Глава 60
В 2:09 утра Билли припарковался на тихой улочке, застроенной жилыми домами, в двух с половиной кварталах от дома Стива Зиллиса.
Нижние ветви деревьев находились между уличными фонарями и землей и отбрасывали тени на тротуары.
Шагал Билли неторопливо, всем своим видом показывая, что у него стойкая бессонница и прогулки в столь поздний час для него – привычка.
В домах свет не горел ни в окнах, ни на крыльце. Мимо не проезжали автомобили.
К этому времени земля уже отдала бóльшую часть тепла, запасенного за день. Так что ночь не была ни жаркой, ни прохладной. Мешок из-под хлеба, закрепленный на ремне, болтался у левого бока. В нем, прикрытые кухонным полотенцем, лежали наручники, баллончик с «мейсом» и «тазером».
На правом боку висела кобура «Уилсон комбат». С табельным заряженным пистолетом Лэнни Олсена.
Низ футболки Билли вытащил из джинсов, так что кобуру с пистолетом она скрывала. Даже с нескольких футов никто бы не понял, что это кобура.
Подойдя к дому Зиллиса, он свернул с тротуара на подъездную дорожку, последовал вдоль стены из эвкалиптов мимо гаража. На фасаде окна были темными, но мягко светились в спальне Зиллиса и в ванной.
Билли постоял во дворе, оглядываясь, вслушиваясь в ночь. Подождал, пока глаза забудут свет уличных фонарей и привыкнут к темноте.
Вновь засунул низ футболки в джинсы, чтобы облегчить доступ к пистолету.
Из кармана достал латексные перчатки, натянул на руки.
Район был тихий. Дома стояли неподалеку друг от друга. Так что шуметь не следовало. Соседи услышали бы крики, не говоря уже о выстрелах, если не заглушить их подушкой.
Билли шагнул в маленький крытый внутренний дворик, где стоял один алюминиевый стул. Ни стола, ни мангала, ни растений в горшках.
Через стеклянные панели двери черного хода оглядел кухню, освещенную зелеными цифрами часов, духовки и микроволновки.
Вытащил из-под ремня мешок, достал из него баллончик «мейса». Полотенце заглушило звяканье наручников. Билли вновь завязал горловину мешка узлом и сунул под ремень.
При первом посещении дома Зиллиса он прихватил запасной ключ от двери черного хода. Осторожно вставил его в замочную скважину, плавно повернул, потому что скрежет замка мог разнестись по всему маленькому дому.
Дверь открылась легко. Петли не заскрипели.
Билли переступил порог и закрыл дверь за собой.
С минуту стоял столбом. Глаза уже привыкли к темноте, но ему требовалось сориентироваться.
Сердце бухало. Возможно, сказывалось действие кофеиновых таблеток.
Когда он пересекал кухню, резиновые подошвы чуть слышно поскрипывали на виниловых плитках пола. Он поморщился, но не остановился.
В гостиной пол устилал ковер. После двух бесшумных шагов Билли вновь остановился, чтобы сориентироваться уже в этой комнате.
Минимум обстановки играл ему на руку. Чем меньше препятствий могло встретиться ему на пути, тем лучше.
И тут до Билли донеслись тихие голоса. Встревожившись, он прислушался. Не мог разобрать, кто что говорит.
Он-то рассчитывал найти Зиллиса одного, а потому едва не повернулся, чтобы уйти. Но сначала требовалось уточнить, кто составляет компанию Зиллису.
Слабое свечение очерчивало вход в коридор, который вел из гостиной к двум спальням и ванной. Лампа в коридоре не горела, но свет падал в него из двух дальних дверей.
Эти двери располагались одна напротив другой, и, насколько помнил Билли, левая вела в ванную, а правая – в спальню Зиллиса.
Судя по тембру – слов Билли по-прежнему разобрать не мог, – голосов было два, мужской и женский.
В правой руке Билли зажал баллончик с «мейсом», положив большой палец на пусковую кнопку.
Интуиция нашептывала, что «мейс» надобно заменить на пистолет. Но иной раз следовало отдать предпочтение здравому смыслу, а не интуиции.
Если бы он начал с того, что выстрелил в Зиллиса, на этом все могло и закончиться. Его задача состояла в том, чтобы лишить Зиллиса способности к сопротивлению, а не ранить или убить его.
