Люди появились гораздо ближе к святая святых площадки – места, откуда вытягивалась Нить. Их было двое – высокий и нескладный Леваневский, похожий на Ганди, особенно после того, как начисто обрил голову, а его белоснежный костюм еще больше делал его похожим на ожившего покойника. Второй не был лично представлен господину Му и тоже на человека походил мало, по крайней мере на здорового человека. Человек в неестественной позе скорчился в самоходной коляске. Его тело обтягивал черный комбинезон, назначение которого, как уже знал господин Му, поддерживать в тонусе стремительно деградирующие мышцы – последствие детской травмы. Генеральный конструктор ГИРД-2. Человек, чей мозг и родил грандиозный проект Нити, что стянула первым стежком Землю и небеса. Нить, которой предстояло уничтожить монополию Главкосмоса на космические перелеты.
Впрочем, ключевое слово здесь – «предстояло».
Соскочив с электрокара и заложив руки за спину, господин Му подошел к ожидавшим, всем видом демонстрируя, что не собирается здороваться за руку. Европейская привычка при встрече соприкасаться ладонями всегда казалась ему неприятной и постыдной. А в данный момент усугублялась новостями, идущими в режиме реального времени с Шанхайской биржи.
– Я не понимаю, как какие-то спекуляции на том, чего вообще нет в материальном смысле, могут помешать проекту, – сказал Леваневский, начав ровно с того места, на котором они прервались сутки назад, когда господину Му стало ясно – тщательно выстроенная инвестиционная схема не выдержала нагрузки.
– Экономика – сложная наука, – вежливо сказал господин Му. – К сожалению, мой… вернее сказать – наш фонд подвергся весьма умелой атаке. И того, кто ее ведет, не заботит, что тем самым он ставит под удар всю мировую финансовую систему. Я вскоре получу отчет аналитиков, но там будут всего лишь детали. Общая картина – прилетел «черный лебедь», и если фонд продолжит работать в том же направлении, катастрофы не избежать.
– Я говорил вам, Арсен, лифт – тупиковый путь. – Господин Му даже и не сразу понял, кому принадлежит синтетический голос. – Теперь вам ясно, что в него не верят даже финансовые спекулянты? Нужен иной путь.
– О чем речь? – осведомился господин Му.
– У нас в рукаве припасен джокер, господин Му, – сказал Леваневский. – И Константин… господин генеральный конструктор предлагает вбросить его в игру. Но… может, прокатимся и поговорим там, в небесах? – руководитель ГИРД-2 повел рукой в сторону Нити.
И через полчаса гондола вознесла их на высоту, откуда открывался вид на полуостров, сверкающие огнями города, а если посмотреть вверх, то в чернеющем небе можно было увидеть звезды. И господин Му вдруг подумал – ничего им не мешает продолжить подъем и спустя несколько часов оказаться в космосе, на орбите, в точке, где подвешена огромная глыба металлического водорода, словно молот нависавшая над Землей, угрожая разнести в клочья хрупкое равновесие глобальной экономики, а заодно и монополию Главкосмоса на космические перелеты. И словно подчиняясь его желанию, гондола не остановилась на той высоте, на которую поднималась во время испытаний, а продолжила упрямо ползти вверх и вверх, одолевая километр за километром.
И пока они скользили по Нити в околоземное пространство, генеральный конструктор говорил своим, а вернее – и не своим вовсе синтетическим голосом, подтверждая сказанное проекцией схем, расчетов, рисунков. Когда он закончил, Леваневский перевел рычаг, давая команду на возвращение, и у господина Му оставалось достаточно времени просчитать последствия для сложнейшей системы мировых рынков того, что предложил генеральный конструктор.
Туго натянутая Нить – угроза для Главкосмоса, а точнее, для его упорного нежелания видеть альтернативы ракетным технологиям. Но Нить при этом ни в коей мере не наносила ущерба невольному, а может, и преднамеренному разделению человечества на две неравные части – космистов и всех остальных, небожителей и тех, кто оставался внизу, на дне гравитационного колодца. Нить оставалась нитью – тончайшей паутинкой, игольным ушком, через которое не протащить верблюда открытого для всех желающих космоса. Пожалуй, Нить нужнее Главкосмосу, ибо позволяла поднимать на орбиту то и тех, что и которых иначе поднять невозможно, но в ком и в чем корпорация испытывала острую нужду. Собственно, именно поэтому до сих пор никакого особого противодействия проект и не испытывал. Главкосмос молчаливо на него согласился. Чем бы ГИРД-2 и господин Му лично ни тешились.
Но то, что предложил генеральный конструктор, являлось совершенно иным и по масштабу, и по силе воздействия на сложившуюся систему стяжек и противовесов.
На меня косо посматривали с тех пор, когда «Титов» вернулся из вояжа к Юпитеру, а вслед за ним по чрезвычайно медленной, но наиболее экономичной траектории к Земле приблизился осколок метводородного ядра планеты-гиганта, выбитый суперкометой Хэйла – Шумахера. Он почти не отличался от редкоземельных астероидов, что разрабатывались в Поясе. Серое, бугристое небесное тело, и лишь анализаторы, обсевшие его словно крошечные мошки, подтверждали – метводородный состав, метастабильная решетка и целый букет свойств, от которых физики выли в восторге: высокотемпературная сверхпроводимость, графеновая прочность, сверхтекучесть и еще много чего.
