Для пополнения коллекций Румянцевского музея были предприняты и раскопки в Дьякове. Они продолжались недолго – с 9 по 25 сентября 1875 года. Получив от музея сто рублей, Филимонов нанял шесть рабочих. Сам на раскопках он присутствовал не всегда, поручая надзор за землекопами священнику церкви Казанской Божией Матери в селе Коломенском С. Понятскому. Сейчас подобное отношение к сложному делу мы сочли бы недопустимым, но в XIX веке так поступали многие археологи и у нас, и за рубежом.
На городище были заложены две пересекающиеся крестом траншеи. Исследователь не ставил перед собой задачу изучить планировку поселка, его жилища и оборонительные сооружения, а хотел только извлечь из земли некоторое количество древних вещей. Там, где живут люди, из сгнивших строительных и бытовых остатков образуется темный, насыщенный органическими веществами культурный слой. В Дьякове он очень мощный, до четырех метров толщины, что указывает на весьма долгую заселенность данного места. Как отметил Сизов, траншеи Филимонова затронули только верхнюю часть культурных отложений городища, далеко не дойдя до материковой глины.
Среди находок обращали на себя внимание фрагмент костяной скульптуры – головка кабана с бронзовыми колечками в ушах, глиняная погремушка, бронзовые поделки, костяные долота, шилья, иглы. Обломками глиняных сосудов Филимонов не заинтересовался, зато кости животных, встреченные в слое, пересмотрел и установил, что они принадлежат быку, овце и кабану. По мнению Филимонова, Дьяково городище представляло собой поселок древних финнов или славян VII–VIII веков нашей эры. Краткая, на двух страничках, информация о раскопках была напечатана в «Вестнике Общества древнерусского искусства» в 1876 году.[148]
Вот и все, что мы знаем об этих исследованиях. В жизни Филимонова они явно были лишь случайным эпизодом. Несколько полезных наблюдений он, тем не менее, сделал. Во-первых, понял, что Дьяково городище было некогда обычным поселением, а не языческим святилищем и не средневековым русским городом. Во-вторых, верно заметил, что обитали там люди, освоившие скотоводство. В третьих, указал на широкое использование в их быту всевозможных костяных изделий.
Гораздо больше для науки дали раскопки в Дьякове, проведенные четырнадцать лет спустя В. И. Сизовым.[149] Владимир Ильич Сизов родился в Москве в 1840 году. Еще в гимназии, где его учителем был замечательный филолог Н. С. Тихонравов, у юноши зародился интерес к отечественной старине. В Московском университете он занимался сначала на историко-филологическом, а потом на юридическом факультете, слушал лекции знаменитых профессоров С. М. Соловьева, Ф. И. Буслаева, Н. С. Тихонравова. Семья студента была бедной и, чтобы закончить образование, ему пришлось просить о стипендии. Бедность предопределила и дальнейшее. Выпускник университета не смог сразу посвятить себя научной работе, а вынужден был стать преподавателем гимназии. Сперва он служил в Кутаиси, затем вернулся в Москву и устроился в Николаевском женском институте. Жил он сначала на углу Глинищевского переулка и Большой Дмитровки, а потом его приютил в собственном доме на Земляном валу сотрудник Исторического музея А. В. Орешников.[150] В 1877 году Сизов вступил в члены Московского археологического общества, регулярно ходил на его заседания, нередко выступал на них сам. Выслужив скромную пенсию – 900 рублей в год – Владимир Ильич ушел из института. К этому его подтолкнуло увольнение оттуда его друга, видного русского педагога Владимира Яковлевича Стоюнина (1826–1898), чьи труды переизданы недавно Академией педагогических наук. Люди передовых убеждений, «шестидесятники», в период «контрреформ» оказались неугодными для чиновников из Министерства просвещения. Враги Стоюнина, реакционные министры Д. А. Толстой и И. И. Делянов, не позволили ему даже перенести свою деятельность в Петербург. Дружба со Стоюниным и уход вслед за ним из Николаевского института свидетельствуют о близости Сизова к прогрессивным кругам московской интеллигенции.
