Значение статьи Д. Н. Анучина в истории изучения нашего края велико. Она познакомила широкие слои читателей с основными материалами о древнейшем прошлом Подмосковья, ввела археологические данные в общую схему развития старой русской столицы.
Анучин написал еще ряд статей на близкие темы. Одна из них посвящена черепам из раскопок И. К. Линдемана.[210] Иосиф Карлович Линдеман (род. в 1860) был преподавателем Пятой Московской гимназии. Человек живой, интересующийся самыми разными вещами (в советскую эпоху он был активным членом Российского общества друзей книги),[211] он одновременно учился в Московском археологическом институте. Для получения диплома ему надо было подготовить работу о расселении кривичей, а чтобы собрать необходимый материал, – предпринять самостоятельные раскопки. Они были проведены в 1907 году у сел Муромцево и Путилово в Дмитровском уезде (ныне Пушкинский район), не попавшем в поле деятельности А. П. Богданова и его сотрудников. Позднее, в 1912–1914 годах, копал Линдеман и в Подольском уезде у села Горки (ныне Ленинский район).[212] Собранные им черепа, тщательно промеренные Анучиным, и дали право на те выводы, что изложены в многотомнике «Москва в ее прошлом и настоящем».
Завершая рассказ об археологических исследованиях в Москве и Подмосковье в дореволюционный период, нужно остановиться еще на одном вопросе. В Московском университете работали не только выдающиеся естествоиспытатели, такие как А. П. Богданов и Д. Н. Анучин, но и крупные историки. У читателя может возникнуть недоумение – неужели никто из них не оставил никакого следа в изучении начальных этапов жизни родного города?
В первой половине XIX века некоторый интерес к московским древностям проявляли упоминавшиеся выше профессора И. М. Снегирев, М. П. Погодин, И. Д. Беляев. Но во второй половине того же столетия их более знаменитые преемники С. М. Соловьев и В. О. Ключевский строили свои курсы истории России, совсем не используя археологические данные.
В 1874 году молодой Ключевский отправился в Киев на очередной археологический съезд. Для его делегатов была устроена экскурсия на раскопки курганов в селе Гатном. Василий Осипович посмотрел на раскрытые могилы, послушал, как трактуют их киевляне, москвичи и петербуржцы, и записал в свой дневник: «фантазии археологов».[213] Ключевского не убедили смелые гипотезы, исходившие из добытых на его глазах скудных фактов. Переход от картины, выявившейся в процессе раскопок, от обломков и осколков древних вещей, вынутых из земли, к заключениям о народе, оставившем исследуемые памятники, его социальном строе и духовной жизни – очень и очень не прост. Если фактов мало, возникает соблазн восполнить пробелы в материале домыслами и догадками. Многие вступают на этот скользкий путь, что и отталкивает строгих ученых от подобного рода штудий.
Но время шло. Раскопки разворачивались. У руководивших ими людей накопился немалый опыт, выработались оправдывавшие себя методические установки. Находки становились все обильнее, а интерпретация их надежнее, чем раньше.
И более чем через четверть века после первой записи об археологии Ключевский счел нужным подчеркнуть в одном обзоре: «захватив уже значительные районы изыскания, достигнув замечательных успехов в развитии техники приемов, эта трудная отрасль русского исторического изучения все более выясняет те таинственные связи и влияния, под действие которых становились предки русского народа, когда усаживались в пределах Восточно-Европейской равнины».[214]
Преемник Ключевского по кафедре русской истории в Московском университете Матвей Кузьмич Любавский (1860–1936) свой общий курс начинал уже не со сложения Киевской Руси, а с палеолита, последовательно рассматривая основные этапы древнейшего прошлого нашей страны.[215]
Еще при жизни Ключевского несколько его учеников всерьез занялось археологическими раскопками и разведками.
Первым был Павел Николаевич Милюков (1859–1943), вскрывший в 1896 году больше тридцати курганов в пограничном с Московской губернией Зарайском уезде Рязанской губернии.[216] Через четыре года непосредственно к Подмосковью обратились Юрий Владимирович Готье (1873–1943)[217] и Сергей Константинович Богоявленский (1872–1947).[218] Оба оставили добрую память в истории отечественной науки. После революции первый стал академиком, второй – членом-корреспондентом Академии наук СССР. Обоих на протяжении долгих лет привлекала московская тематика. Магистерская диссертация Готье называлась «Замосковный край в XVII веке». Богоявленский был автором ряда больших статей в многотомнике «Москва в ее прошлом и настоящем»: о театре при царях Алексее Михайловиче и Петре I, об управлении городом в XVI–XVII столетиях, о войске в тот же период, о народных движениях в столице и «бунташном» XVII веке. Друзья и однокурсники были очень разными. Готье – потомок обрусевших французов, владельцев московской типографии (там, в частности, печатались книги А. А. Гатцука) – тяготел к синтезу, обобщениям. Богоявленский – сын священника – всем построениям и выводам предпочитал скрупулезный анализ архивных документов, составление справочников.
