«со всеми своими мужи». Здесь же читатель узнает, что московского князя и его войско на битву благословил не Сергий, о свидании с которым летописец не знает, а коломенский епископ Герасим. Последнее представляется тем более правдоподобным, что при заданных календарных сроках на поездку к Троице и возвращение к войску просто не оставалось времени. И как бы подтверждая такой вывод, Пространная повесть сообщает, что троицкий игумен послал московскому князю вдогонку «грамоту» с благословением, которую тот получил за два дня до Рождества Богородицы, то есть 5-го или 6-го сентября, когда войско стояло на берегу Дона в раздумье перед дальнейшим шагом. Письмо от Сергия, ободрившее Дмитрия, сыграло свою роль: в тот же день началась переправа через Дон, навстречу Мамаю [Ск., 19].
В Пространной редакции летописной повести тоже ничего не говорится о поединке Пересвета с ордынцем. Битва началась столкновением армий: «И бысть сеча зла и велика, и брань крепка ‹…› и много руси побьени быша от татар, и от руси татары, паде труп на трупе». Только в конце, в значительно расширенном перечне павших (но опять на последнем месте) мы находим имя Александра Пересвета [Ск., 22]. Однако расширение списка героев не должно вводить в заблуждение. Как выяснил Ю.К. Бегунов, увеличение количества имен произошло не за счет уточнения действительных потерь, а за счет людей, погибших или до, или же — много позже интересующей нас даты[199]. Однако именно в этом перечне к имени Пересвета дано примечание, которое трудно посчитать случайным или выдуманным, поскольку оно никак не связано ни с битвой, ни с действующими лицами: называя Александра Пересвета, автор заметил, что он — «бывый прежде болярин брянский».
Вторым по своей значимости источником, содержащим сведения о событиях 1380 г. и текстуально не зависящим от обеих редакций летописной повести, является «Житие преподобного Сергия Радонежского» в его древнейших вариантах, изданных еще Н.С. Тихонравовым[200].
Автором первой редакции «Жития…» традиционно полагают инока Троицкой обители Епифания (Премудрого), сподвижника Сергия. На протяжении многих лет он близко знал преподобного, а затем опрашивал современников, собирая сведения о детстве и юности своего наставника. Труд Епифания был закончен между 1418 и 1420 годами, то есть четверть века спустя после смерти самого Сергия[201], однако его текст известен лишь по отдельным фрагментам, с той или иной степенью достоверности вычленяемым из текста «Епифаниевских редакций», принадлежащих в большей своей части перу Пахомия Логофета (Серба), работавшего во второй четверти XV в.[202] Последнее обстоятельство позволяет рассматривать тексты суммарно, поскольку дело касается исключительно рассказа о свидании московского князя Дмитрия Ивановича с Преподобным.
В древнейших списках «Жития Сергия» Епфаниевско-Пахомиевской редакции середины или второй половины XV в. сообщается, что к Сергию «некогда» приехал «князь великий» и начал жаловаться на угрозу со стороны Мамая, собирающегося «разорить церкви». В последующей, более развернутой редакции (по Н.С. Тихонравову — 2-й Епифаниевской с изменениями Пахомия) речь идет уже о «князе великом Дмитрии Ивановиче», сообщившем Сергию, что «безбожные татары идут ‹…› на Русскую землю, хотя разорити святые церкви и погубити наше христианство». Игумен благословил князя выйти навстречу врагу, после чего Дмитрий обещал, если останется жив, построить монастырь. Вернувшись с победой, он заложил монастырь на р. Дубенке в память Успения пресвятой Богородицы. Вот как об этом повествуют жития:[203]
| «Некогда же приде князь велики в монастыр к преподобному Сергиу, и рече ему: | «По времени ж некоем прииде князь великый Дмитрей Иванович къ преподобномŷ Сергию в монастырь и рече старцю: |
| отче, велия печаль обдержит мя. Слышах бо, яко Мамай въздвиже всю орду и идет на Русскую землю, хотя разорити церквы, их же Христос кровию своею искупи. | веси ли, отче, велика меня скорбь обдержит и печаль, и всемŷ христианьствŷ скорбь. Слышим, что Мамай, ординьскый князь, подвиже всю ордŷ безбожных татар, идŷт на мою отчинŷ, на Рŷсскŷю землю, хотя разорити святыа церкви и погубити наше христианство. |
| Тем же, отче святый, помоли Бога о том, как сия печаль обща всем христианом есть. | Тем же, отче святый, помоли Бога о нашем христианстве, да избавит нас Бог от таковыа беды. |