Пенсии на жизнь не хватало. Приходилось брать частные уроки, изготовлять наглядные пособия по истории. Сизов обладал художественными способностями, был знаком со многими деятелями искусства, в частности с В. В. Верещагиным и И. И. Левитаном, публиковал в «Русских ведомостях» рецензии на выставки картин. В апреле 1883 года Верещагин писал Д. В. Григоровичу, как дороги ему доброжелательные оценки его выставки в «Газете Гатцука» и в статье Сизова в «Русских ведомостях», особенно после всяческих поношений в суворинском «Новом времени».[151]
При организации Российского исторического музея возглавивший его А. С. Уваров в 1881 году пригласил Сизова поступить туда на должность ученого секретаря. Приняв это предложение, недавний преподаватель гимназии вскоре стал в музее совершенно незаменимым человеком. Он мастерил макеты для экспозиции, разбирал и инвентаризировал поступающие в фонды коллекции, составлял их научные описания. Когда в 1883–1885 годах Виктор Михайлович Васнецов писал для музея свой знаменитый фриз «Каменный век», Сизов был консультантом и подбирал необходимые материалы.[152]
В дважды издававшемся «Указателе памятников Российского Исторического музея» археологические разделы подготовлены Сизовым. Весь четвертый зал экспозиции был отведен «курганным древностям». Среди них немалое место занимали находки в подмосковных курганах. Экспонировались и вещи, временно предоставленные А. П. Богдановым, и предметы из других мест (Рузы, Волынщины и Палашкина Рузского района, Березок Домодедовского района, Суханова и Боброва Ленинского района, Сетуни, Косина, Черкизова, Потапова и т. д.).[153]
На средства музея для пополнения его фондов вел Сизов и археологические раскопки. Наибольшее значение имеет исследование им огромного древнерусского курганного могильника у деревни Гнездово под Смоленском. Меньшего масштаба, но тоже важные раскопки были проведены в Крыму, на Нижнем Дону и Северном Кавказе.
Даже работа в музее не давала сотрудникам необходимых средств к существованию. Свои научные занятия Сизов совмещал со службой в Конторе императорских театров. С 1888 года в училище при Малом театре он читал курс истории быта и костюма. У него учились прославленные артисты Евдокия Дмитриевна Турчанинова, Варвара Николаевна Рыжова, Пров Михайлович Садовский-младший, Александр Алексеевич Остужев и другие. В театральных мемуарах мы найдем рассказы об интересных лекциях Сизова и об экскурсиях вместе с ним в Исторический музей, где руководитель советовал будущим актерам рисовать старинные русские костюмы.[154]
В Большом театре археолог был консультантом при постановке многих спектаклей.[155] Свои обязанности он исполнял очень добросовестно. Д. Н. Анучин вспоминал, что перед постановкой оперы М. И. Глинки «Жизнь за царя» Сизов поехал на родину Ивана Сусанина, чтобы зарисовать крестьянские постройки, одежды, орнаменты, типичные именно для Костромского края.
Участвовал Сизов и в комиссиях, наблюдавших за реставрацией архитектурных памятников – Успенского и Архангельского соборов в Московском Кремле, Троицкой церкви Высоцкого монастыря в Серпухове.
Владимир Ильич умер в 1904 году. Все некрологи отличаются искренним тоном и глубоким уважением к покойному. Д. И. Анучин писал: «Художник в душе, любящий искусство, способный им восторгаться, смотревший на самую жизнь как художник, не искавший ни достатка, ни протекции, ни успехов по службе, ни знаков отличия, он оставался всегда… „непрактичным“ человеком… простым, добрым, отзывчивым…, мало думавшим о себе и относившимся как истинный философ ко всем невзгодам, терниям и разочарованиям жизни».[156] Товарищ Сизова по Историческому музею палеограф Вячеслав Николаевич Щепкин добавил к этой характеристике еще один штрих: «эстетический культ научной мысли и ее родного очага – Московского университета».[157]
В мемуарах первого библиотекаря Исторического музея Алексея Ивановича Станкевича о Сизове говорится: «Он… никогда не имел денег, не умел беречь их… любил хорошо поесть и выпить, но также помогал щедро всем бедным. Все, кто знал его, были сердечно расположены к нему и всегда рады встрече с ним. Он вносил большое оживление, куда бы он не являлся, и беседа с ним всегда была интересна, особенно когда он вспоминал 40–60 годы».[158]
В январе 1909 года после похорон Забелина на Ваганьковском кладбище сотрудники Исторического музея захотели навестить могилу умершего четырьмя годами раньше Сизова и едва разыскали холмик с простым крестом.[159] Теперь и того нет.
Боюсь, что образ Сизова получился у меня заметно более бледным, чем яркие фигуры археологов пушкинской поры. Гимназический учитель и хранитель музея не сражался с Наполеоном у Тарутина, не возвращался в одном мундире к сожженному родительскому дому в опустошенной неприятелем Москве, не совершал поход во Францию, получая награды за битву народов при Лейпциге и за подвиги в Фершампенуазе. Но, быть может, противостояние скромного педагога всевластным чиновникам из Министерства просвещения требует не меньше смелости. Гражданское мужество встречается реже, чем воинское. Да, Чертков или Калайдович – незаурядные личности, но это люди, давно ушедшей и уже не во всем для нас понятной эпохи. Рядовой русский интеллигент Сизов принадлежит к хорошо знакомому нам типу. Такими, как он, были лучшие из моих учителей и наставников.