о метастабильного физического оксюморона зависит.
– Господин Му, вы должны понять – это не вопрос денег. – Голос представителя Главкосмоса предельно мягок. Он вообще больше напоминал врача, нежели функционера одной из самых влиятельных корпораций на Земле. Но ключевым в данном определении являлось «одной из». Потому что самую влиятельную корпорацию Земли представлял лично господин Му. – Если бы это целиком и полностью зависело от нас, то уверяю вас, мы бы сделали все возможное, чтобы ваша матушка была принята на «Гагарине» и получила всю новейшую терапию…
Господин Му прекрасно владел русским – официальным языком Главкосмоса, поэтому чутко уловил обертоны этого удивительно мягкого слова «матушка». Не «мать», что по-русски звучало несколько грубовато, и не отдающее ненужной фамильярностью в данном контексте «мама».
– Жорес, – господин Му мог себе позволить обратиться к представителю Главкосмоса по имени, – Жорес, это целиком и полностью зависит от вашей воли. Только вы определяете, кого допустить к старту, а кого нет. И поверьте моему опыту – когда говорят, что это не вопрос денег, то всего лишь подразумевают, что это вопрос очень больших денег. Я готов. Поверьте, я готов на все. В конце концов, весь поток космических ресурсов Главкосмоса идет через биржевые площадки «Аладдина». Хотите стать акционерами с блокирующим пакетом акций? Я согласен. Хотите полет к Плутону? Я профинансирую этот проект. Сколько кораблей дальнего броска сейчас заморожено на стапелях «Великого похода»? Три?
– Да, господин Му, три. – Жорес слегка поморщился, будто ему напомнили о чем-то чрезвычайно неприятном. – Но ведь именно вы…
– Моя аргументация заключалась в том, что даже торговых возможностей «Аладдина» не хватит переварить поток редкоземов и гелия-три, это обрушит хрупкое равновесие на рынке.
– На рынке изменилась ситуация? – оживился Жорес.
– Радикально, – сказал господин Му. – У моей матушки рак в терминальной стадии, и помочь ей может только терапия на «Гагарине» в условиях естественной невесомости. Не хочу гордиться, Жорес, но моя семья находится на такой вершине влияния, когда даже насморк у моего тридцать второго правнука является значимым фактором рыночной динамики.
– Господин Чен простудился? – позволил себе пошутить Жорес, одновременно показывая прекрасную осведомленность о составе семьи господина Му. Впрочем, он тут же себя одернул: – Простите, господин Му, за неуместную шутку, но наш разговор заставляет меня… гм… нервничать. Предлагаю еще раз прояснить позиции, господин Му. Я очень сочувствую вашему горю, но в данном вопросе целиком и полностью доверяю мнению наших, – Жорес подчеркнул последнее слово, – специалистов. Их вердикт однозначен. Ваша матушка не выдержит перегрузок. Если бы имелся хоть какой-то способ доставить ее в лечебницу «Гагарина», минуя ракету, мы бы обязательно его вам предложили, но такового пути нет и не будет. Вы же знаете, господин Му, девяносто девять процентов населения Земли не способно перенести перегрузки, которые испытывает организм космонавта.
– У меня иная информация, – без выражения, даже без своей обычной улыбки сказал господин Му.
– Простите?
– У меня имеется информация о разработках альтернативных путей доставки людей и грузов на орбиту Земли.
– Таких путей нет и не будет, – твердо сказал Жорес. – Все эти ненаучные инженерные фантазии о космических лифтах и телепортаторах… всего лишь фантазии, уверяю вас, господин Му. Наши специалисты просчитывали возможность подобных проектов, и поверьте – нет ни технической, ни экономической возможности их реализовать. Ракеты – наиболее экономичный и быстрый путь для людей и грузов…
– Его ведь зовут господин Леваневский, не так ли? – прервал Жореса господин Му. – А его венчурная компания… Гирд-два, кажется? Странное название. Они обращались в мой фонд за поддержкой, но я отказал им по вашему экспертному заключению, Жорес. Теперь я понимаю, это было недальновидно. Как у вас говорят? Нельзя складывать яйца в одну корзину?
– Уверяю вас, господин Му, вы зря потратите деньги, – сказал Жорес.
– Что такое деньги по сравнению с жизнью матери, господин Медведев? – Господин Му впервые на памяти Жореса назвал его по фамилии. И это являлось в устах господина Му отнюдь не формой уважения, а высшей степенью неудовольствия.
Из статьи О. Григорьева «Мечта как двигатель экономики», журнал «Санкт-Петербургское экономическое обозрение»
История движения за свертывание космической экспансии, получившего название «Главное – на Земле», даже на сегодняшний момент представляется малоизученной. То, что таковой считается, на самом деле всего лишь скверно документированная хронология, а отнюдь не массив научных статей и монографий с проработанным аналитическим аппаратом. Возможно, объяснение подобной скудости заключается в том, что долгое время противники космической реконкисты представлялись в общественном сознании маргинализированными слоями социума, для которых вообще все, что не расходовалось государством на хлеб и зрелища, представлялось излишним и вредным.
