В монографии шесть глав. Первая называется «Типология». Здесь подробнейшим образом рассмотрены пять категорий вещей, чаще всего сопровождавших курганные захоронения в Средней России: браслеты, бусы, височные кольца, гривны и перстни, выяснено, какие разновидности этих украшений можно считать более древними, а какие – более поздними. В этой главе автор сознательно избегает дат, определяющих возраст находок, откладывая обсуждение хронологии памятников до конца книги.
Во второй главе говорится обо всех других находках – глиняных сосудах, пряжках, железных ножах, топорах и серпах. Они охарактеризованы сравнительно кратко, поскольку некоторые категории изделий известны в небольшом числе экземпляров, а остальные состоят из предметов, мало отличающихся друг от друга. Это, по выражению Монтелиуса, «нечувствительные категории». Пример тому – глиняные горшки, сделанные на гончарном кругу. Затронут в этой главе и погребальный обряд. Установлено, что захоронениям покойников под земляными холмами предшествовали трупосожжения, также покрывавшиеся насыпями, а еще ранее, видимо, бескурганные.
В третьей главе «Археологическая территория» очерчена область, где в курганах представлен описанный в книге набор вещей. Особенно показательны для изученной области пять типов предметов: семилопастные височные кольца, решетчатые перстни, пластинчатые браслеты с загнутыми концами, хрустальные и желтые стеклянные шарообразные бусы. Карта в работе Арциховского гораздо детальнее и точнее, чем карта А. А. Спицына 1899 года. Курганы, содержавшие находки пяти названных выше типов украшений, занимают всю Калужскую, почти всю Тульскую, большую часть Московской, значительную часть Орловской, половину Рязанской и небольшой кусок Смоленской областей.
В четвертой главе «Историческая территория» археологические данные дополнены сведениями летописей о расселении вятичей и границах древнерусских феодальных княжеств. Широко привлечены здесь и выводы специалистов по топонимике и исторической географии.
В пятой главе «Даты» выделены группы вятических курганов – XII, XIII и XIV веков. В каждой – типы украшений несколько иные, чем в прочих. Для того, чтобы точно привязать ту или другую группу к определенному столетию, потребовалось сравнение с десятками вещей, найденных в разных областях Восточной Европы вместе с монетами или какими-либо датированными предметами.
Наконец, в шестой главе «История вятичей» автор свел воедино все летописные упоминания об этом племени и сопоставил их с материалами раскопок. Он использовал труды многих историков, как дореволюционных (В. О. Ключевский, М. К. Любавский, А. А. Шахматов), так и тех, кто встал на путь марксизма (М. Н. Покровский, Н. А. Рожков). Любой читатель видел, что диссертант не только профессионально подготовленный археолог, но и серьезный историк средневековья Руси.
Летописцы подчеркивали обособленность вятичей, живших в глухом лесном краю, от других племен, свойственные им весьма архаичные черты быта. С этим согласуются наблюдения археологов. Курганы в бассейне Оки появились позже, чем в остальных русских землях, как раз тогда, когда эта территория прочно вошла в состав Древнерусского государства. До того тут был, видимо, распространен более ранний обряд захоронения – «на путях, на столпах», отмеченный в летописи. Прах сожженного покойника выставляли на деревянном возвышении около дороги. Естественно, что от таких погребений до археологов ничего не дошло.
В приложении к книге дано описание находок в 229 женских могилах – 229 четких и надежных комплексов.
Монография «Курганы вятичей» выдвинула молодого ученого. На него стали смотреть как на восходящее светило исторической науки. Успех книги развила статья Арциховского 1934 года «Археологические данные о возникновении феодализма в Суздальской и Смоленской землях».[289]
Анализируя материалы из раскопок дьяковских городищ и древнерусских курганов, автор показал, что различия в составе находок свидетельствуют о важных переменах в хозяйстве и социальном строе людей, оставивших эти памятники.
На поселениях дьякова типа обитали скотоводы. Восемьдесят процентов костей, найденных на Бородинском городище, принадлежит домашним животным. Люди жили оседло, предпочитая возвышенности близ заливных лугов – пастбищ для скота. Земледелие было развито слабо. В коллекциях из раскопок совсем нет топоров.
Картина, восстановленная с помощью курганов и немногих одновременных им средневековых городищ, – другая. И здесь преобладают остатки домашних животных, но есть и земледельческие орудия. Много топоров, служивших для расчистки пашен от леса. Глиняные сосуды уже не лепные, а изготовлены на гончарном кругу. Это не предметы домашнего производства, а настоящая ремесленная продукция. С ремеслом связаны и литейные формы для украшений из исследованных автором курганов у Митяева на реке Протве.[290] Появились замки и ключи, указывающие на возникновение частной собственности. Среди поселений отмечен неизвестный ранее тип – замок. Площадь, окруженная валами и рвами, столь мала, что внутри могло стоять лишь одно здание – дворец феодала.
