от трудовика-космиста было не оттащить. Да и весь сыр-бор из-за него и начался, когда Колян обозвал учителя алкашом, не слишком преувеличив – от трудовика нередко несло перегаром. И хотя он являлся на уроки вполне трезвым, нетрудно было догадаться – накануне трудовик закладывал за воротник.

– Ничего, – буркнул Костя. – Мы не дрались… я… я просто упал… а он… помог встать.

Мальчишки глубоко вздохнули, стали переглядываться, качая головами и пожимая плечами. От такого хлюпика, каким был Костя, подобного не ожидали. Весь его несураз-ный вид, выражение лица, оттопыренные уши, казалось, назначали его в штатные школьные стукачи, которые докладывают директору и завучу обо всем, что происходило в мальчишечьих туалетах и на задворках школы.

Трудовик отпустил продолжавшего вырываться Колю, и тот чуть не упал от неожиданной свободы, наклонился к Косте, пальцем приподнял его подбородок, посмотрел в глаза:

– Понятно. – Выпрямился и пошел прочь сквозь расступившуюся толпу пацанов.

РОБОТ

То, что с роботом не все в порядке, в школе никто не подозревал. Это был щедрый подарок космистов с орбитальной станции «Циолковский» своим подшефным из калужской школы, где когда-то давным-давно учительствовал Константин Эдуардович. Робота списали с космических работ как выработавшего свой ресурс сначала на гелиевых разработках на Луне, а затем на орбитальных заводах – литейных и сборочных. Он принадлежал к первым образцам космических кибернетических первопроходцев и больше напоминал киношных роботов, каких любили изображать в лентах середины двадцатого века. И дело здесь заключалось не в отсутствии возможностей миниатюризации его деталей и узлов, а в стремлении сделать по-настоящему крепкую конструкцию, которой нипочем экстремальные условия космического пространства. После выработки гарантийного ресурса такие машины утилизировались, но при редком стечении обстоятельств их отправляли на Землю, как шутили космисты: «списывали на шарик». К роботу в школе привыкли и не обращали особого внимания, разве что первоклашки с визгом любили бегать за огромной машиной, когда она вышагивала по коридорам, направляясь выполнять очередное хозяйственное поручение. И так уж сложилось, что местом постоянной дислокации робота являлся класс труда, где он стоял в углу, во время бездействия напоминая громадный рыцарский доспех.

Поэтому когда трудовик проходил мимо него к доске, чтобы нарисовать лазерным стилом схему детали, которую мальчишкам предстояло выточить на станке, а стоящий неподвижно робот вдруг шевельнулся, растопырил манипуляторы и грубо сгреб учителя в охапку, никто из учеников поначалу и не почувствовал неладное. Происходившее напоминало выходку школьных хулиганов-программистов, поменявших программу робота так, что он воспринял учителя как мусор, который необходимо сунуть в мешок и вынести на помойку за школой. Шутка жестокая, идиотская, но безопасная для жизни учителя.

Наблюдая за попытками трудовика вырваться из стальных объятий робота, Коля торжествовал. Те, к кому он обратился за помощью в организации этой проделки, не обманули. Учитель забавно дрыгал ногами, лицо его побагровело, дыхание с хрипом вырывалось из разинутого рта. И прошла не одна минута, прежде чем сидящие в классе ученики все же сообразили – происходит нечто из ряда вон выходящее, на шутку, даже и весьма грубую, не тянущее. Робот усиливал хватку и не собирался останавливаться. Еще несколько минут, и он раздавил бы учителя.

И тут началась паника. Ребята повскакивали с мест, бестолково носились по классу, кто-то рванул к выходу, отчаянно вопя, будто вышедший из-под контроля робот гнался уже за ним, и лишь Коля неподвижно сидел за партой и неотрывно смотрел, как робот душит трудовика. Какие мысли крутились в его голове? Наверное, никаких. Он впал в ступор. В столбняк. И даже если бы обезумевшая машина отшвырнула раздавленное тело и зашагала к нему, сметая все на своем пути – стулья, столы, учебные пособия, брошенные портфели, – то вряд ли он смог бы даже шевельнуться. Лишь единственная фраза звенела в опустевшей голове, сказанная чужим голосом: «Не боись, Колян, он у нас еще попляшет!»