Но в начале века оба были еще молоды, все у них было впереди, область интересов не вполне определилась. В 1900 году вдвоем они провели раскопки Елизаровского могильника в Волоколамском уезде (ныне Шаховской район), в 1902 – осматривали и выбирали для будущих раскопок курганы в Подольском уезде. В следующем году курганы этого уезда изучал Готье у Полевшины на Истре (ныне Истринский район), Ордынца на Пахре (ныне Подольский район), Листвяна на Уче (ныне Пушкинский район). Тогда же он пытался разыскать стоянки у Щукина, обнаруженные Н. И. Криштафовичем. Богоявленский за 1903 год вскрыл много курганов у Бисерова, Вишнякова (ныне Ногинский район), Блошина в Богородском уезде (ныне Раменский район) и Руднева в Подольском (ныне Наро-Фоминский район). В 1904 году он взялся за раскопки курганов у сел Дятлово и Милетино (ныне Балашихинский район), а в 1907 – прошел разведочный маршрут по течению Клязьмы от линии Николаевской (ныне Октябрьской) железной дороги до Богородска (позднее Ногинска). В хронике трудов Московского археологического общества – «Древности» – упомянуто, кроме того, о пяти курганах, исследованных С. К. Богоявленским в 1900 году у Покровской психиатрической больницы в Подольском уезде (ныне районе), и о его докладе о раскопках в Спас-Тушине в 1897 году.[219]
Наибольшее значение имела совместная публикация двух авторов, посвященная Елизаровскому могильнику. В ней не просто аккуратно описаны курганы, захоронения и находки. Здесь впервые в литературе по археологии Подмосковья широко использованы письменные источники. Сведения об истории Волока Ламского и района на водоразделе Ламы и Рузы и оживляли мертвый раскопочный материал, и, что куда важнее, вводили его в нужный контекст.[220] Именно такому комплексному подходу к памятникам средневековья принадлежало будущее.
В 1916 году Ю. В. Готье выпустил статью, озаглавленную «Что дала археологическая наука для понимания древнейшего периода русской истории». В этой работе уже намечены получившие полное развитие в послереволюционный период принципы параллельного исследования вещественных и письменных источников о ранних этапах истории нашего Отечества.[221]
Подведем же итог всему, что сделано по археологии Москвы и Подмосковья до революции, без малого за сто лет (с 1821 по 1917 год). Больше всего данных удалось собрать о курганах. Было понято, что они не мерянские, а славянские, что часть из них связана с племенем вятичей, а часть – кривичей. Из городищ с должной полнотой и тщательностью было раскопано только Дьяково. Характеристику его культуры можно признать правильной, но возраст памятников этого типа долгое время определяли ошибочно. Первобытная эпоха – каменный и бронзовый века – оставалась совершенно неясной из-за отсутствия фактов. В самой Москве целенаправленные раскопки не производили. Отмечены лишь разрозненные случайные находки в Кремле и на посаде. Другие древнерусские города губернии – Звенигород, Дмитров, Верея, Коломна, Серпухов, Можайск, Волоколамск – совсем не привлекали внимания археологов. Решительный сдвиг в осмыслении всех этих проблем произошел уже после революции.
Глава 6Первое послереволюционное десятилетие
В октябре 1917 года перевернулась страница российской истории. Изменения чувствовались во всем – ив большом, и в малом. Очень заметны новые явления и в той ограниченной области, что нас сейчас интересует, – в изучении археологических памятников Москвы и Подмосковья.
Революция разбудила творческую инициативу народа. Интеллигенция в немалой мере хотела принять участие в строительстве нового мира и стремилась открыть трудящимся доступ к сокровищам культуры. Одним из путей к этому стало создание музеев и развитие краеведения. Если за десятилетие с 1901 по 1910 год в России открылось 16 музеев, то в первое четырехлетие после Октября ежегодно их возникало вдвое—втрое больше: в РСФСР в 1918 году – 49, в 1919 – 43, в 1920 – 36, в 1921 – еще 36.[222] К 1917 году в стране насчитывалось 160 краеведческих объединений. В 1923 году их было уже 516 (в том числе краеведческих обществ – 231), в 1927–1765 (обществ 1112).[223]