В правой руке убийцы Кот заметила отвертку. Пальцы Вехса безостановочно вращали резиновую рукоятку, словно затягивая какой-то воображаемый шуруп.
Там, где он прошел, остались на полу комочки свежей грязи. Удивительно, как это он вошел в собственный дом в грязных ботинках?
Кот чувствовала, что не должна говорить первой. В эти тревожные минуты все слова могли поменять свои значения, так что даже самое невинное замечание могло подтолкнуть Вехса к импульсивным, непредсказуемым действиям.
Всего несколько минут назад она отчаянно желала быть убитой быстро и даже намеренно пыталась нащупать ту особую струнку, которая заставила бы Вехса поддаться своим инстинктам убийцы. Кот даже обдумала, как, несмотря на наручники и цепи, лучше всего осуществить самоубийство, а теперь сама удерживала язык за зубами, боясь хоть чем-то рассердить его.
Очевидно, даже погрузившись в пучину беспросветного отчаяния, она продолжала лелеять в глубине души слабую, но упрямую надежду, которую поначалу не замечала за пеленой горя и тоски. Глупое, глупое желание остаться в живых. Жалкое стремление получить хоть крохотный шанс. Надежда, которая всегда представлялась Котай облагораживающей, теперь выглядела такой же бесчеловечной и патологической, как всеобъемлющая жадность, и такой же убогой, как похоть. Желание жить, жить любой ценой и во что бы то ни стало, всегда казалось ей присущим лишь животным.
Все вокруг было серым, бесцветным, словно на дне колодца, куда едва проникает дневной свет.
– Прошлой ночью… – сказал наконец Вехс.
Кот ждала, что он скажет дальше.
– В парке мамонтовых деревьев…
– Что?
– Ты ничего не видела?
– Например? – переспросила Кот.
– Ничего странного?
– Нет.
– Но ты должна была…
Кот покачала головой.
– Вапити, – проговорил Вехс.
– Ах это… Да, видела.
– Целое стадо.
– Да.
– Они не показались тебе… необычными?
– Обычные береговые вапити. Их полно в тех местах.
– Эти казались прирученными.
– Возможно, в какой-то степени это так. Туристы постоянно ездят той дорогой, они их кормят.
Вехс, продолжая вертеть в руке отвертку, обдумал это объяснение:
– Возможно…
Кот заметила, что пальцы на его правой руке испачканы сухой глиной.
– Я все еще чувствую их запах, – сказал Вехс неожиданно. – Чувствую их гладкие стеклянные глаза, слышу зелень смыкающихся за ними папоротников. Эти ощущения проникли в мою кровь, как холодное, непрозрачное и густое масло.
Никакой ответ был тут невозможен; Кот и не пыталась его найти.
Вехс опустил глаза и перевел свой взгляд с лица Кот сначала на блестящее острие отвертки, потом – на свои грязные ботинки. Обернувшись, он увидел на полу собственные грязные следы.
– Так не пойдет… – пробормотал он, откладывая отвертку на ближайший столик.
Тут же, не сходя с места, он снял туфли и отнес их в бельевую, чтобы позднее вымыть и вычистить.
Вернулся Вехс босиком. При помощи бутылки «Уиндекса» и рулона бумажных полотенец он удалил всю грязь с пола, а перейдя в гостиную, включил пылесос и принялся убирать грязь с ковра.
Эти домашние заботы заняли примерно четверть часа, и, когда Вехс закончил, опасное настроение, владевшее им несколько минут назад, куда-то испарилось. Должно быть, привычная работа помогла ему избавиться от угрюмой подавленности.
– Я пойду наверх, спать, – объявил он. – Веди себя тихо и старайся не очень греметь железом.
Кот сочла молчание лучшим ответом.
– Веди себя тихо, или я спущусь и затолкаю в тебя пять футов цепи.
Котай кивнула.
– Умница.
С этими словами Вехс ушел.
Разница между недавним напряженным состоянием убийцы и его обычным поведением наконец-то стала ясна Кот. На несколько минут Вехс почему-то утратил свою обычную уверенность. Теперь она снова вернулась к нему.
Мистер Вехс предпочитал спать голышом, чтобы стимулировать приятные сновидения.
В стране снов все люди, с которыми он сталкивался, неизменно были наги, вне зависимости от того, бежали ли они с ним в одной стае, поднимаясь на тенистые плоскогорья и спускаясь вниз, навстречу лунному свету, или же, разрываемые на куски его клыками и когтями, превращались под его животом в благословенную горячую влагу. Во снах его посещал такой сильный жар, который не только делал ненужной какую-либо одежду, но и напрочь выжигал все представления о ней как таковой. Ходить голышом в краю сновидений было вполне естественно – гораздо естественнее, чем в мире настоящего.
От кошмаров он тоже никогда не страдал.
Должно быть, это объяснялось тем, что того, кто мог послужить причиной нервного напряжения, Вехс имел возможность встретить наяву и разделаться с ним по-своему. Вина его не тяготила. Он никого не осуждал и не комплексовал по поводу того, что говорят или думают о нем другие. Вехс знал: если он ощущает, что то-то и то-то правильно, значит так оно и есть. Кроме того, он никогда не забывал следить за собой, поскольку для того, чтобы стать «приличным человеком», необходимо было в первую очередь холить и лелеять самого себя. В результате он всегда отправлялся спать с безмятежным разумом и спокойным сердцем.
