Роман Сергеевич выключил телефон и матюкнулся. Девять вечера, а у него дома кот не кормлен. Проклятые нейросети.
Сергей ЛукьяненкоКомендант Голливуда
Ярослав опустил поверх рубашек скатанные в рулон галстуки, подумал, проложил пижамой и положил сверху новенький ОЗК.
Теперь чемодан был полон. Но закрываться отказывался.
Несколько минут Ярослав давил на него коленом, пыхтел и ругался. Крышка упорно не защелкивалась. В этот момент в дверь и постучали.
Радуясь возможности передохнуть, Ярослав поспешил в прихожую и открыл. Взгляд его уперся в парадный мундир с новенькими, поблескивающими медалями «За освобождение Варшавы» и «За освобождение Берлина». Ярослав медленно задрал голову. Рост у него был не богатырский, сто семьдесят шесть сантиметров, и при встрече с рослыми людьми он до сих пор комплексовал.
Впрочем, перед этим парнем смутился бы любой.
Метра под два ростом, русоволосый, широкоплечий, с веснушчатым улыбчивым лицом, он выглядел как образцовый солдат с плаката.
– Старший сержант Павел Нырок в ваше распоряжение прибыл, товарищ… – тут парень на мгновение запнулся, – товарищ режиссер.
– Павел? – Ярослав кивнул. – Давайте без церемоний. Я человек штатский…
– У вас временное звание капитана, – напомнил Павел.
Ярослав досадливо махнул рукой.
– Да это… так… для солидности. Зовите меня просто Ярославом. Ярослав Кочетов. Без церемоний!
– Я с радостью, – ответил Павел и как-то ловко прошел мимо Ярослава в квартиру. Посмотрел на чемодан. Присел, надавил на крышку ладошкой, защелкнул. Встал, уже с чемоданом в руках, в другую руку взял здоровенный кофр и рюкзак. – Весь скарб? Или еще что-то берем? Машина у подъезда.
– Весь… – пробормотал Ярослав. – Я готов.
Павел целеустремленно двинулся на выход, по пути поинтересовавшись:
– А вы не еврей, товарищ Кочетов?
– Я? Не… не довелось, – смутился Ярослав. – Это важно?
– Да спросить все хочу, – смущенно произнес Павел. – Зачем Израиль-то в замес ввязался?
Ярослав помотал головой. Вышел на лестничную площадку вслед за Павлом, стал закрывать дверь. Спросил:
– А если бы я был еврей, то откуда бы это знал? Про Израиль-то?
– Ну… – Павел ухитрился почесать нос, не выпуская из рук чемодана. – Евреи умные, должны про Израиль все знать…
– Откуда ж ты такой, старший сержант Нырок, – пробормотал Павел.
– Деревня Верхние Защипки, товарищ режиссер. Это в низовьях Енисея. Наш род там со времен государя-императора живет. Семья большая, одних братьев четверо…
– Здорово. – Ярослав пошел вслед за Павлом. Лифт не работал уже второй день. – Все живы?
– Благодарю, все, – ответил Павел. – А как ваши?
– Я из Саратова, – мрачно ответил Ярослав.
– Вот же несчастье-то какое, – вздохнул Павел. Будто порыв ветра пронесся по подъезду. – А зачем по Саратову-то ракетами били, ему и так несладко было? Завод у вас какой?
– Заводы у нас тоже есть. Но говорят, что с Самарой перепутали.
– Это бывает, – вздохнул Павел. – Так вы не знаете насчет Израиля, получается… Я-то думал, все режиссеры…
– Слушайте, Павел, в Голливуде нас будет встречать Семен Сергеевич Сахаровский, продюсер, одессит. Наш человек на месте. Вы его спросите. – Ярослав мстительно улыбнулся. Сахаровский был скользкий тип, вечно затевал кинопроекты на постсоветском пространстве и всех кидал, чем и жил.
– Вот спасибо, так и сделаю! – обрадовался Павел.
Летели долго. Шли на запад, с дозаправкой на Кубе, огибали Прибалтику, чтобы не сильно фонило, потом быстро на максимальной высоте проскочили над Британией. Пилот позвал в кабину, уверял, что можно будет разглядеть верхушку Биг-Бена, но потом признал, что та уже скрылась в холодных, зловеще мерцающих водах Нового Ла-Манша. Из пассажиров Ярослав с Павлом были вдвоем, все остальное пространство старенького транспортника было забито гуманитаркой – мука, сахар, тушенка, серые колючие одеяла. Павел, не спрашивая, соорудил себе из одеял гнездо и уснул в нем. Его могучий храп заглушал даже рев двигателей.
Ярослав нервничал, ходил по салону, потом к нему заглянул штурман, подмигнул, налил стакан дрянного коньяка – и вскоре Ярослав уже спал рядом с сержантом, чей храп совершенно перестал мешать.
В Гаване было тепло и влажно. Обязательное ношение противогазов уже отменили, хотя некоторые кубинцы упрямо ходили в респираторах и повязках. Ярослав и Павел умылись на летном поле, веселый темнокожий техник угостил их ромом, на ломаном русском рассказал об истории советско-кубинской дружбы и дал с собой целую бутылку и пару спелых манго.
Дальше летелось веселее.
За ромом наведался штурман – объяснив, что после контузии ему это помогает контролировать приступы агрессии. Потом заглянул второй пилот и посоветовал штурману больше не наливать, если «товарищ режиссер» хочет увидеть Голливуд. Но зато выпил сам.
