делить, например, какие виды дубов и сосен он имеет в виду, а многие из его наблюдений поражают своей остротой и современного ботаника: почти невероятным кажется, например, как мог сделать такое точное описание сережек лещины человек, не имевший в своем распоряжении увеличительных стекол. Наконец, самое главное — это то, что Феофраст сделал ботанику самостоятельной наукой, отделив ее от зоологии и положив в основу своей деятельности в этой области наблюдение и опыт, стал работать в ней методами, исключавшими вторжение в науку всякой метафизики. В своих исследованиях растительного мира Феофраст руководствовался, с одной стороны, собственными наблюдениями, с другой — использовал практические знания и опыт своих предшественников и современников, знакомых с растительным миром.
Ботанические труды Феофраста были первой попыткой систематизировать и объединить многочисленные, разрозненные наблюдения и узко практические сведения о растениях, явившиеся результатом многовекового опыта народов, населявших Грецию и соседние страны, в единую систему знаний, по-своему продуманную и последовательную. И пусть отдельные высказывания, обобщения и положения, данные «отцом ботаники», теперь нам представляются наивными, поверхностными и не отвечающими современным научным представлениям, — их историческое значение в развитии методов научного познания природы в последующие века несомненно и очень значительно.
При оценке ботанических работ Феофраста необходимо всегда учитывать, что в его наблюдениях нет и не могло быть точного определения количественных отношений и точной качественной характеристики процессов, совершающихся в организме растения. Эта ограниченность методов, приемов и средств познания была следствием примитивного характера производства в древней Греции с ее рабовладельческой системой хозяйства, не способствовавшей развитию техники научного эксперимента и познания явлений окружающей действительности и природы.
При этих условиях труды Феофраста и тот уровень научных знаний, который был им достигнут, представляются весьма значительными, имеющими определенную ценность в истории ботанических знаний и важными потому еще, что они проливают свет на источники первых теоретических, положений в области ботаники с древнего времени.
Характерным является также и то обстоятельство, что последующие ученые древнего мира, соприкасавшиеся в своих, работах с ботаникой, как Плиний, Диоскорид, Варрон, Колумелла и другие, не смогли стать выше Феофраста ни в описании форм и строения растений, ни в понимании их природы, ни в отношении взаимосвязи растений с окружающей их средой (влияние экологических факторов).
Давно уже оставлен взгляд Шпренгеля, объявившего Феофраста только компилятором, не умеющим отличать в чужих словах истины от лжи и не способным ни к собственным наблюдениям, ни к собственным выводам. Феофраст был тонким и точным наблюдателем, и живой интерес к растительному миру еще изощрял эту наблюдательность. Такую морфологию корня, какая дана в книге I «Исследования о растениях», можно было создать только на основании личного, очень внимательного изучения. Описания листьев целого ряда растений, такие подробные и такие точные, могли быть сделаны только человеком, который сам рассматривал эти листья, сравнивая их один с другим, умел подметить все их особенности и отличительные признаки и немало потрудился над тем, чтобы дать такое описание, в котором «словам было тесно, а мыслям просторно». Мы уже упоминали, что в распоряжении Феофраста еще не было точной ботанической терминологии, и чрезвычайно интересно следить, как он вырабатывает ее сам, неизменно стремясь к максимальной точности и ясности. Описание перистого листа впервые дано им: стоит сравнить описания листа у ясеня (III.II.3), у рябины (III.12.7) и у бузины (III.13.5), чтобы увидеть, как старательно передает он особенности каждого, стараясь в то же время установить то общее, что объединяет их всех. Соцветие рябины он сравнивает с булавой: сравнение живописное, но, видимо, не удовлетворившее Феофраста: он отказался от него при описании соцветия бузины, дав его в словах более сухих, но и более четких (III.12.8 и ΙΙΙ.13.6). Все это было бы невозможно без самостоятельной работы, поисков и наблюдений. Сад в Ликее превратился для Феофраста в своего рода опытный участок: там рассматривал он корни разных трав, начав с них, как с материала наиболее доступного, свое изучение корневой системы; наблюдал за тем, как прорастают семена двудольных растений, что происходит с посаженным чесночным зубком и как цветы в непрерывном круговороте сменяются одни другими. В этом саду мог он наблюдать, как оживают от «улыбки весны» притаившиеся зимой цветы и травы. Для лишенного всяких словесных прикрас, намеренно строгого и сухого стиля Феофраста такая, чуть ли не единственный раз прорвавшаяся метафора значит очень много: она выдает его любовь к этому зеленому миру, который он не только изучал, но и которым любовался. И точность его описаний свидетельствует не только о внимательности ученого, но и о восхищении художника, остро воспринимавшего форму и цвет.