Крадясь по коридору, он прошел мимо спальни, где находились обезображенные манекены.
Голоса стали громче, и он понял, что говорят актеры. Должно быть, Зиллис смотрел телевизор.
И тут женщина закричала от боли, но сладострастно, словно боль доставила ей удовольствие.
Билли уже приближался к концу коридора, когда Стив Зиллис внезапно появился из ванной, по левую руку от Билли.
Босиком, голый по пояс, в одних только пижамных штанах, он чистил зубы и вот поспешил в спальню, чтобы взглянуть, что происходит на экране.
Его глаза широко раскрылись, когда он увидел Билли. Заговорил он, еще не вытащив зубную щетку изо рта: «Какого х…»
Билли пустил ему в лицо струю «мейса».
Газ, используемый полицией, эффективен на расстоянии до двадцати футов, хотя оптимумом считаются пятнадцать. Стива Зиллиса от Билли отделяли семь.
«Мейс», попавший в рот или нос, только сдержит нападающего, но не остановит. Чтобы полностью обезопасить себя, струю нужно направлять прямо в глаза.
Зиллис отбросил зубную щетку, закрыл глаза руками, слишком поздно, уже ничего не видя, отвернулся от Билли. Тут же столкнулся с торцевой стеной коридора. Согнулся пополам, его начало рвать, пена от зубной пасты полезла изо рта, словно он был бешеной собакой.
Глаза жгло ужасно, зрачки раскрылись до предела, он ничего не видел, даже тени нападавшего. Жгло и горло, куда «мейс» попал через нос, а легкие старались не пустить в себя отравленный воздух.
Билли наклонился, схватился за манжет левой штанины Зиллиса, дернул.
Левая нога ушла из-под Зиллиса, он отчаянно замахал руками, пытаясь опереться на стену, дверной косяк, что угодно, ничего не нашел, грохнулся так, что завибрировали половицы.
Жадно хватая ртом воздух, чихая, кашляя, он еще и кричал, жалуясь на боль в глазах, потерю зрения.
Билли вытащил пистолет калибра 9 мм и рукояткой стукнул Зиллиса по голове – не так чтобы сильно, лишь бы тот почувствовал боль.
Зиллис завопил, и Билли предупредил:
– Успокойся, а не то я стукну тебя сильнее.
Когда Зиллис послал его куда подальше, Билли выполнил угрозу, но опять сдержал силу удара. Зиллис, однако, все понял.
– Вот и хорошо, – кивнул Билли. – Со зрением у тебя будут проблемы еще минут двадцать, может, полчаса…
Все еще учащенно дыша, Зиллис перебил Билли:
– Господи, я ослеп, я…
– Это всего лишь «мейс».
– Что ты несешь?
– «Мейс». Все пройдет.
– Я ослеп, – настаивал Зиллис.
– Стой на месте.
– Я ослеп.
– Ты не ослеп. Не двигайся.
– Черт. Как БОЛЬНО!
Струйка крови вытекла из волос Зиллиса. Билли ударил его не сильно, но кожу повредил.
– Не двигайся, слушай меня. Сделаешь все, как тебе скажу, и волноваться будет не о чем.
Он понял, что уже успокаивает Зиллиса, словно доказал себе его невиновность.
До этого момента Билли казалось, что проблем не возникнет. Все образуется, даже если выяснится, что Зиллис – не выродок, и он уйдет отсюда с минимальными для себя неприятностями.
Он представлял себе, что в конфронтации с Зиллисом удастся обойтись без насилия. Струя «мейса», Зиллис не сопротивляется, делает все, что ему говорят. Просто, как дважды два.
А в реальности ситуация уже в самом начале грозила выйти из-под контроля.
Билли постарался придать голосу максимум уверенности:
– Не хочешь лишней боли, лежи тихо, пока я не скажу тебе, что делать дальше.
Зиллис чихнул.
– Ты меня слышишь? – спросил Билли.
– Черт, да как я могу тебя не слышать?
– Ты меня понял?
– Я ослеп, но не оглох.
Билли зашел в ванную, выключил воду, текущую из крана над раковиной, огляделся.