В Лос-Анджелес прилетели ранним утром.
Несколько вертолетов кружило в воздухе. Заходил на посадку боинг. Вообще, Лос-Анджелес удивительным образом совершенно не пострадал.
Транспортник приземлился, долго выруливал по полю аэродрома. Ярослав с жадным любопытством смотрел в иллюминатор – в Голливуде он ни разу не был. Вначале был слишком молодым и неизвестным, потом пандемия, потом война…
Когда самолет опустил пандус, на поле уже ждали несколько грузовых автомобилей. Мрачные люди, большей частью негры, в военной форме, но без знаков различий, принялись выгружать мешки, ящики и коробки. На Ярослава они смотрели с безразличием, на едва проснувшегося и потягивающегося Павла – неприязненно и с опаской.
– На Кубе снова, что ли? – спросил сержант.
– Нет, прилетели, сержант.
– О, так это америкосы! – расцвел Нырок. – Привет, хау ду ю ду?
Он добродушно рассмеялся и похлопал по плечу чернокожего здоровяка. Сказал:
– Ты не парься, братан. Мы обид не держим!
Негр что-то прошипел себе под нос и вздернул на плечи два мешка. Нырок ухмыльнулся и каким-то удивительным образом потащил вниз сразу четыре.
Ярослав вздохнул и решил не участвовать в этом соревновании. Спустился вниз по ребристому железному пандусу. Было жарко, даже жарче, чем в Гаване, а ведь солнце только начало всходить.
– Ярослав! Ярослав Романович! – Внизу его уже ждал Сахаровский. Толстенький, невысокий, лысый, в цветастой панамке, ярких голубых шортах и оранжевой рубашке-поло он выглядел чудовищно.
– Педераст, что ли? – шепотом произнес над ухом Ярослава сержант.
– Нет, мимикрирует, – так же тихо ответил Ярослав. – Бабник еще тот…
Сахаровский тем временем засеменил навстречу. Облапил Ярослава и трижды расцеловал в щеки.
– По-нашему, по-русски! – радостно уточнил он. Глянул на Павла и робко протянул тому руку. – А вы, простите…
– Ассистент, – мрачно сказал сержант. – Старший.
Сахаровский закивал и снова перенес внимание на Кочетова.
– Рад вам сообщить, что решение принято и единогласно утверждено всеми заинтересованными лицами! – сообщил он. – Только что были подписаны все бумаги. Отныне вы – военный комендант Голливуда. Ну, в части кинопроизводства.
– Так быстро… – растерялся Кочетов.
– А что вы хотите? Бизнес! Война войной, но она закончилась, надо строить новый мир! И Голливуд готов внести свой вклад!
Сахаровский подмигнул и добавил:
– Жадины они тут все! Но вы не беспокойтесь, Славик. Я с вами, и все будет хорошо! Сегодня отдохнете с дороги, я договорился, а завтра приступите к службе!
– А это еще кто? – пророкотал сверху Нырок.
Ярослав повернул голову и увидел стоящего за спиной Сахаровского человека – тощего, страшненького, узколицего, с чахлыми волосенками. Человеку было под пятьдесят. Он неловко улыбался и стоял на полусогнутых ногах, горбясь, будто старался стать меньше ростом.
– Это… – Сахаровский смутился. – Вы уж простите, прибился на днях… жалко стало… подкармливаю, спит у меня в саду…
– Лицо знакомое… – прошептал Ярослав. – Кажется… нет, не может быть…
– Маколей Калкин, – кивнул Сахаровский. – Он с ума сошел, как война началась. Считает себя маленьким потерявшимся мальчиком. С ума сошел, в роль вошел… эх, война-война, что ж ты, подлая, наделала… Для конспирации можете звать его Каколей Малкин, он на это имя спокойней откликается.
Ярослав оторопело смотрел на Маколея.
Тот доверчиво улыбнулся.
– Ешкин кот, – вздохнул Нырок. – Вот беда-то. У нас в деревне так однажды бабка Дуня с ума тронулась. Решила, что снова юная девица, и ко всем приставала… Гражданин Сахаровский…
– Товарищ! Товарищ Сахаровский, я настаиваю! – Семен Сергеевич прижал ручки к груди.
– Вы не еврей?
– Ах, если бы! – Сахаровский помотал головой. – А с какой целью интересуетесь?
– Хочу обсудить политическую ситуацию на Ближнем Востоке.
– Как-нибудь потом, непременно, – кивнул Сахаровский и осторожно похлопал Нырка по бицепсу. – Да что ж мы стоим? У меня супруга с утра на ногах, жарит, варит, печет! Ждем дорогих гостей, по-нашему, по-русски, за столом! Мне разрешили машину подогнать, только не к трапу, ну да тут недалеко, метров сто, вон за тем боингом…
И они двинулись по летному полю.
Машина у Сахаровского была огромная, ярко-голубая, лимузин с откидывающейся крышей. Павел с грудой багажа и случайно прихваченным мешком гуманитарной муки занял заднее сиденье. Калкин, к удивлению Ярослава, забрался в багажник и прикрыл его за собой.
– Делайте вид, что не замечаете! – шепотом велел Сахаровский. – Иначе начнет плакать, это невыносимо!
Ярослав представил себе плачущего Маколея, и его замутило. Он быстро сел на переднее сиденье, несмотря на укоризненный взгляд Семена Сергеича, и машина тронулась.
– Постарайтесь в дальнейшем садиться на заднее сиденье! Так вы сразу обозначаете свое главенствующее положение!
– Почему так?