Только один человек в классе не впал в ступор, не ударился в панику, а схватил стоящий в углу стальной штырь, бог весть для чего предназначавшийся (может быть, как раз для таких вот случаев?), и принялся колотить им по спине робота, от чего класс наполнился звуками, напоминавшими колокольный набат.

Робот разжал смертельные объятия, трудовик упал и остался лежать неподвижно. Не обращая внимания на мальчишку, что колотил его железякой, шагнул к сидящему Коле. Подхватил широкой ладонью манипулятора стоявшую на пути парту и швырнул ее так, что она перелетела через весь класс и ударилась в окно, благо небьющиеся стекла удар выдержали и не разлетелись на куски.

– Беги, Коля, беги! – кричал Костя, продолжая попытки отвлечь робота ударами по плечам, башке и коленям, и этот крик еще долго преследовал Колю в ночных кошмарах.

ИЗГОЙ

Что скрывать – меня с позором уволили из отряда космистов, а точнее – с позором изгнали. Причина? Незаконная предпринимательская деятельность.

Для тех, кто далек от космоса, подобная формулировка прозвучит дико, но это именно так – подписывая контракт с Главкосмосом и становясь космистом, вы переходите на полное обеспечение корпорацией всем, что необходимо для работы и отдыха. Если ты владел какой-либо собственностью, капиталом, это должно быть безвозмездно и, что самое главное, безвозвратно внесено в Фонд освоения космического пространства. Кодекс Хайнлайна. Наверное, я говорю банальности для тех, кто летает в космос, но мои воспоминания прежде всего для тех, кто никогда не покидал Землю.

Помнится, кто-то даже называл порядки, которые царят в среде космистов, – «космическим коммунизмом», а если сокращенно – «космунизмом». Звучит забавно, но бьет в точку, ибо иначе никакая космическая реконкиста не стала бы возможна. За те десятки лет, которые прошли со времен Первой конкисты, то есть золотой эпохи космонавтики конца двадцатого века, – было осознано: деньги, выгода, прибыль – абсолютно негодные стимулы для освоения Солнечной системы. Но не затевать же вторую холодную войну, когда космическая гонка подхлестывалась исключительно соображениями военной гегемонии? Хватит! Навоевались!

И я, увы, нарушил Кодекс Хайнлайна. Стартовый капиталец был надежно укрыт на офшорных счетах еще до того, как моя подпись скрепила стандартный текст контракта. Конечно, у меня имелось тысяча и одно оправдание своего обмана – например, несовершеннолетняя сестра, которая не могла вступить в права наследования и которой эти деньги должны были обеспечить будущее. Впрочем, неважно. Какие бы весомые оправдания этому ни находил, факт остается фактом – обман раскрыли, меня с позором вышибли из космистов. Удар оказался для меня настолько сокрушительным, что я катился вниз по социальной лестнице, пока не оказался в должности учителя труда в той самой школе, где учился Константин Ефремов. И да, правда, – все трудовики пьют. Не знаю, с чем это связано, у каждого трудовика свои резоны, наверное, но я пил от тоски. Черт меня побери, мне каждую ночь снился космос!

Но позорное изгнание из космистов отнюдь не делает вас своим на Земле. И тем более диссидентом-героем, который оковам «космунизма» выбрал свободу на дне «гравитационной ямы». Вы и сами знаете – как тогда обычный житель голубого шарика относился к космистам. Как к дармоеду, который выпивал из планеты последние соки во имя непонятного, а следовательно, ненужного космоса.

В чем-то они чертовски были правы. Космическая экспансия нуждалась в подпитке с Земли. Продовольствие, машины, вычислительная техника. Пшеницу на орбите не вырастишь, а на хлорелле даже самые упертые космисты долго не протянут. Орбитальные заводы еще только проектировались, поэтому и космической техникой мы себя не обеспечивали. Конечно, в направлении Земли поток тоже расширялся. Главкосмос хоть и запрещал коммерческую деятельность для своих работников, но сам являлся вполне коммерческим предприятием. Гелий-3 с лунных шахт, редкоземы из Пояса астероидов, пылевые кристаллы с орбитальных лабораторий и прочее сырье, в котором нуждалась планета. Грузопоток в обе стороны нарастал, старты и посадки ракет происходили ежедневно. И хотя их подъемная сила тоже увеличивалась, но всем становилось очевидно – скоро будет достигнут естественный предел. А кроме того, экологический ущерб никто не отменял. В общем, ракетные технологии становились ушком иголки, через которое нужно было ухитриться протащить верблюда космической реконкисты.