[250] В 1930-х годах С. В. Киселев с увлечением участвовал в археологическом надзоре за строительством метрополитена.
Я учился у профессора Киселева на кафедре археологии МГУ в конце сороковых годов, а затем работал под его руководством в Академии наук СССР. В эти годы Сергей Владимирович стал одним из ведущих советских археологов, за книгу «Древняя история Южной Сибири» получил премию, был избран членом-корреспондентом Академии наук. Дел у него было много. Но интереса к старой Москве он не утратил. Помню, с каким живым любопытством знакомился он с новыми находками в Зарядье, привезенными в лабораторию Института, с каким знанием темы выступал при обсуждении докладов о раскопках в столице и ее окрестностях.
В 1928 году к шестидесятилетию В. А. Городцова вышло два сборника статей, составленных в его честь коллегами и учениками. В одном, изданном типографски, преобладали работы дипломированных археологов, во втором – ротапринтном – студентов кафедры. И там, и тут мы найдем статьи о подмосковных древностях. В студенческом сборнике увидел свет первый печатный труд Бориса Александровича Рыбакова (1908–2001), в будущем академика и многолетнего директора Института археологии Академии наук СССР. Это отчет «О раскопках вятических курганов в Мякине и Кременье в 1927 году».[251]
Я называл только часть учеников Городцова, исследовавших ранние этапы истории Москвы и Подмосковья. Еще об одном – А. В. Арциховском – пойдет речь в следующей главе.
Что касается самого Василия Алексеевича, то его достижения в интересующей нас области многообразны. Он описал неолитические каменные орудия, найденные при строительстве гидроэлектростанции в торфянике у Павлова Посада,[252] и выявил несколько стоянок той же эпохи у села Кременье в Коломенском уезде.[253] При раскопках вятических курганов он обратил внимание на единичные могилы, где встречались вещи не XI–XIII, а XIV–XV веков (Боброво и Горки Ленинского района, Судаково Можайского района).[254] Значит, кое-где в Центральной России курганный обряд не исчез в XIV столетии, а сохранялся и позже.
Самым важным в цикле работ В. А. Городцова о Подмосковье надо признать его исследования памятников дьякова типа. Помимо перечисленных выше, он изучил еще два городища в Каширском уезде (ныне районе) – Кропотовское[255] и Старшее Каширское. Первым из археологов побывал он на том Мячковском, или Боровском, «кургане», о котором писали в конце XVIII века И. Фальк, а в начале XIX – М. Н. Макаров и А. Ф. Мерзляков. Оказалось, что это вовсе не насыпь над захоронениями, а типичное городище с двумя слоями – дьяковским и средневековым, связанным с русским монастырем XV века.[256]
Небольшая книжка, освещающая раскопки Городцова на Каширском городище в 1925–1926 годах,[257] содержит два принципиально новых наблюдения.
И Филимонов, и Сизов, и Гендуне и Н. А. Смирнов копали городища в первую очередь для того, чтобы выбрать из земли древние вещи. Городцов ставил перед собой другую задачу – отыскать на поселениях следы жилищ. Иначе говоря, он смотрел на стоянки и городища не как на случайные скопления каких-то остатков, подобные палеонтологическим местонахождениям, а как на жилые комплексы – ценные исторические источники. Еще в конце XIX века Городцов сумел заметить в стенках траншей, заложенных им на неолитических окских стоянках, заплывшие землею западины и понял, что это котлованы землянок. Используя этот опыт, он и на Каширском городище зафиксировал следы восемнадцати круглых землянок, диаметром около шести метров. Открытие дьяковских жилищ было значительным событием в археологии. Но в развитии методики раскопок Городцов как бы остановился на полпути. Он по-прежнему резал культурный слой отдельными узкими траншеями, а не закладывал крупные раскопы, вскрывая сразу широкую площадь, как это принято сейчас в нашей науке (об этом прямо говорил в рецензии на книгу Городцова молодой ленинградский археолог П. Н. Третьяков).[258]
Второй важный момент – уточнение возраста дьяковских памятников. На Каширском городище было найдено несколько костяных наконечников стрел с выделенными с одной стороны черешка изогнутыми шипами. Городцов вспомнил старую находку у Загорья под Клином, где были обнаружены очень похожие бронзовые предметы, и сделал вывод, что люди, изготовлявшие костяные наконечники, подражали существовавшим одновременно бронзовым скифским стрелам. Возраст этого типа оружия установлен – VII–VI века до нашей эры. А если так, то дьяковские поселения гораздо древнее, чем думали раньше. На них обитали современники скифов, заселявших степную полосу к югу от бассейна Оки. Аргументы Городцова были столь убедительны, что А. А. Спицын должен был признать свою ошибку в определении даты дьяковских городищ. В результате история Подмосковья была удревнена сразу на целое тысячелетие. Ранний железный век этого края, период с VII века до нашей эры до середины I тысячелетия нашей эры, характеризовался теперь не по материалам одного памятника – Дьякова, а по раскопкам целой группы городищ: Каширского, Мамонова, Сетунского, Барвихинского, Кунцевского, Кропотовского, Мячковского и других.
