Была и третья группа ученых, пытавшихся согласовать официальные установки с новыми веяниями, не порывая со старым, ладя и с церковными кругами, и с чиновниками из Министерства просвещения, исподволь вводить в русскую науку то, что дала передовая биология. Положение таких людей тоже было непростым. Начальство смотрело на них с подозрением, молодежь презирала за приспособленчество. Противоречивые чувства вызывает их деятельность и сегодня. И все же эти люди в определенной мере способствовали прогрессу отечественной науки, помогли ей выстоять в годы реакции, накопили много новых фактов, наметили интересные направления исследований. К числу таких людей принадлежал Анатолий Петрович Богданов, с чьим именем как раз и связаны широкие раскопки подмосковных курганов.
Современники его не любили. «Никого так не ругают в Москве, как Богданова» – писал он сам о себе. Его ученик Д. Н. Анучин, рассказывая об учителе в некрологах и записях для себя, скрепя сердце признавал, что покойный резко выделялся из университетской среды, совершал порой сомнительные поступки, хотя в целом сделал много полезного.[98] В XX веке деятели такого типа, как Богданов, встречались чаще, чем в XIX столетии. Это не столько педагоги, не столько кабинетные исследователи, сколько организаторы, дельцы буржуазного склада (что не мешает им иметь учеников и солидные публикации).
Богданову посвящен большой и содержательный очерк в монументальном труде «Русские биологи-эволюционисты до Дарвина», созданном видным историком нашей науки Борисом Евгеньевичем Райковым.[99] По его мнению, решающую роль в формировании характера и жизненных принципов этого ученого сыграли происхождение и впечатления детских и юношеских лет. Действительно, история его жизни необычна.
В начале октября 1834 года в сторожке церкви села Богородицкого Воронежской губернии был найден подкидыш. Младенец лежал в красивой корзинке и в шелковом белье. Хозяйка соседнего имения – молодая вдова Е. Ф. Татаринова – взяла ребенка к себе в дом. Он рос как барчук в помещичьей семье. Большое участие в его воспитании приняла мать Татариновой, тоже вдова, княгиня Г. Н. Кейкуатова. Официально усыновлен мальчик не был. Под обычной для подкидышей фамилией – Богданов (Бог-дал) – его записали в крестьяне. Анатолий жил в холе и неге, как вдруг пришла беда. Татаринова неожиданно скончалась, и приемыш оказался крепостным ее наследников, родственников покойного мужа. Дворня принялась измываться над вчерашним барчонком. С большим трудом приемной бабушке удалось вызволить своего любимца.
Но сложности продолжались. Мальчика надо было учить, а устроить «крестьянина» в губернскую гимназию в николаевские времена было делом немыслимым. Помогло лишь ходатайство архиепископа Воронежского и Задонского Антония, почему-то заботившегося о судьбе Анатолия. В гимназии проявились большие способности подростка. Еще на ученической скамье он написал свою первую статью, напечатанную в «Воронежских губернских ведомостях». Все эти годы он чувствовал себя в ложном положении. Подкидыш, мужик, получавший в то же время изрядные суммы от бабушки, оставался чужаком для однокашников – детей из дворянских, но зачастую обедневших семей. Отсюда, по собственному признанию, развились те свойства характера, что всегда отталкивали от него людей, – скрытность, завистливость, мстительность, притворство.
Окончив гимназию, в 1851 году Богданов поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. И это прошло нелегко. До завершения курса со званием кандидата (в 1855 году) Анатолий числился крестьянином, и бабушка платила за него подати. Он жил теперь одной мыслью – выбиться в люди любой ценой. «Наболело бесправие подкидыша». Юноша стремился завоевать внимание и покровительство профессоров. Его студенческая работа «О признаках определения формаций осадочных пород» была рекомендована к печати крупным геологом профессором Г. Е. Щуровским и удостоена серебряной медали. Руководителем студента в университете стал профессор зоологии Карл Францевич Рулье – сторонник эволюционной теории, блестящий педагог, о чьих лекциях с восхищением писал Герцен. Дорожа своими взаимоотношениями с профессурой, Богданов и здесь не сумел сойтись со сверстниками. Они видели в нем лишь выскочку и подхалима.
С окончанием университета наметился перелом к лучшему. Для подготовки к профессорскому званию Богданова послали в командировку за рубеж. За 15000 рублей, данных бабушкой, он купил деревянный дом в Спасопесковском переулке. Посещение Германии, Бельгии, Франции позволило молодому ученому познакомиться с новейшими достижениями западноевропейской науки, малоизвестными в России, изолированной от Запада в годы николаевской реакции. Интересовался Богданов тогда преимущественно зоологией, в особенности проблемой акклиматизации животных, увлекавшей Рулье в конце его жизни. Возглавляемый Рулье Комитет по акклиматизации готовил Акклиматизационную выставку, состоявшуюся в 1858 году в манеже и предопределившую открытие Московского зоологического сада. Богданов вошел в этот Комитет и был одним из организаторов зоосада. Уже в эти молодые годы он занял несколько хорошо оплачиваемых должностей и с гордостью сообщал бабушке, что получает 1400 рублей в год.
