К исследованию Дьякова городища Сизов обратился в 1889 году, когда в течение десяти дней провел здесь небольшие раскопки. В дальнейшем – в 1890 и 1896 годах – он продолжал их уже в значительных масштабах. О результатах экспедиции он несколько раз писал в органе Московского археологического общества – «Археологические известия и заметки» – и сделал два доклада на заседаниях VIII и IX археологических съездов. Первый доклад назывался «Дьяково городище под Москвой и его отношение к московским и смоленским курганам».[160] Уже это показывает, что автор стремился не просто получить еще одну коллекцию древних вещей для Исторического музея, а хотел решить важный научный вопрос. Ведь если принять датировку поселения в Дьякове, предложенную Г. Д. Филимоновым, оно оказывалось почти одновременным с подмосковными курганами согласно хронологическим выкладкам в тогдашней литературе. Надо было выяснить, жили на городище те же самые люди, что похоронены в окрестных курганах, или это памятники разных эпох.
Еще в начале раскопок Сизов увидел, что городище дает находки отнюдь не одного периода. Сразу под дерном залегали остатки кирпичей украшенной изразцами беседки, построенной в XVII веке для отдыха царя Алексея Михайловича при его прогулках около загородного дворца в Коломенском. Ниже в земле были обнаружены немногочисленные черепки сосудов, изготовленных на гончарном кругу и украшенных прочерченным линейным и волнистым орнаментом, вполне сходных с горшками из курганов. Дальше шел основной культурный слой, насыщенный осколками посуды, вылепленной от руки и покрытой отпечатками ткани. Тут же часто попадались костяные поделки и реже – медные и железные предметы. В отличие от Филимонова Сизов прорезал весь культурный слой и углубил раскоп до материковой глины.
Благодаря этим наблюдениям было установлено, что поселение в Дьякове возникло раньше, чем появились подмосковные курганы, и что оно отражает более древний этап развития культуры, чем эти захоронения. О том же косвенно свидетельствовали раскопки курганов у села Котлякова, неподалеку от городища, проведенные любителем археологии врачом Львом Константиновичем Ивановским (1845–1892). В могилах под земляными холмами лежали вещи, обычные для памятников данного типа в Подмосковье и совсем непохожие на находки в Дьякове.
Хорошо зная материалы из смоленских (Гнездово) и подмосковных курганов, Сизов не склонен был относить их к очень отдаленному языческому времени. По найденным там вещам он сперва датировал курганы X–XI веками. Исходя из этого, более раннее Дьяково городище он приурочил к VI–VII векам до нашей эры, допуская, что жизнь на нем продолжалась вплоть до IX–X веков.
Четырехметровый культурный слой в Дьякове не везде однороден, а разделен прослойками песка без каких-либо находок, указывающими на перерыв в заселении мыса на берегу реки. Сизов понял, что этот важный момент, и заметил, что обломки глиняных сосудов, встреченные выше и ниже песчаного слоя, не совсем одинаковы. В нижнем горизонте на поверхности всех черепков были отпечатки ткани, в верхнем же – немало и гладкостенной посуды. Тщательные наблюдения над последовательностью слоев – стратиграфией городища – позволяли ученому подойти к построению периодизации аналогичных памятников. Верен и его вывод, что укрепления в Дьякове возведены на втором этапе жизни поселения, поскольку нижний горизонт его залегал под позднее насыпанным валом.
Как видим, Сизов провел всесторонний анализ основных особенностей Дьякова городища. Привлек он к этой работе и консультантов-геологов: профессора Московского университета, будущего академика Алексея Петровича Павлова (1854–1929), Владимира Дмитриевича Соколова (1855–1917) и Николая Иосифовича Криштафовича (1866–1941).
Как и Филимонов, Сизов сам определял кости из раскопок. Преобладали остатки домашних животных, но попадались и части скелетов лося, медведя, бобра, рыб. Значит, обитавшие на городище скотоводы одновременно занимались охотой и рыболовством.
Филимонов нашел в Дьякове фрагмент костяной скульптуры кабана. Сизову посчастливилось выкопать целую костяную статуэтку зверя, которого называют то лошадкой, то волком. С тех пор начали накапливаться материалы о своеобразном искусстве дьяковской культуры.
