В 1873 году Археологической комиссии были переданы сведения о древностях, собиравшихся по инициативе Д. Я. Самоквасова уездными статистическими комитетами. Спицын решил опубликовать эти материалы, дополнив их архивными данными, ссылками на музейные коллекции и сообщениями, попавшими в печать. Так в нескольких выпусках «Записок Русского археологического общества» появилась серия статей без подписи (Спицын нередко так делал) «Обозрение некоторых губерний и областей России в археологическом отношении». В 1899 году издан обзор, посвященный Московской губернии. В нем всего девять страниц, но они насыщены фактами. Перечислены все находки каменных орудий в Подмосковье, учтена коллекция бронзовых вещей из Загорья, рассмотрены городища в Дьякове и Нижних Котлах (автор по традиции датировал их VII–VIII веками нашей эры), кратко охарактеризованы все крупные курганные группы, раскопанные к тому времени в пределах губернии.[205]
В 1903 году Спицын (снова без подписи) напечатал две ценные сводки – о «городищах Дьякова типа» и о «медном веке в Верхнем Поволжье».[206] Смысл первой статьи в том, что городище, исследованное В. И. Сизовым, перестало быть уникальным или, напротив, подобным прикамским укрепленным поселениям, а превратилось в один из памятников, типичных для бассейна Оки и Верхней Волги. Городища, изученные Ю. Г. Гендуне в Тверской, а Н. И. Булычовым в Калужской губернии, содержали глиняную посуду, покрытую отпечатками ткани, костяные и железные предметы, вполне сходные с теми, что найдены в Дьякове. Возраст поселений Дьякова типа в этой статье определен как VI–VIII века.
К медному веку Спицын отнес Фатьяновский бескурганный могильник в Ярославской губернии, открытый в 1873 году. И он оказался не единичным. В Верхнем Поволжье есть и другие захоронения с тем же составом находок и теми же чертами погребального обряда. В Московской губернии могильники фатьяновского типа тогда не были известны, но после революции их выявили и тут, притом в очень большом числе. Так что и эта работа самым непосредственным образом связана с московскими сюжетами.
Наиболее важной, не утратившей своего значения до сих пор, через целое столетие – редчайший случай в археологии – была статья Спицына «Расселение древнерусских племен по археологическим данным», опубликованная в 1899 году в «Журнале Министерства народного просвещения».[207]
Многие, вероятно, помнят, что наша начальная летопись открывается рассказом о том, как размещались славянские племена, кто где «сидел»: поляне – на Днепре под Киевом, радимичи – в болотистых районах Верхнего Поднепровья, словене новгородские – вокруг Ильменя, вятичи – на Оке и т. д. По этим указаниям можно составить историко-географическую карту, что неоднократно и делалось. Но результаты у разных ученых получались неодинаковыми, поскольку сведения летописцев кратки и не слишком определенны.
К концу XIX века накопился большой материал о древнерусских курганах. По внешнему облику, особенностям могил и находкам они похожи, но все-таки не тождественны. Спицын попробовал выделить из общей массы средневековых курганов Восточной Европы несколько своеобразных групп, картографировать их и наложить эту археологическую карту на те, что составлялись после анализа летописей. Попытка дала впечатляющий результат. Ареалы на сравниваемых картах в основном совпали, а это открывало перед археологами и историками новые перспективы. Во-первых, границы расселения древнерусских племен были очерчены гораздо точнее, чем раньше. Во-вторых, отныне курганы стали для исследователей не просто средневековыми или славянскими, а захоронениями именно вятичей, радимичей, кривичей… В третьих, обогатились наши представления о культуре отдельных племен. Если из летописей можно узнать только о походе на вятичей некоего князя, то раскопки позволяют судить об их верованиях, костюмах, ремеслах и т. д.
Спицын пришел к выводу, что «христианство и курганы идут рука об руку». Мало того, что новая религия не привела русских к отказу от старых языческих обычаев. Некоторые обряды в эпоху христианства особенно четко оформились и вошли в быт. У вятичей, например, курганы появились в XI веке, позже, чем у других племен. Христианство отменило лишь обычай сжигать тела умерших, господствовавший на Руси в X веке. Но в глухом лесном краю – у тех же вятичей – он сохранялся порой и в более позднее время.
Спицын перечислил общие для всех русских курганов типы вещей – сердоликовые бусы, металлические подвески-лунницы, крестики, витые и пластинчатые браслеты, бубенчики, глиняные сосуды с линейным и волнистым орнаментом. Типами, распространенными в более узких регионах и, вероятно, специфическими для отдельных племен, оказались предметы, связанные с головным убором. У каждого племени он обладал некогда своеобразными чертами. Семилопастные височные кольца, известные со времен раскопок А. Д. Черткова в Верхогрязье, встречаются исключительно в южной половине Подмосковья и бассейнов Оки – в области, занятой вятичами. Севернее Москвы-реки курганы дают иного вида височные кольца – браслетообразные. Согласно летописи тут жили кривичи. Для них-то и была свойственна данная разновидность женских украшений.