Не нашел то, что искал, зато увидел то, чего видеть не хотел, – свое отражение в зеркале. Он ожидал, что лицо его будет страшным, даже безумным, и не ошибся. Он ожидал, что можно испугаться, увидев такое лицо, и не ошибся. Чего он не ожидал увидеть, так это желания творить зло, но увидел.
Глава 61
В спальне на экране телевизора обнаженный мужчина в черной маске хлестал женщину по груди многохвостой кожаной плеткой.
Билли выключил телевизор.
– Я представляю себе, как ты режешь лимоны и лаймы для коктейлей, и мне хочется блевануть.
Лежа в коридоре у открытой двери, Зиллис то ли не услышал его, то ли сделал вид, что не слышит.
У кровати не было ни изголовья, ни изножья. Матрас лежал на раме, установленной на четырех ножках.
Рама эта была на виду, поскольку Зиллис обходился без покрывала.
Билли достал наручники из мешка. Одно кольцо закрепил на раме.
– Встань на руки и на колени, – приказал он. – Ползи на мой голос.
Оставаясь на полу, дыша все так же шумно, но уже не с таким трудом, Зиллис сплюнул на ковер. Слезы, текущие по щекам, смочили «мейсом» губы, с которых горечь попала в рот.
Билли подошел к нему и вдавил дуло пистолета в затылок.
Зиллис сжался.
– Ты знаешь, что это?
– Ствол.
– Я хочу, чтобы ты полз в спальню.
– Черта с два.
– Я серьезно.
– Хорошо.
– К кровати.
Хотя спальня освещалась одной тусклой лампой, Зиллис закрыл глаза: даже этот свет был для него слишком ярким.
Дважды Зиллис сбивался с курса, и Билли направлял его к цели.
– Теперь сядь спиной к кровати. Хорошо. Левой рукой пощупай сзади себя. Наручники свешиваются с рамы. Да, это они.
– Не делай этого со мной. – Из глаз Зиллиса по-прежнему лились слезы. Пузыри лезли из носа. – Почему? За что?
– Вставь левое запястье в пустой браслет.
– Мне это не нравится.
– Не важно.
– Что ты собираешься со мной делать?
– Все зависит от тебя. Надевай браслет.
После того как Зиллис защелкнул браслет, Билли наклонился, чтобы проверить замок. Зиллис по-прежнему ничего не видел, поэтому не мог ударить его или попытаться отобрать пистолет.
Стив не мог таскать кровать по комнате. Но, приложив определенные усилия, мог перевернуть ее, сбросить матрац, разобрать раму, скрепленную болтами, и таким образом освободиться. На это, конечно, ушло бы время.
Ковер выглядел грязным. Билли не собирался ни садиться на него, ни опускаться на колени.
Он прошел на кухню и вернулся с единственным на весь дом стулом с высокой спинкой. Поставил перед Зиллисом, за пределами его досягаемости, сел.
– Билли, я умираю.
– Ты не умираешь.
– Я боюсь за свои глаза. До сих пор ничего не вижу.
– Я хочу задать тебе несколько вопросов.
– Вопросов? Ты рехнулся?
– Если не совсем, то наполовину, – признал Билли.
Зиллис закашлялся. Сильно, до хрипоты. «Мейс» продолжал действовать. Билли ждал.
Наконец Зиллис смог заговорить, пусть голос сел и дрожал:
– Ты насмерть перепугал меня, Билли.
– Хорошо. А теперь я хочу, чтобы ты сказал мне, где ты держишь оружие.
– Оружие? Зачем мне оружие?
– Из которого ты застрелил его.
– Застрелил его? Застрелил кого? Я ни в кого не стрелял. Господи, Билли!
– Ты пустил ему пулю в лоб.
– Нет. Никогда. Только не я. – Его глаза застилали вызванные «мейсом» слезы, поэтому Билли не мог определить, говорит ли Зиллис искренне или играет. Он моргал, моргал, пытаясь вернуть себе способность видеть. – Слушай, если это какая-то шутка…
– Шутник – ты, – прервал его Билли. – Не я. Ты – исполнитель.
На это слово Зиллис не отреагировал.
Билли подошел к столику у кровати, выдвинул ящик.
– Что ты делаешь? – спросил Зиллис.
– Ищу оружие.
– Оружия нет.