Дальше опять пошли неприятности. Защита магистерской диссертации «О цветности пера птиц» в 1858 году едва не кончилась провалом. Работа была написана наспех, и оппоненты оценили ее невысоко. Только письмо тяжело больного Рулье ученому совету с добрыми словами о диссертанте спасло его. Вскоре Рулье умер. На факультете началась борьба за освободившееся место. В ней победил Богданов, искусно обойдя других претендентов, пожалуй, более заслуженных (вероятно, в предвидении этого он и спешил с защитой). С тех пор жизнь Богданова была навсегда связана с Московским университетом. В двадцать три года он адъюнкт, в двадцать девять лет, в 1863 году, – экстраординарный профессор, заведующий Зоологическим музеем.
В эти годы он похоронил свою приемную бабушку, оставившую ему приличное наследство, и узнал, наконец, кто же его родители. Матерью его была не кто иная, как эта самая «бабушка», а отцом – не кто иной, как архиепископ Антоний.
Не все шло гладко. Из Комитета акклиматизации Богданова выжили. Составленный им учебник естествознания для гимназий вызвал отрицательные отзывы специалистов. Большинство коллег считало молодого профессора не настоящим ученым, а ловким, беспринципным карьеристом. Но со временем его энергия, целеустремленность заставили многих признать, что он способен и на большие, полезные для науки и родины дела.
В 1863 году по инициативе Богданова было основано Общество любителей естествознания при Московском университете. Президентом избрали престарелого Г. Е. Щуровского, но фактически руководителем был Богданов. После смерти Щуровского он сменил его, но через три года передал этот пост своему ученику Д. Н. Анучину. Казалось бы, нужды в новом научном объединении не было. Ведь с 1805 года при университете успешно работало авторитетное Общество испытателей природы. Но постепенно определился совершенно разный профиль этих объединений. Общество испытателей было замкнутым кружком кастовых специалистов, изредка собиравшихся на закрытые заседания. В Общество любителей естествознания принимали всех желающих. Заседания были открытыми, приобретая порой характер лектория, публичных диспутов. В этом сказался дух эпохи, демократического движения шестидесятых годов. В 1864 году в Обществе любителей естествознания появились отделения антропологии и этнографии, отсутствовавшие в Обществе испытателей. Новая организация хотела откликнуться на достижения быстро развивавшейся за рубежом науки, стать пропагандистом ее в России.
Помня об успехе Акклиматизационной выставки, Богданов задумал новую выставку – антропологическую. Для сбора экспонатов понадобилось провести ряд командировок и экспедиций. Именно тогда Богданов и его помощники приступили к раскопкам подмосковных курганов, чтобы извлечь из них древние вещи и черепа. Материалов было собрано много, но выставка, открывшаяся в 1867 году, получила название не Антропологической, а Этнографической, что объяснялось, скорее всего, тактическими соображениями (как бы не испугать начальство). Экспозиция опять была развернута в манеже и пользовалась большой популярностью у москвичей. На основе ее возник Этнографический (Дашковский) музей, просуществовавший до 1941 года, когда он был слит с Музеем этнографии народов СССР в Ленинграде.
В манеже были показаны сотни археологических находок, в частности, из курганов в окрестностях Москвы. Изучению черепов из этих захоронений посвящены две работы Богданова – предварительное сообщение «Курганное племя Московской губернии» и монография «Материалы для антропологии курганного периода в Московской губернии».[100] За эту книгу в 1867 году ему без защиты диссертации присудили докторскую степень.
В 1876 году в Московском университете по предложению Богданова была выделена кафедра антропологии. Предназначалась она для его ученика Дмитрия Николаевича Анучина (1843–1923), по завершении курса посланного в зарубежную командировку. Но в условиях реакции, начавшейся после убийства Александра II народовольцами, в 1884 году кафедра была закрыта. Анучину пришлось перейти на кафедру физической географии, хотя параллельно и очень плодотворно он занимался и антропологией.[101]
В 1872 году состоялась следующая выставка– Политехническая, приуроченная к двухсотлетию со дня рождения Петра I. Размах ее был особенно велик. В Манеж она не поместилась, а раскинулась в шестидесяти двух павильонах, построенных в Александровском саду и вдоль кремлевской стены по берегу Москвы-реки. После закрытия выставки решено было создать в Москве Политехнический музей, куда и передали большую часть экспонатов.