Каждые полтора часа я видел астероид из иллюминатора каюты на «Гагарине», словно материальный укор тех ребят, которые все еще считали, будто Кузнецов пошел на сделку с дьяволом, и кто знает – не припасен ли у него в банке офшорный номерной счеток? Ну да я никого не винил и не вызывал на «откровенный разговор» у дальнего стыковочного узла, дабы кулаками в условиях невесомости отстоять собственную правоту и честность. «Жена Цезаря выше подозрений», так говорили в Древнем Риме? Но как бы я ни храбрился, ни хорохорился, а ощущение неуютности за время вынужденного простоя возрастало. Корабли отчаливали, корабли причаливали, стартовали, тормозили, финишировали, и лишь я оставался в стороне от праздника космической реконкисты, находясь (по официальной формулировке) «в резерве Главкосмоса», что являлось изощренной формой наказания тех, чья вина вроде и не доказана, но и сомнений в их виновности нет. Мариновать в резерве полагалось ровно до тех пор, пока резервист не доходил до той кондиции, когда сам, без подсказки со стороны старших товарищей, писал рапорт на увольнение.
Но космос… У меня нет ничего, кроме космоса. Прав старина Циолковский, нельзя вечно лежать в колыбели. Ощутив на вкус полную звезд бездну, увидев другие планеты, сросшись с космическим братством, больше никогда не сможешь нормально жить на Земле. И как бы тебя ни толкали обратно в колыбель, ты всеми силами будешь цепляться за то, чтобы оставаться космистом, хоть тушкой, хоть чучелком.
– Читал? – кивнул на планшет Федя Стокозов, когда я вернулся с пробежки по коридорам орбитальной станции. – Кое-что интересное и для тебя.
Сообщение, упакованное в несколько высушенных официозом строк. Суть которых: проект «Нить» закрывается. Все, карапузики, доигрались. Главкосмос может пить шампанское – монополия на веки вечные, аминь.
– Ребята вовсю празднуют, – мирно продолжил Федя, человек, личная неприязнь которого чаще других доходила до того градуса, когда нам приходилось снижать этот градус у дальнего стыковочного узла. – Пьют томатный сок с солью. Пойдешь?
Черт его знает, согласись я пойти со всеми пить за крах детища ГИРД-2, за крах мечты закадычного дружка Кости, за крах мечты тысяч землян все же вырваться из колыбели в космос, минуя физиологически неодолимый для них порог второй космической скорости, и, возможно, через какое-то время меня бы вывели из резерва в стоп-лист, а оттуда и в лист ожидания, посадив для начала на лунный толкач, а потом, глядишь, доверив контейнеровоз до Пояса. И жизнь пошла бы своим чередом, привычным и желанным… Но это означало предать Костю.
– У меня аллергия на томатный сок, – сказал я Феде, и когда тот, хмыкнув и пробормотав «ну-ну, тебе виднее», ушел, я вывел форму рапорта на увольнение по собственному желанию, заполнил его и, стараясь не раздумывать, отправил в департамент кадров Главкосмоса.
Запись прокручивалась снова и снова, единственное, что было сделано, – отключен звук. Поэтому, если не смотреть на экран, можно представить, будто ничего не произошло. И не происходит. Мировые новости не повторяют ту же запись с комментариями на разные лады, мировые лидеры не делают громких заявлений о том, как еще предстоит разобраться в подоплеке трагедии, но уже понятно – кому она выгодна. Главкосмос не хранит гробового молчания, лихорадочно формулируя официальную позицию и проводя закулисные переговоры с основными акционерами. Будто ничего не происходит. Ничего. А самое главное – никто не взрывал главный корпус Нити, и все, кто там работал, живы и здоровы.
Николай отхлебывал томатный сок, косился на экран, но не предлагал его вырубить. Потому что Костя смотрел и смотрел, словно запоминал каждую мелочь, каждый завиток огненного облака, который взметнулся из купола, дотянулся щупальцами до куба энергостанции, грузовых узлов и транспортной трубы, превращая их в такие же огненные облака.
– Это война. – Голос наполнил комнату, Николай вздрогнул, огляделся – кто говорит? – и лишь потом понял – кто. Или что. Черт разберешь. Хотя имя у этого «того, кого не может быть», имелось – Рыжая. Так, по крайней мере, все к голосу обращались. – Сеть слухами полнится. И свидетельствами, будто кто-то что-то видел. Однако социальный консенсус на необычно высоком уровне – виноват Главкосмос, который монополизировал космическое пространство. С этим придется что-то делать.
– Откупится, – предположил Николай, подошел к холодильнику, плеснул еще сока. Что ни говори, а на Земле завораживала возможность нелимитированного потребления помидорного напитка. За вечер он выдул месячный норматив космиста. – Здоровье присутствующих… – и осекся, традиционный космистский тост прозвучал особенно неуместно.