– Оружия не было раньше, когда здесь не было и тебя, но теперь есть. И ты держишь его где-то поблизости, под рукой.
– Ты был здесь раньше?
– Тебе нравится грязь, не так ли, Зиллис? После ухода мне придется отмываться кипятком.
Билли открыл дверцу прикроватного столика, покопался на полках.
– И что ты собираешься сделать, если не найдешь оружия?
– Может, прибью твою руку к полу, а потом по одному отрежу все пальцы.
Голос Зиллиса звучал так, будто он вот-вот расплачется по-настоящему.
– Не говори так. Что я тебе сделал? Я тебе ничего не сделал.
Билли сдвинул дверь стенного шкафа.
– Когда ты был у меня дома, Стиви, где ты спрятал отрезанную кисть?
Стон сорвался с губ Зиллиса, он принялся качать головой: нет, нет, нет, нет.
Полка находилась выше уровня глаз. Обыскивая ее, Билли спросил:
– Что еще ты спрятал в моем доме? Что ты отрезал у рыжеволосой? Ухо? Грудь?
– Быть такого не может. – Голос Зиллиса по-прежнему дрожал.
– Не может – что?
– Господи, ты же Билли Уайлс.
Вернувшись к кровати, Билли приподнял матрац, чего бы никогда не сделал, не будь на руках латексных перчаток.
– Ты – Билли Уайлс, – повторил Зиллис.
– И что с того? Ты думал, я не знаю, как постоять за себя?
– Я ничего не сделал, Билли. Ничего.
Билли обошел кровать.
– Так вот, я знаю, как постоять за себя, пусть и не кричу об этом на всех углах.
Билли поднял матрац с другой стороны под продолжающееся верещание Зиллиса:
– Билли, ты же меня знаешь. Я только шучу. Черт, Билли. Ты же знаешь, болтать языком – это все, на что я способен.
Билли вернулся к стулу. Сел.
– Теперь ты хорошо меня видишь, Стиви?
– Не очень. Мне нужна бумажная салфетка.
– Воспользуйся простыней.
Свободной рукой Зиллис нащупал край простыни, потянул на себя, вытер лицо, высморкался.
– У тебя есть топор? – спросил Билли.
– Господи.
– У тебя есть топор, Стиви?
– Нет.
– Говори мне правду, Стиви.
– Билли, нет.
– У тебя есть топор?
– Не делай этого.
– У тебя есть топор, Стиви?
– Да, – признал Зиллис, и из груди вырвалось рыдание, свидетельствующее о том ужасе, который охватил Зиллиса.
– Ты или чертовски хороший актер, или действительно туповатый Стив Зиллис, – сказал Билли, уже склоняясь к тому, что второй вариант и есть истинный.
Глава 62
– Когда ты рубил манекены во дворе, ты представлял себе, что рубишь настоящих женщин? – спросил Билли.
– Они всего лишь манекены.
– Тебе нравится рубить арбузы, потому что внутри они красные? Тебе нравится смотреть, как разлетаются ошметки красного мяса, Стиви?
На лице Зиллиса отразилось изумление.
– Что? Она сказала тебе об этом? Что она тебе сказала?
– Кто эта «она», Стиви?
– Старая сука, которая живет рядом. Селия Рейнольдс.
– Ты не в том положении, чтобы обзывать кого-либо старой сукой, – указал Билли. – Ты в том положении, когда никого и никак нельзя обзывать.
Зиллис, похоже, с этим согласился, энергично закивал:
– Ты прав. Извини. Она просто одинокая женщина, я знаю. Но, Билли, она очень уж любопытная старушенция. Не хочет заниматься только своими делами. Вечно торчит у окон, наблюдает из-за жалюзи. Стоит выйти во двор, и она уже следит за тобой.
– А есть много такого, что люди не должны о тебе знать, не так ли, Стиви?
– Нет, я ничего не делаю. Просто хочу, чтобы никто за мной не подглядывал. Вот пару раз я и устроил ей шоу с топором. Изобразил безумца. Чтобы напугать ее.
– Напугать ее?
– Заставить не совать нос в чужие дела. Я делал это только три раза и на третий дал ей знать, что это всего лишь шоу, дал ей знать, что мне известно, кто его смотрит.
– И как ты дал ей знать?
– Это не делает мне чести.