В изучение далекого прошлого Подмосковья, в особенности каменного века, большой вклад внесла и другая археологическая школа, сложившаяся в Московском университете параллельно с городцовской, – школа кафедры антропологии естественного отделения физико-математического факультета. Как уже говорилось, основанная А. П. Богдановым и предназначенная для Д. Н. Анучина кафедра антропологии была закрыта в 1884 году при наступлении реакции на завоевания шестидесятых годов. После революции Анучин поднял вопрос о восстановлении кафедры. Дмитрию Николаевичу было уже под восемьдесят, но он продолжал активно работать, входил во многие комитеты Наркомпроса, читал лекции, писал популярные книги для народа.[259]
В 1918 году кафедра была открыта. Возглавил ее Анучин, а преподавали там три его ученика – Виктор Валерьянович Бунак (1891–1979), Борис Алексеевич Куфтин (1892–1953)[260] и Борис Сергеевич Жуков (1892–1933).[261] Анучин занимался одновременно и географией, и антропологией, и археологией, и этнографией. К началу XX века объем фактов в каждой из этих областей знания настолько вырос, наука настолько дифференцировалась, что подробный энциклопедизм был уже недоступен для следующего поколения. Бунак сосредоточил свои силы на антропологии, Жуков – на археологии. Куфтин начинал как этнограф, но не чуждался и раскопок, а в зрелые годы целиком посвятил себя им.
В 1923 году Д. Н. Анучин скончался. Заведование кафедрой перешло к В. В. Бунаку. В середине и конце двадцатых годов и развернулась успешная экспедиционная деятельность этой кафедры и тесно связанных с ней Музея и Научно-исследовательского института антропологии МГУ. Сотрудники этих учреждений вели раскопки и в Крыму, и на Кавказе, но чаще всего – в центральных районах страны – в бассейне Оки, Приветлужье, в Верхнем Поволжье. Может быть, так получилось потому, что и Куфтин и Жуков – оба были волжане (Куфтин родился в Самаре, Жуков – в Нижнем Новгороде, его дед и отец издавали популярную газету «Волгарь»).
Ровесники и близкие товарищи мало походили друг на друга. Куфтин до старости оставался человеком напористым, целеустремленным. Поступив в 1909 году в Московский университет, он принимал участие в студенческих революционных кружках, за что вскоре был исключен. Закончить высшее образование ему удалось только в 1917 году. Жуков, напротив, отличался мягкостью характера. Помимо науки увлекался театром и другими видами искусства. Он славился как талантливый лектор. На его занятия тайком ходили и студенты Городцова, не выносившего никаких конкурентов.
Уже в двадцатых годах среди учеников Жукова выдвинулись Михаил Ваплавович Воеводский (1903–1948),[262] Отто Николаевич Бадер (1903–1979)[263] и Екатерина Ивановна Горюнова (1902–1995),[264] в дальнейшем немало сделавшие для развития отечественной археологии вообще и для познания московских древностей в частности.
Представители антропологической школы МГУ, как и питомцы Городцова, тоже занимались раскопками под Москвой, иногда в учебных целях, а иногда для пополнения коллекций Музея центрально-промышленной области, созданного при их консультациях и поддержке. Археологическим отделом музея заведовал с 1924 года О. Н. Бадер.
В 1919 году Б. А. Куфтин изучал неолитическую стоянку на озере Святом у Шатуры, в 1921 – курганы под Немчиновкой (Одинцовский район), а в 1923–1924 – Синьковское городище. За 1922–1926 годы Б. С. Жуков вскрыл ряд курганов у подмосковных сел Псарево (Загорский район), Льялово, Никольское, Болхашино, Букарово (Солнечногорский район). Вместе с О. Н. Бадером и М. В. Воеводским он начал раскопки курганной группы у села Черемушки, вошедшего теперь в черту города.
Наибольшее значение имело исследование Льяловской неолитической стоянки. В 1922 году специалист по луговодству и торфу Диодор Павлович Мещеряков (1892 – после 1962) нашел на Льяловском торфянике у станции Битца кремневые орудия и черепки. Он принес их в Музей антропологии. На следующее лето Жуков и Куфтин заложили на месте находок пробный раскоп. Им помогали студенты Бадер, Воеводский и Горюнова. Потом между недавними друзьями возник конфликт. По завершении первого же сезона раскопок Куфтин поспешил напечатать две информации о них. Одну – подробную – он выпустил в Рязани,