О кривичах как древнейших обитателях Центральной России писал еще в 1819 году Ходаковский, но, где обитали вятичи, он тогда не решил. В очерке, помещенном в «Живописной России», И. Е. Забелин утверждал, что на смену мерянам в Подмосковье пришли кривичи, северяне, радимичи, словене Новгородские, а вятичей даже не назвал. Не говорил о них и В. И. Сизов. Теперь стало ясно: основным населением бассейна Оки и Москвы-реки в средневековье были как раз вятичи.
Итоговые выводы статьи Спицына таковы: «курганы – наилучшее пособие для определения границ древнерусских племен». «Все показания летописи… вполне совпадают с археологическими наблюдениями». Под этими словами могли бы подписаться и современные археологи.
Спицын обращался к московским древностям и позднее. Я упоминал его информацию о Синьковском и Попелковском городищах. Он издал также сообщения о раскопках народного учителя, председателя Мглинского общества сельского хозяйства и члена Черниговского статистического комитета Семена Андроновича Гатцука (родился в 1880-х– умер в начале 1920-х), родственника Алексея Алексеевича, в Волоколамском и Каширском уездах и о курганах, вскрытых А. А. Смирновым в Дмитровском уезде.[208]
Серия статей Спицына внесла систему в груду археологических находок, добытых за семьдесят лет в Подмосковье. Отныне определять их возраст и соотношение во времени с другими памятниками стало значительно легче. Наметились и возможности использования вещественных источников в исторических исследованиях.
Это положительно сказалось при подготовке последней обзорной статьи, увидевшей свет за восемь лет до революции – очерка Дмитрия Николаевича Анучина «Доисторическое прошлое Москвы». Он напечатан в первом томе монументального многотомного издания «Москва в ее прошлом и настоящем».[209] В объемистом фолианте большого формата, с красивым крупным шрифтом – десятки таблиц на меловой бумаге с изображениями разного рода достопримечательностей.
Анучин был подлинным эрудитом. Регулярно участвуя в заседаниях научных обществ, как Археологического, так и Любителей естествознания, антропологии и этнографии, он знакомился там со всеми новыми коллекциями из подмосковных курганов и городищ, слушал споры ученых разных специальностей об этих открытиях. Опытный лектор, университетский профессор, он умел излагать факты четко, логично, доступно. Не удивительно, что его очерк неизмеримо удачней появившегося одиннадцатью годами раньше раздела Забелина в «Живописной России». И самые последние находки, и новые идеи были здесь учтены.
На примере Дьякова автор охарактеризовал подмосковные городища, относя их, как тогда было принято, к V–X векам нашей эры. Напротив, курганы описаны уже не по А. П. Богданову, а в соответствии с изысканиями В. И. Сизова и А. А. Спицына и датированы XI–XIII веками. Подробно рассмотрен вопрос, с какими племенами связаны эти памятники. Ссылаясь на летописи, материалы раскопок, данные языкознания и топонимики, Анучин сделал правильный вывод: курганы принадлежали славянам, а городища – более раннему дославянскому населению этих мест.
Не верны зато замечания о первобытной эпохе. Следы ее под Москвой в те годы почти не были известны, и Анучин счел отсутствие данных показателем того, что люди заселили эти края очень поздно. Он говорил о конце неолита, приурочив этот период к рубежу старой и новой эры, когда на юге жили уже скифы. Через полтора десятка лет ученики Анучина Б. С. Жуков и Б. А. Куфтин доказали, что в Подмосковье есть стоянки, по крайней мере, III тысячелетия до нашей эры, а неолитическую стадию население бассейна Оки прошло немногим позже, чем обитатели Украины.
Археологическая часть очерка Анучина иллюстрирована пятью таблицами с видами Дьяковского и Синьковского городищ и изображениями вещей, найденных в Дьякове и при раскопках курганов.
Естественно, что автор, занимавшийся антропологией больше, чем археологией, много внимания уделил костным остаткам древних жителей Подмосковья. Он сам обрабатывал эти материалы из курганов, исследованных Ю. Г. Гендуне и И. К. Линдеманом в Дмитровском уезде, и, благодаря этому, смог добавить кое-что новое к характеристике внешнего облика «курганного племени» по сравнению с книгой своего учителя А. П. Богданова. Гораздо определеннее его он и в выводах. То, что черепа из подмосковных курганов долихокефальные, а не брахикефальные, как у современного населения губернии, вовсе не означает, что под земляными холмами похоронены не славяне, а финны. Бесспорно славянские черепа из могильников под Киевом и Черниговом тоже долихокефальны, а коллекции костных остатков из московских кладбищ XVI–XVIII веков показывают, как постепенно от столетия к столетию возрастал процент брахикефалов среди жителей Центральной России.