– Я уверен, есть много такого, что не делает тебе чести, Стиви.
– Я показал ей палец, – ответил Зиллис. – Разрубил манекен и арбуз – и не представлял себе, что это совсем другое, – а потом подошел к забору и показал ей палец.
– Однажды ты разрубил стул.
– Да. Я разрубил стул. И что?
– Тот, на котором я сижу, единственный в доме.
– У меня их было два. Мне нужен только один. Это был всего лишь стул.
– Ты любишь смотреть, как женщинам причиняют боль. – В голосе Билли вопросительные интонации отсутствовали.
– Нет.
– Ты только этим вечером нашел порнокассеты под кроватью? Их принес сюда какой-то гремлин?[46] Может, послать за изгоняющим гремлинов?
– Это не настоящие женщины.
– Они – не манекены.
– Я хочу сказать, в действительности боли им не причиняют. Они играют.
– Но тебе нравится на это смотреть.
Зиллис промолчал. Опустил голову.
В чем-то все оказалось даже проще, чем ожидал Билли. Он думал, что задавать неприятные вопросы и выслушивать ответы, которые вынужден давать на них другой человек, будет столь мучительно, что он не сможет провести продуктивный допрос. Вместо этого чувство власти давало ему уверенность. И приносило удовлетворенность. Легкость, с которой он вел допрос, удивила его. Легкость эта напугала его.
– Это отвратительные видеофильмы, Стиви. Мерзкие.
– Да, – тихо ответил Зиллис. – Я знаю.
– Ты снимал видео, в которых сам таким же образом причинял боль женщинам?
– Нет. Господи, нет.
– Что ты там шепчешь?
Он поднял голову, но не мог заставить себя встретиться взглядом с Билли:
– Я никогда таким образом не причинял боль женщине.
– Никогда? Таким образом ты никогда не причинял боль женщине?
– Никогда. Клянусь.
– А как ты причинял им боль, Стиви?
– Никак. Я не мог.
– Ты у нас такой паинька, Стиви?
– Мне нравится… на это смотреть.
– Смотреть, как женщинам причиняют боль?
– Мне нравится на это смотреть, да. Но я этого стыжусь.
– Не думаю, что стыдишься.
– Стыжусь. Да, стыжусь. Во время – не всегда, но после – обязательно.
– После чего?
– После… просмотра. Но это не… Нет, я таким быть не хочу.
– А кто хочет быть таким, какой ты сейчас, Стиви?
– Не знаю.
– Назови хоть одного человека. Одного человека, который хотел бы быть таким, как ты есть.
– Может, таких и нет.
– И как же ты стыдишься?
– Я выбрасывал эти видео. Много раз. Даже уничтожал их. А потом, ты понимаешь… через какое-то время покупал новые. Мне нужна помощь, чтобы остановиться.
– И ты к кому-нибудь обращался за помощью, Стиви?
Зиллис не отреагировал.
– Ты обращался за помощью? – настаивал Билли.
– Нет.
– Если ты действительно хочешь остановиться, почему ты не обращался за помощью?
– Я думал, что остановлюсь сам. Я думал, что смогу.
Зиллис заплакал. Его глаза блестели от «мейса», но слезы потекли настоящие.
– Почему ты так обошелся с манекенами, которые находятся в соседней комнате, Стиви?
– Ты не сможешь понять.
– Да, конечно, я всего лишь Билли Уайлс, который только и может, что наливать пиво, но ты все-таки попробуй.
– Это ничего не значит – то, что я с ними делал.
– Ты вложил в них слишком много времени и сил, чтобы это ничего не значило.
– Я не могу об этом говорить. Только не об этом. – Он даже не отказывался – умолял. – Не могу.
– Боишься покраснеть, Стиви? Разговор об этом оскорбит твои нежные чувства?
Зиллис плакал. Нет, не рыдал. Но по щекам текли слезы унижения и стыда.
– Делать – совсем не то, что говорить.
– Делать, в смысле, с манекенами? – уточнил Билли.
– Ты можешь… ты можешь вышибить мне мозги, но об этом я тебе ничего не скажу. Не могу.
– Когда ты уродовал манекены, ты возбуждался, Стиви? У тебя все вставало?
Зиллис покачал головой, опустил голову.