Важен в статье еще один вывод. Историк Н. А. Рожков писал в эти годы, что основным занятием русского народа в эпоху Киевской Руси была охота, а земледелие не вышло тогда из зачаточного состояния. Археологический материал полностью опроверг это утверждение. Производящее хозяйство в лесной зоне Восточной Европы сложилось, во всяком случае, в начале железного века, а в средневековье уже господствовало.
Статья Арциховского 1934 года была большим шагом вперед по сравнению с его диссертацией. Тут подняты, рассмотрены, а частично и решены исторические проблемы, не затронутые в предшествующей работе. Но в одном отношении в этой статье Артемий Владимирович изменил себе. Если в книге он четко различал славянские курганы и археологические памятники, принадлежавшие более раннему финно-язычному населению, то теперь заявлял, что никакой разницы между славянами и финнами нет, и прямо выводил людей, насыпавших вятические курганы, от тех, кто похоронен в мордовских могильниках на Оке и жил на городищах дьякова типа.
Этот отказ от прежних правильных исходных позиций не был случайностью. Между 1930 и 1934 годами произошли события, пагубно сказавшиеся на судьбах нашей науки. По так называемому «Академическому делу» репрессировали десятки историков. В 1929 году были закрыты и факультет общественных наук МГУ, и РАНИОН. Секция археологии этого учреждения была подчинена существовавшей с 1919 по 1937 год Государственной Академии истории материальной культуры в Ленинграде (ГАИМК). Там развивалась своя археологическая школа с установками, весьма отличавшимися от принятых в Москве. Городнов и его ученики подвергались ожесточенной критике. В частности, про книгу Арциховского сразу же после ее выхода ленинградцы писали, что она производит «тяжелое впечатление», что это «городцовщина», «голое вещеведение фетишистского типа». Изучаются не орудия производства, а какие-то бусы и браслеты, племена, а не социальные группы. Избегая классового анализа, автор толкует об этнических различных финнов и славян.[291]
В этой критике чувствуется тот отрыв от фактов, то абстрактное социологизирование, которые наложили отпечаток на многие публикации советских историков конца 1920-х– начала 1930-х годов и были изжиты очень не скоро. Но с теоретиками ГАИМКа приходилось считаться. Президент Академии Н. Я. Марр декларировал, что этнические образования, вроде славян и финнов – чистая фикция. Вот почему Арциховский отступил тогда от недавно высказанных верных положений. В 1950-х годах он признавался, что со стыдом читает некоторые абзацы в этой своей статье.[292]
Период между 1931 и 1934 годами оказался для Артемия Владимировича нелегким. Ему нравилось преподавание, но его педагогическая работа оборвалась в самом начале. Продолжать раскопки вятических курганов не хотелось – слишком хорошо известно, что в них можно найти. С 1929 года Арциховский приступил к раскопкам в Новгороде Великом, но средства на них сперва отпускали небольшие, и результаты были незначительными. От Городцова его ученики в трудный для него период отреклись, да того и не было в Москве. Потеряв службу и в университете, и в Историческом музее, он уехал в Ленинград, где его приютили в Музее антропологии и этнографии Академии наук СССР. Не было рядом и Готье. Его сослали в Самару, где он переводил для издательства Academia сочинения Сирано де Бержерака. В Новосибирской ссылке томился С. К. Богоявленский. Общего языка с ленинградскими археологами Арциховскому найти не удавалось.
И вдруг в 1933–1934 годах наступил перелом к лучшему. Перед Артемием Владимировичем была поставлена неожиданная и увлекательная задача, побудившая его вернуться к старым московским темам. Ему предложили возглавить археологический надзор за строительством метрополитена.
Проекты подземных путей под Москвой выдвигались еще до революции, но ни один из них даже не пробовали осуществить. В июне 1931 года пленум ЦК ВКП(б) принял решение о строительстве метрополитена в столице советского государства. В марте 1932 года земляные работы начались. 15 мая 1935 года открылось движение поездов по первому радиусу: Парк культуры – Сокольники.
Сейчас трудно представить себе, какое значение имело это событие не только для москвичей, но и для всей страны. Сегодня появление новых линий и станций метро волнует в основном тех, чей путь на работу после этого заметно сократится, то жителей Выхина, то обитателей Орехова-Борисова. Не так было в начале тридцатых годов. Метрополитен воспринимался как символ новой жизни всего народа. Девушки-работницы в красных косынках распевали на улицах частушку:
И взамен митрополита
Будет метрополитен.