[196] Между тем это важное наблюдение: первые мостовые, выявленные в средневековом русском городе вообще (обычно считают, что открыли их лишь в 1930-х годах в Новгороде Великом).
Если просмотреть московские газеты и журналы конца XIX – начала XX века, то там можно разыскать немало сообщений и о других археологических находках в пределах города.
В 1883 году молодой Чехов (еще «Антоша Чехонте») писал в «Осколках»: «Москва… занялась в последнее время науками: археологией и антропологией. В Теплых рядах гроб выкопали. На Тверской в доме Толмачева выкопали целую Помпею». Комментаторы полагают, что речь идет о двух находках, сделанных в июле—августе этого года и отраженных в газетах «Новости дня» и «Русские ведомости». В первом случае при земляных работах наткнулись на единичное захоронение, во втором – на углу Тверской и Газетного переулка – на остатки целого кладбища XV века.[197]
В 1895 году на Ильинке при прокладке канализационных труб был найден склад оружия XVI века: несколько шлемов, пять кольчуг, двенадцать копий, наборы конской упряжи, медный сосуд с изображением оленя, серебряные монеты.[198]
В 1906 году в двух точках при земляных работах были потревожены древние могилы: на Лубянке, у церкви Введения Богородицы, и у Троицы на Капельках. Как известно, до 1771 года, когда Москву опустошила чума и пришлось создать загородные кладбища, люди хоронили своих близких неподалеку от дома, у приходских церквей. Из погребений, случайно вскрытых, на заброшенных кладбищах, извлекли остатки одежды, нательные кресты и т. д.[199]
Специальные археологические раскопки в Москве до революции провели только раз. В 1894 году в Россию приехал страсбургский профессор Эдуард Тремер. Он поднял вопрос о поисках библиотеки Ивана Грозного, содержавшей некогда уникальные греческие и славянские рукописи. Русские ученые – А. И. Соболевский, С. А. Белокуров, А. И. Зерцалов, И. Е. Забелин – живо обсуждали, было ли такое книжное собрание вообще и могло ли оно как-нибудь сохраниться.[200] В статье «Подземные хранилища Московского Кремля» И. Е. Забелин привел сведения о тайниках и ходах под дворцовыми зданиями, виденных отдельными людьми в XVII–XVIII веках.[201] Решено было отыскать эти подземелья. Вдруг там и спрятана библиотека.
Раскопками 1894 и 1895 годов руководил чиновник особых поручений при управлении Российским историческим музеем князь Николай Сергеевич Щербатов (1853–1926). Хотя после смерти И. Е. Забелина он занял его пост – товарища председателя музея (председателем был брат царя великий князь Михаил Александрович, так что «товарищ» – заместитель – фактически возглавлял учреждение), а после революции недолго был даже директором музея, к науке он имел отдаленное отношение. В молодости служил во флоте, а потом его сестра П. С. Уварова – вдова А. С. Уварова и председатель Московского археологического общества – пристроила братца на солидное место.
Щербатов искал следы древних тайников под Троицкой, Водовзводной, Боровицкой и Арсенальной башнями Кремля. У двух последних входные части каких-то лазов ему удалось нащупать. Продолжить исследования он однако не рискнул, боясь повредить фундаменты соседних зданий. Никаких старинных вещей – черепков сосудов или железных поделок, несомненно попадавшихся в земле, Щербатов не зафиксировал и не сохранил.[202]
Наблюдения и находки, делавшиеся с 1838 года при земляных работах на территории Кремля и окружавшего его посада, показали то, что и так нетрудно было предположить: в культурном слое города можно найти остатки древних построек и немало разнообразных предметов. Целеустремленные археологические исследования, как и использование вещественных исторических источников при восстановлении ранних этапов прошлого нашей столицы начались только после революции.
Так или иначе, к рубежу XIX и XX веков материалов о московских древностях накопилось уже много. Пришла пора для обобщений. Первая попытка в этом направлении принадлежала И. Е. Забелину.
Петербургский издатель Маврикий Осипович Вольф выпускал в 1881–1901 годах многотомную серию книг «Живописная Россия». Научное руководство изданием осуществлял знаменитый географ Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский. Для шестого тома – «Москва и Московская промышленная область» – статьи о развитии старой столицы были заказаны в конце 1890-х годов Забелину. Великий знаток средневековой Москвы был уже дряхл, ему шел семьдесят восьмой год. В разделах, посвященных XVI–XVII векам, – эпохе, занимавшей его на протяжении всей жизни, он еще сумел дать живые картины быта давно ушедшего времени. Но первый археологический очерк получился неудачным.