Смущали Сизова находки каменных орудий: вроде бы в VI–VII веках они должны были выйти из употребления. Археолог предположил, что тут могли сохраниться и более древние отложения. Это не так. Изделия из камня относятся к той же эпохе, что и основные слои поселения, только существовало оно много раньше, чем думали его первые исследователи, – еще с VII века до нашей эры. (Согласно современным представлениям, нижний слой VII–III веков до нашей эры, верхний – II–I веков до нашей эры – VI–VII веков нашей эры.[161])
Предстояло, наконец, найти место Дьякову среди прочих разнородных археологических памятников Европейской России. Сизов, прекрасно ориентировавшийся в богатых фондах Исторического музея, рассматривал коллекцию из своих раскопок на широком историко-культурном фоне, ссылаясь на находки в Крыму, на Украине, на Кавказе, Урале и в Сибири. К концу XIX века было уже получено некоторое представление как о скифских городищах Украины, так и о камских, приуральских. Сизов писал о близости дьяковских материалов к северным – камским, а не к южным. На IX археологическом съезде этот тезис оспаривал основной исследователь прикамских городищ А. А. Спицын (о нем еще будет речь).[162] Действительно, и глиняные сосуды, и металлические предметы в Дьякове и на камских «костеносных» городищах не вполне тождественны. Это памятники разных древних народов. Но если взглянуть на факты обобщенней, то и построение Сизова нельзя счесть ошибочным. Дьяковские и камские городища ближе друг к другу, чем к южным укрепленным поселкам.
Итоговое сообщение Сизова о раскопках в Дьякове напечатано в «Трудах IX археологического съезда».[163] Первое, что бросается в глаза при знакомстве со статьей, это восемь больших таблиц на меловой бумаге с изображением находок. Здесь запечатлены не только бронзовые украшения и железные орудия, но и невзрачные костяные изделия – острия, иглы, гарпуны, наконечники стрел и совсем уж неказистые черепки лепных «сетчатых» сосудов. В изданиях, увидевших свет за предшествующие шестьдесят-семьдесят лет, мы таких иллюстраций не найдем. Это показатель того, что археология поднялась на новый этап, четко определив круг своих интересов. Со старым антикварным подходом к древностям, когда раскопки вели в поисках уникальных художественных изделий, было покончено. В научный оборот вводился рядовой массовый материал, воспринимавшийся уже как полноценный исторический источник.
Вплоть до революции Дьяково оставалось единственным городищем Подмосковья, изученным на большой площади путем раскопок и детально описанным квалифицированным специалистом. Благодаря этой характеристике стало ясно, какими у обитателей подобных укрепленных поселков были железные и костяные орудия труда, бронзовые украшения, глиняная посуда и прочая утварь. После работ Сизова никто уже не считал древнейшие московские городища одновременными курганам той же губернии. Большинство коллег согласилось и с другим его выводом: городища связаны с дославянским аборигенным населением этих мест.
В начале XX века небольшие раскопки были проведены еще на трех городищах в Подмосковье, но в печати отражения они почти не нашли. В 1900–1902 годах на Пирожной горе на реке Воре копала первая русская женщина-археолог Юлия Густавовна Гендуне (1863–1909). Информации об этих раскопках нет. В 1902–1903 годах пробовал копать два недалеко расположенных городища в Клинском уезде Н. А. Смирнов. Одно – у Синькова (ныне Дмитровский район) – знал еще К. Ф. Калайдович, второе – Попелковское (ныне Клинский район) – обнаружил Я. И. Смирнов.[164] Н. А. Смирнов был преподавателем физики офицерского минного класса Кронштадского училища и, вероятно, местным клинским помещиком. Яков Иванович Смирнов (1869–1918), видимо, родственник первого, лицо достаточно известное, петербургский академик, блестящий знаток византийского и восточного искусства.[165] О раскопках Н. А. Смирнова и его находках краткое сообщение опубликовал А. А. Спицын.
Заинтересовали они и жившего неподалеку, в Шахматове, Александра Александровича Блока. Летом 1902 года он записал в свой дневник: «Недавно около Боблова и еще в другом месте, к Дмитрову, найдены древние городища, а одно из них разрыто и найдены черепки, стрела, два скелета».[166]
Наконец, надо сказать о коллекции, собранной в ближайших окрестностях Москвы упомянутым выше Н. И. Криштафовичем. Это всего-навсего кучка не слишком выразительных черепков, но в истории исследования нашего края она заняла свое место.
Курганы и городища – памятники разного типа: первые – погребальные, вторые – бытовые, но у них есть и нечто общее: искусственные насыпи, позволяющие заметить их любому внимательному человеку. Иного рода археологические объекты, без выраженных признаков на поверхности – стоянки, селища, могильники – найти гораздо труднее. Их-то и открыл в Подмосковье Криштафович.
Он получил военное образование, был офицером Двенадцатого Астраханского лейб-гвардии гренадерского полка, а в 1888–1892 годах слушал лекции на естественном отделении физико-математического факультета Московского университета, сосредоточившись в основном на геологии и палеонтологии. Получив диплом, он вышел в отставку и с 1893 до 1914 года преподавал в Новоалександрийском институте сельского хозяйства и лесоводства, размещавшемся в бывшем имении Чарторыжских Пулавах (ныне в пределах Польши). Там он выпускал пользовавшийся большим авторитетом «Ежегодник по геологии и минералогии России» (вышло 154 выпуска). После революции Н. И. Криштафович был профессором Харьковского университета.