| Преподобный же отвеща: иди противу их, и Богу помагающе ти победиши, и здравъ с вои своими възвратишася, токмо не малодушествуй. | Блаженный же отвещавъ, рече: господини царю нашь русскый, ты еси пастырь великомŷ стадŷ всему христианствŷ. Подобает ти пещися о своем стаде крепко, и должно ти и душю свою положити о нем в Христовъ образ, яко ж и Христосъ о нас кровь свою излиа и душу свою положи. И поиди, господини царю нашь, противŷ имъ съ правдою и покорением, яко ж пошлина твоа дръжить покарятися ординьскому царю должно. А чрес то надеемся на человеколюбие Божие и на пречистŷю Богоматерь, поможет ти Богь победити их, и здравъ возвратишися съ вои своими. Дръзаи, господини нашь, Богъ с тобою, и прославит Господь имя твое в род и род. |
| Князь же отвеща: аще убо Бог поможет ми молитвами твоими, то пришед поставлю церковь въ имя пречистыа владычица наша Богородица честнаго еа успениа и монастыр съставлю общаго житиа. | Князь же великыи рече: отче святыи, аще ми Бог поможет и възвращуся здравъ, поставлю церков во имя пречистые Богородица честнаго ŷспениа, и монастырь съставим общаго житиа. И се князю глаголящу. |
| Слышанно ж бысть, как Мамай идет с татары с великою силою. | Слышано бысть въскоре: се Мамай грядет съ татары съ силою многою. |
| Князь же, събрав воя, изыде противу их. И бысьть по пророчьству святого Сергиа. И, победив, татары прогна, и сам здравъ съ вои своими възвратися. И тако моливь святаго Сергиа обрести место подобно, иде ж церъков сътворити. И тако обретше место подобно, призва и князя великаго, и основаста церковь, иже и вскоре сътворише церков красну въ имя пречистыа на Дубенке, и съставиша обще житие.» | Князь же великыи събрався изыде въскоре противу их, и бысть сеча зело велика, и по пророчеству святаго побежени быша безбожные татарове, избиша их множство бесчислено. Самь же князь великыи здравъ возвратися съ своими вой, радуяся» и пр. |
Вот и всё. Ни о каких иноках, посланных с князем, ни одна из древних редакций жития Сергия, оставшихся от XV в., не упоминает.
Текст этот в высшей степени примечателен. Он свидетельствует, что до второй половины XV в., если не еще позже, никто из окружения Сергия в Троицкой обители не знал о посылке с Дмитрием иноков, в противном случае факт этот вряд ли мог быть обойден молчанием. С другой стороны, сбор Епифанием материалов о жизни Сергия и использование Пахомием Сербом исключительно только собранного Епифанием позволяет полагать, что до указанного времени в Троицкой обители не вели никакой летописи или хроникальных заметок, из которых позднейшие сочинители могли почерпнуть сведения о событиях 1380 г. Единственное, что осталось от того времени — известные записи на листах Троицкого стихираря XIV в., сделанные неким «Епифаном» (в котором традиция склонна видеть Епифания Премудрого), даты которых читались И.И. Срезневским и его последователями как 21 и 26 сентября 1380 года, однако их содержание не проясняет, а еще больше запутывает вопрос:
«М(е)с(я)ца септябр въ 21 д(е)нь в пят(ок) на памят(ь) о(агно)с ап(о)с(то)ла Кондрата по литурги почата быс(ть) пис(а)т(ь) татр[адь] 6. Во т(о)жь […] […] симоновскии приездиль, во т(о)ж д(е)нь келарь поехалъ на Резань, во т(о)ж [д(е)нь] чернца уе[…] […]ьр д(е)нь Исакиі Андрониковъ приехалъ к намь, во т(о)ж д(е)нь весть прид(е), яко летва грядеть с агаряны […]»[204]
Так получается, что единственным фактом, отложившимся в памяти иноков Троицкой обители о взаимоотношениях преподобного Сергия с московским князем, остался его приезд перед сражением с татарами и последующее строительство монастыря на р. Дубенке. Но когда произошло это свидание?
В текстах жития об этом не сказано. По умолчанию считалось само собой разумеющимся, что обращение московского князя к троицкому игумену, с которым у него тогда были довольно сложные отношения из-за кандидатов на митрополичью кафедру, могло произойти только в самый критический момент, т.е. накануне битвы на Дону. Об этом — вроде бы — свидетельствовал и княжеский обет, реализованный постройкой монастыря на р. Дубенке. Однако именно наличие монастыря позволяет в таком приурочивании усомниться, поскольку, как показал В.А. Кучкин, монастырь основан не в память Рождества Богородицы, приходящегося на день победы на Дону, а в память Успения Богородицы, приходящегося на 15 августа. Более того, современные событию летописи закладку обетного монастыря на Дубенке и его храма отмечают в августе 1379 г., т.е. за год до Куликовской битвы. Всё это безусловно доказывает, что Дубенский монастырь явился памятником не Куликовской битвы, а предшествующей ей битвы на р. Воже, которая произошла 11 августа 1378 г., за три дня до праздника Успения Богородицы, с чем и был связан приезд Дмитрия к Сергию[205].
Визит этот был вызван крайней необходимостью. Впервые московский князь выступал против своего ордынского сюзерена, которому приносил некогда присягу на верность, и освободить от нее князя могла только Церк