Нельзя огульно утверждать, будто подобный взгляд не имел права на жизнь, учитывая те громадные военные бюджеты, которые до последнего времени имели практически все страны. И когда эти бюджеты стали целенаправленно урезаться, то общество полагало, что высвободившиеся ресурсы направят в социально значимые проекты. Однако тяжелейший финансово-экономический кризис, который целый ряд экономистов связывал с окончанием «эпохи роста», то есть прекращением раздувания того пузыря, который стимулировал научно-технический прогресс, особенно в области потребительской электроники, жестко ограничивал те направления, куда допустимо направить высвобождающиеся ресурсы.
Да, космическая реконкиста по большей части являлась вынужденной мерой, горьким лекарством, предохранительным клапаном для перегретой, разбалансированной мировой экономики. Всякие иные способы стерилизации пустых денежных знаков просто-напросто ввергли бы мир в жесточайшую глобальную депрессию, из которой вообще не имелось выхода. Как ни парадоксально, но идеологи движения «Главное – на Земле» абсолютно правы, обвиняя реконкисту в разбазаривании драгоценных ресурсов, но еще более парадоксальным являлось то, что подобное разбазаривание являлось вынужденной терапией погрязшей в кризисе глобальной экономической системы. Так, спасая живую ткань организма от рака, приходится пичкать ее ядом и подвергать облучению.
Еще больший парадокс заключался в том, что принцип отказа от любых рыночных транзакций в космическом пространстве, напоминающий некий вариант «военного коммунизма», характерного для постреволюционной России в начале ХХ века, на первых этапах реконкисты не нес абсолютно никакой идеологической нагрузки и вводился исключительно из прагматических соображений. Требовалось не допустить распространения кризиса в космической отрасли. Достаточно вспомнить опыт японского экономического чуда второй половины все того же ХХ века, где характерная для него система пожизненного найма работников, ключевой составляющей этого чуда, отнюдь не была порождена традицией японского общества, а оказалась привнесена в него американскими оккупационными войсками.
Как бы то ни было, но принцип отказа от рыночных транзакций стал весьма удачным ходом и повлек за собой не только высокий динамизм космической реконкисты, но и формирование особой культурной и даже общественной среды, которые, в конечном счете, и породили новую версию «космизма XXI века». Секрет открытия ларчика космической экспансии оказался прост – его движущей силой всегда являлись идеология и философия, но никогда – экономика. Полет Юрия Гагарина отнюдь не доказал экономическое превосходство социализма над капитализмом. Да и с военным аспектом дело обстояло не менее проблематично. Если со спутниками-разведчиками, спутниками глобального позиционирования и спутниками-ретрансляторами все обстояло вполне благополучно, хотя данные технологии относились к области двойного назначения, то непосредственно с выводом на орбиту вооружений, в том числе пресловутых лазерных мониторов, космические державы столкнулись со столь высоким порогом затрат, на которые они не могли пойти даже в самые «тучные» с экономической точки зрения годы.
Как бы то ни было, но к настоящему времени стало вполне очевидно – единственным и наиболее эффективным двигателем освоения космического пространства была, есть и будет мечта.
Как господин Му ни старался, но отсюда, из кабины заходящего на посадку вертолета, он так и не смог разглядеть Нить. Так, в общем-то, и должно было быть – соединяющая земную поверхность и висящий на орбите противовес Нить представляла собой метастабильную метводородную структуру толщиной всего лишь в несколько молекулярных слоев – не нить, скорее пленка, и даже вблизи от нее вряд ли что можно рассмотреть невооруженным глазом. А вот сопутствующие ей сооружения – сколько угодно. Главный купол, внутри которого скрывалась целая фабрика по вытягиванию Нити, запутанная вязь труб, по которым поступали необходимые для синтеза катализаторы, стоящие несколько поодаль кубы термоядерной электростанции и непрозрачный хобот гиперлупа, соединявшего строительную площадку с крупнейшим городом провинции Тапробани.
Господин Му тронул пилота за плечо и показал большим пальцем вниз, тем самым давая понять – он вполне насладился увиденным и теперь пора приземлиться рядом с куполом, где его ждал электрокар. Нигде не видно ни единого человека, только машины двигались сложными потоками между огромными кубами, каждый из которых представлял собой целую фабрику. Леваневский называл все это «бесчеловечным производством», и насколько мог почувствовать господин Му, в названии таилась некая шутка, но в чем ее тонкость – понять и не пытался. Автопилот ловко вел электрокар сквозь нескончаемый и, на взгляд человека, абсолютный хаос, под стать тому, что творился на улицах индийского города среднего размера – на пару-тройку десятков миллионов жителей.