Больше всего здесь говорилось о курганах. Автор называл их мерянскими и относил к IX–X векам. Опирался он при этом не на работы о подмосковных могильниках и коллекции вещей из них, хранившиеся у него под боком в Историческом музее, а на монографию А. С. Уварова «Меряне и их быт по курганным раскопкам» (1872), основанную на давних исследованиях во Владимирской и Костромской губерниях. Таким образом, представление о древнерусских курганах Подмосковья из очерка Забелина читатели по сути дела не получали. Мельком упоминал он о находках каменных орудий и о городищах, трактуя их как поселения тех же людей, что похоронены в курганах.[203]
Как ни печально писать такие вещи, но очерк почтенного историка отражал оставшийся уже позади, а не современный ему этап развития науки. Хорошо аргументированные выводы собственного сотрудника по Историческому музею В. И. Сизова Забелин не учел совершенно. Значение этой публикации лишь в том, что здесь впервые археологические памятники Центральной России были использованы на равных правах с письменными источниками для воссоздания начальной истории этой области.
Иной характер имели обзоры московских древностей, изданные в 1890—1900-х годах Александром Андреевичем Спицыным (1858–1931). Эти работы, рассчитанные не на широкого читателя, а на специалистов, наряду со статьями В. И. Сизова, заложили основы современных представлений об археологии нашего края.
Спицын не был москвичом. Он родился в Яранске, учился в Вятской гимназии и Петербургском университете. Вернувшись на родину, около десяти лет преподавал в губернской женской гимназии, увлеченно занимаясь краеведческой работой. Его исследования прикамских городищ обратили на себя внимание столичных ученых, и талантливого провинциала пригласили в Петербург. Там с 1892 года он служил в Императорской археологической комиссии. После Октябрьской революции Спицын стал действительным членом Государственной академии истории материальной культуры (созданной на базе Комиссии) и профессором Ленинградского университета, был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР.
На первый взгляд кажется странным, что в развитие археологии Москвы и Подмосковья весомый вклад внес петербуржец. Это будет выглядеть еще более странным, если я скажу, что в раскопках под Москвой Спицын не участвовал ни разу. Но расхожее представление об археологе как о человеке, роющемся в земле в поисках всяческих редкостей, неверно. Археолог – это знаток вещественных исторических источников, умеющий, анализируя их, получать надежные выводы о далеком прошлом. При этом безразлично, добыты эти материалы в ходе раскопок им самим или кем-то другим, извлечены из земли или дошли до нас как-то иначе.
В Археологическую комиссию, основанную в 1859 году, со всех концов страны поступали находки древностей, как случайные, так и сделанные при раскопках, проведенных по выданным Комиссией «открытым листам», обязывавшим получателей присылать в Петербург свои находки и отчеты о полевых исследованиях. В задачу сотрудников Комиссии входили разбор, систематизация и публикация этих материалов, распределение их по музеям. За четверть века через руки Спицына прошли сотни каменных, бронзовых, костяных и железных орудий, украшений, частей конской упряжи, глиняных сосудов и т. д. Он не только до мельчайших деталей узнал особенности этих не похожих друг на друга вещей и умел найти для каждой место в создаваемой им самим хронологической системе. Он всей душой любил эти «чудесные стрелочки» и «удивительные скребочки», как говаривал порой на лекциях студентам. Тщательно собирая сведения об условиях находок – обряде захоронений, последовательности слоев на селищах и городищах, ученый шаг за шагом продвигался к построению классификации всех археологических памятников, представленных на территории нашей страны. Постепенно становилось яснее, какие типы изделий, могил, поселений свойственны определенному времени, той или иной конкретной области, что им предшествовало, что их сменило. Спицын мечтал завершить труд жизни «Общим курсом отечественных древностей». Подготовить его он не успел, но десяток опубликованных им книг, триста статей, богатейший архив с тысячами записей и зарисовок вывели археологическую науку в России на принципиально новый этап.
Первая заметка, касающаяся Подмосковья, напечатана Спицыным в 1898 году. Она занимает всего две странички, скромно подписана инициалами А. С. и характеризует всего несколько предметов, переданных автору Ю. Г. Гендуне. При строительстве шоссе у села Болшева были разрушены курганы. Кое-что из находок удалось спасти. О них и рассказал Спицын, но не ограничился этим. Тип вещей, знакомый ему по другим раскопкам, указывал на дату курганов – не VIII–X века, как у А. П. Богданова, не IX–X, как у И. Е. Забелина, даже не XI–XII, как у В. И. Сизова, а XIII–XIV.[204] Короче говоря, Спицын утверждал, что в центре России над прахом умерших возводили насыпи, а в могилы клали вещи и в тот период, когда существовало уже Московское феодальное княжество.