– Делать такое с ними и говорить об этом – совсем разные вещи? – спросил Билли.
– Билли. Билли, пожалуйста. Я не хочу слышать себя, слышать, как я об этом говорю.
– Потому что, когда ты делаешь, это просто одно из твоих занятий. А когда говоришь, получается, что это ты сам.
Лицо Зиллиса подтвердило, что Билли все понял правильно.
Но манекены мало что дали. Попрекать Зиллиса за его извращенность особого смысла не имело.
Билли еще не получил тех доказательств, за которыми сюда пришел.
Он одновременно чувствовал и усталость и бодрость: пусть он и хотел спать, но его подстегивал кофеин. Временами болела пробитая гвоздем рука: действие викодина начинало сходить на нет.
Из-за того, что усталость компенсировалась химией, он не мог должным образом строить допрос.
Если Зиллис был выродком, эмоции он имитировал гениально.
Но ведь этим и отличались социопаты: ненасытные пауки, обладающие сверхъестественным таланом являть обществу убедительный образ нормального человека, который полностью скрывал ледяную расчетливость и жажду убивать.
– Когда ты проделываешь все это с манекенами и смотришь эти мерзкие видеофильмы, ты думаешь о Джудит Кессельман?
За время их короткого общения Зиллис удивлялся не один раз, но этот вопрос просто потряс его. Налитые кровью глаза широко раскрылись, лицо побледнело, челюсть отвисла.
Глава 63
Зиллис сидел на полу, прикованный к кровати, Билли – на стуле, и его уже начала злить увертливость пленника.
– Стиви? Я задал вопрос.
– Что все это значит? – В голосе Зиллиса вдруг послышалась нотка праведного негодования.
– Что именно?
– Почему ты пришел сюда? Билли, я не понимаю, что ты тут делаешь.
– Ты думаешь о Джудит Кессельман? – настаивал Билли.
– Откуда ты знаешь про нее?
– Откуда, по-твоему, я могу знать про нее?
– Ты отвечаешь вопросами на вопросы, а я должен иметь ответы на все.
– Бедный Стиви. Так что ты можешь сказать насчет Джудит Кессельман?
– С ней что-то случилось.
– Что с ней случилось?
– Это было в колледже. Пять, пять с половиной лет тому назад.
– Ты знаешь, что с ней случилось, Стиви?
– Никто не знает.
– Кто-то знает, – возразил Билли.
– Она исчезла.
– Как на представлении фокусника?
– Просто ушла и не вернулась.
– Милая была девушка.
– Все ее любили.
– Такая милая девушка, такая невинная. Невинные – самый деликатес, не так ли, Стиви?
– Деликатес? – нахмурившись, переспросил Зиллис.
– Невинные – они самые сочные, самые вкусные. Я знаю, что с ней случилось. – Знал-то он одно: Зиллис похитил и убил ее.
Зиллис так содрогнулся, что кольцо наручников застучало о раму кровати.
– Я знаю, Стиви, – повторил Билли, довольный реакцией, которую произвели его слова.
– Что? Что ты знаешь?
– Все.
– Что с ней случилось?
– Да. Все.
Зиллис сидел привалившись спиной к раме кровати, вытянув ноги перед собой. А тут внезапно подтянул колени к груди.
– Господи, – сорвался с губ протяжный стон.
– Абсолютно все, – заверил его Билли.
– Не причиняй мне боли. – Голос Зиллиса дрожал.
– А что, по-твоему, я могу с тобой сделать, Стиви?
– Не знаю. Не хочу даже думать.
– У тебя такое богатое воображение, ты такой талантливый, когда дело доходит до изобретения новых способов причинить боль женщинам, но внезапно ты не хочешь думать?
– Чего ты от меня добиваешься? Что я могу сделать? – Зиллиса трясло.
– Я хочу поговорить о том, что случилось с Джудит Кессельман.
Когда Зиллис зарыдал, как маленький мальчик, Билли поднялся со стула. Он чувствовал, что сейчас Зиллис расколется.
– Стиви.
– Уходи.
– Ты знаешь, я не уйду. Давай поговорим о Джудит Кессельман.
– Я не хочу.
– А я думаю, хочешь. – Билли не приблизился к Зиллису, но присел на корточки, чтобы их лица оказались на одном уровне. – Я думаю, ты очень хочешь об этом поговорить.