Наблюдения Феофраста не ограничивались, конечно, садом в Ликее и близлежащими полями и огородами. Если доказательства, которые приводил когда-то Кирхнер[1] в пользу того, что Феофраст лично побывал в такой-то и такой-то области Греции, не всегда кажутся убедительными, то оспаривать самый факт его путешествий вряд ли представляется возможным. Уроженец Лесбоса, он, конечно, бывал на противолежащем малоазийском берегу, на Троад-ской Иде, и за те годы, которые он провел в Ассосе вместе с Аристотелем, бежавшим сюда из Афин к своему другу Гестиею, у него накопился большой ботанический материал, складывавшийся и из собственных наблюдений и из тех сведений, которые сообщали ему местные дровосеки и сельские хозяева. Но, обращаясь к опыту практических работников и наблюдениям этих практиков, связанных своей повседневной жизнью с растениями, Феофраст ничего не принимал от них на веру, без последующей личной проверки сообщаемых сведений. Часто каждое их утверждение он подвергал внимательному разбору и суровой критике. В древней Греции большое развитие имели сбор и заготовка лекарственных растений, составлявшие профессию многочисленной группы людей, которые назывались ризото-мами (корнекопатели, корнерезы). Продажа лекарственных растительных средств находилась в руках особых людей, называвшихся фармакополами. Эти люди обладали значительным запасом медицинских сведений о лекарственных растениях и о самих растениях. Но Феофраст, говоря о ризотомах, отмечает, что «многое они сумели подметить точно и правильно, но многое преувеличили и извратили». Он считал, например, нелепым обычай ризотомов при отыскании лекарственных растений руководствоваться полетом птиц, или положением солнца на небе.
Так же критически и строго он относился ко многим утверждениям практиков сельского хозяйства. Феофраст часто проверял получаемые сведения собственными наблюдениями: жители Иды, например, утверждали, что у ясеня нет ни цветов, ни плодов. Феофраст приводит их мнение и тут же опровергает его, дав описание ясеневого плода. Ряд сведений о корнях различных деревьев — а корни его очень интересовали, — которые он получил и от троадских лесников, и от аркадских дровосеков, он проверил и исправил на основании того, что видел и наблюдал сам (см. примечания, стр. 394 след.). По личным наблюдениям знал он и растительность Македонии: у него была земельная собственность, в Стагире, и трудно представить себе, чтобы человек, для которого занятия ботаникой были делом всей жизни, упустил возможность лично познакомиться с великолепными лесами Македонии. Список деревьев, растущих только в горах, составлен им на основании лесной македонской флоры (III.3.1); рассказывая о выгонке смолы (IХ.З), он имеет в виду македонских смолокуров. Все это — личные македонские впечатления, и «людей из Македонии» Феофраст упоминает часто, ссылаясь на них как на свой источник.
Бывал Феофраст и в Беотии: такое описание водяной лилии с Орхоменского озера (IV.12.4) можно сделать, только после внимательного и неоднократного рассматривания цветка. В пользу его личного знакомства с растительностью Эвбеи можно привести и список растений, которые не растут на этом острове, и точное упоминание таких мест, где водятся и где не растут два маленьких сорняка (IV.5.4; VIII.8.5). Нельзя, вообще говоря, представить себе, чтобы Феофраст хоть раз не побывал на Эвбее: Аристотель умер именно там, в Халкиде, и трудно допустить, чтобы Феофраст, любимейший ученик Аристотеля, на которого последний, умирая, возложил такие важные поручения, отсутствовал при его кончине.
Было бы очень соблазнительно продолжить, как это сделал Кирхнер (ук. соч.), список мест, где Феофраст лично занимался своими ботаническими наблюдениями и изысканиями. Осторожнее, однако, пока от этого воздержаться: материал, имеющийся в нашем распоряжении относительно Аркадии, Крита, Фессалии, а тем более Понта, Киликии, Сицилии и прочих мест, не допускает только одного истолкования: сведения о флоре этих стран Феофраст мог получить и на основании собственных наблюдений, и на основании того, что было ему сообщено другими.
Вопрос этот, в конце концов, не имеет той важности, которую, казалось бы, можно было ему приписать. Основные принципы работы Феофраста — личное наблюдение, собирание сведений от других и проверка их там, где возможно, данными, полученными путем собственных наблюдений, — вырисовываются уже довольно отчетливо. Надо заметить, что обилие наблюденийФеофраста отнюдь не зависело от его путешествий, так как он организовал для себя доставку ботанического материала, который собирали для него люди, разосланные с этой целью в разные места Греции. Скорее всего это были его же собственные ученики и слушатели, проявившие особенный интерес к ботаническим занятиям. Имя одного из таких помощников Феофраста сохранилось: Феофраст упоминает («Исследование о растениях, III.12.3) некоего Сатира, который был послан в Аркадию и которому местные дровосеки приносили образчики разных древесных пород. Это последнее сообщение заслуживает особого внимания: Феофраст хотел иметь в своем распоряжении свежие образцы тех растений, о которых он говорил или писал: с их помощью он проверял и дополнял свои старые наблюдения. Если привезти в Афины из Аркадии или Македонии большой ствол или комель дерева с целой системой длинных и толстых корней было делом трудным, то ничего не стоило захватить с собой листья, ветку, кусок коры, плоды, шишки и те непонятные для древних образования, которые являются цветками дерева. Можно смело утверждать, что описание этих частей для большинства деревьев сделаны Феофрастом de visu: если он не наблюдал их в лесу, на самом дереве, или если он хотел проверить свои старые впечатления, то у него под руками находился гербаризованный материал, собранный для него по определенному заданию. Сравнивая между собой, например, описания деревьев в книге III «Исследования о растениях», мы сразу же увидим, что они сделаны по одному и тому же образцу: общий вид дерева, древесина, кора, лист, корни, плоды, где растет, как используется для разных нужд, сколько видов имеет. Феофраст, очевидно, приступая к св