Вот и теперь, через считаные мгновения после того, как голова его коснулась подушки, Вехс уснул. Спал он спокойно, лишь изредка подергивая под одеялом ногами, словно преследуя кого-то.
Один раз он произнес слово «отец», произнес почти благоговейным тоном, и оно повисло в воздухе в нескольких дюймах над его головой, будто радужный мыльный пузырь.
И это было довольно странно, поскольку Вехс, когда ему исполнилось девять лет, сжег собственного папашу.
Гремя цепями, Кот наклонилась и подобрала с пола еще одну подстилку для сиденья. Положив ее на стол, она наклонилась и опустила на нее голову.
Кухонные часы показывали без четверти двенадцать. Значит, она не спала уже больше суток, если не считать тяжелой дремоты, которая ненадолго одолела ее в фургоне, и периода, когда она лежала без сознания, сбитая с ног ударом Вехса.
Несмотря на усталость, на отчаяние, притупившее все чувства, Кот не ожидала, что сумеет заснуть. Просто она надеялась, что, закрыв глаза и позволив своим мыслям унестись во времена более счастливые, она сможет немного отвлечься от все еще слабого, но постепенно растущего желания опорожнить мочевой пузырь, от ломящей боли в шее и в распухшем указательном пальце.
…Кот шла против ветра с охапкой только что сорванных красных цветов в руках, странным образом не боясь ни тьмы вокруг, ни рассекающих ее молний. Разбудил ее звук разрезаемой ножницами бумаги. Она приподняла голову и выпрямилась. Яркий свет дневных ламп резанул по глазам с такой силой, что на мгновение она снова зажмурилась.
Крейбенст Вехс стоял возле раковины и вскрывал пакет картофельных чипсов.
– А-а, соня, проснулась… – приветствовал он ее.
Котай поглядела на часы. Без четверти пять.
– Я думал, что тебя сможет разбудить только духовой оркестр, – заметил убийца.
Она проспала почти пять часов, но в глазах все равно был словно песок. Во рту как будто ночевал кавалерийский батальон, а от одежды исходил запах немытого тела.
Каким-то чудом она не обмочилась во сне, и это обстоятельство заставило Кот испытать абсурдный и непродолжительный подъем: пока что ей удавалось избежать дальнейшего унижения, и прежде всего – в своих собственных глазах. Потом она поняла, какой жалкой была эта временная победа над своим мочевым пузырем, и в душе ее снова сгустилась серая мгла.
Вехс был одет в черные ботинки, обтягивающие брюки цвета хаки, перепоясанные черным ремнем, и белую майку. Его мускулистые руки казались огромными, и Кот подумала, что сопротивляться им было бы бессмысленно. Они могли скрутить ее и смять так же легко, как бумагу.
Вехс поставил на стол тарелку. Оказывается, он уже сделал для нее сэндвич.
– Сыр и ветчина с горчицей.
Из-под кусков хлеба выглядывали кудрявые листочки салата, а рядом на тарелке лежали две дольки маринованного чеснока.
Когда Вехс поставил на стол пакет картофельных чипсов, Кот сделала попытку отодвинуться.
– Не надо, – сказала она. – Я не хочу.
– Ты должна поесть, – возразил Вехс. Кот отвернулась и стала смотреть во двор. – Если ты не будешь есть, – сказал Вехс, – мне придется кормить тебя насильно.
Он взял со стола флакончик аспирина и, сжав его пальцами, погремел таблетками, чтобы привлечь ее внимание:
– Ну как, понравилось?
– Я ни одной не взяла, – отозвалась Кот.
– Значит, ты учишься наслаждаться болью? – Так ли, эдак ли, все равно выходило по его. Вехс убрал аспирин на место и вернулся со стаканом воды. Улыбаясь, он протянул его Кот: – Пей. Нужно поддерживать почки в рабочем состоянии, иначе они атрофируются.
Пока убийца убирался на столике, где он готовил бутерброды, Кот спросила:
– Ты не подвергался насилию в детстве?
Спросила и сама себя возненавидела за этот вопрос – за то, что все еще не оставила попыток в чем-то разобраться.
Вехс рассмеялся и покачал головой:
– Это тебе не учебник, Котай Шеперд. Это настоящая жизнь.
– Так как же все-таки насчет…
– Нет. Мой отец работал в Чикаго бухгалтером, а мать продавала женскую одежду в универмаге. Они меня любили, но покупали слишком много игрушек – больше, чем мне было нужно, особенно когда я увлекся игрой с… с другими вещами.
– С животными, – подсказала Кот.
– Верно. – Он немного покивал головой.
– А перед животными были насекомые или другие мелкие твари вроде аквариумных рыбок и черепах.
– Это что, написано в твоих учебниках?
– Мучить животных – самый первый и самый дурной признак.
Вехс пожал плечами:
– Мне это нравилось… Любопытно было глядеть, как тупая тварь пытается спрятаться от огня внутри своего панциря. Тебе, Котай, надо научиться быть выше пустых сантиментов.
Кот закрыла глаза, надеясь, что он уйдет на работу.