Зиллис яростно потряс головой:
– Нет. Нет. Если мы об этом начнем говорить, ты точно меня убьешь.
– Почему, Стиви?
– Ты знаешь.
– Почему ты сказал, что я тебя убью?
– Потому что я буду знать слишком много.
Билли всмотрелся в своего пленника, пытаясь понять, о чем он толкует.
– Это сделал ты! – И вслед за этими словами из груди Зиллиса вырвался стон.
– Сделал что?
– Ты убил ее, и я не знаю почему, я не понимаю, но теперь ты собираешься убить меня.
Билли глубоко вдохнул, его передернуло.
– Что ты сделал?
Вместо ответа Зиллис только всхлипнул.
– Стиви, что ты с собой сделал?
Если раньше Зиллис прижал колени к груди, то теперь вновь вытянул ноги.
– Стиви?
Промежность пижамных штанов Зиллиса потемнела от мочи. Он обдулся.
Глава 64
Некоторые монстры в образе человеческом просто жалки и не склонны к убийствам. Их логово и не логово в полном смысле этого слова, потому что они не затаскивают туда свои жертвы. Из обстановки там минимум мебели и предметы, соответствующие их извращенному представлению о красоте. Они лишь надеются уйти с головой в свои безумные фантазии и жить своей чудовищной жизнью и мучают себя, даже если другие оставляют их в покое.
Билли не хотел верить, что Стиви Зиллис – представитель этой жалкой породы.
Признав, что Зиллис – не психопат-убийца, Билли пришлось бы смириться с тем, что он потерял драгоценное время, преследуя волка, который на поверку оказался ничтожной дворняжкой.
Хуже того, если выродком был не Зиллис, Билли понятия не имел, куда двигаться дальше. Все улики подводили его к единственному выводу. Косвенные улики.
Следовательно, продолжая допрашивать своего пленника, он просто пользовался своим положением тюремщика. Матадора не может радовать, если бык, весь в бандерильях, теряет боевой дух и уже не обращает внимания на красную мулету.
И вскоре, стараясь скрыть нарастающее отчаяние, Билли вновь сидел на стуле и пытался ухватиться за последнюю соломинку, в надежде, что результат все-таки будет.
– Что ты делал сегодня вечером, Стиви?
– Ты знаешь. Разве ты не знаешь? Был в баре, работал в твою смену.
– Только до девяти вечера. Джекки говорит, ты работал с трех и до девяти, потому что у тебя были дела раньше и позже.
– Да. Были.
– И где ты был от девяти вечера до полуночи?
– Разве это имеет значение?
– Имеет, – заверил его Билли. – Где ты был?
– Ты собираешься причинить мне боль… ты все равно собираешься меня убить.
– Я не собираюсь тебя убивать, и я не убивал Джудит Кессельман. Я практически уверен, что убил ее ты.
– Я? – Изумление было таким же искренним, как и любая реакция, какие он демонстрировал с самого начала.
– У тебя это хорошо получается.
– Получается – что? Убивать людей? Да ты совершенно спятил. Я никогда никого не убивал!
– Стив, если ты убедишь меня, что у тебя весомое алиби от девяти вечера до полуночи, все закончится. Я уйду, а ты будешь свободен.
На лице Зиллиса отразилось сомнение.
– Я так легко отделаюсь?
– Да.
– После всего этого… все так и закончится?
– Возможно. В зависимости от алиби.
Зиллис, похоже, не знал, что ответить.
И Билли уже решил, что наконец-то прижал его к стенке.
– А если я скажу тебе, где был, а потом окажется, что именно поэтому ты здесь, потому что ты уже знаешь, где я был, и хочешь только услышать от меня подтверждение, чтобы потом ты смог избить меня в кровь?
– Я не понимаю тебя. – В голосе Билли слышалось недоумение.
– Хорошо. Ладно. Я был с одним человеком. Я не слышал, чтобы она говорила про тебя, но, если ты к ней что-то имеешь, что ты собираешься сделать со мной?
Билли не верил своим ушам:.
– Ты был с женщиной?
– Если ты про постель, то нет. У нас было свидание. Поздний обед, поздний, потому что мне пришлось работать за тебя. Это было наше второе свидание.
– Кто она?
Весь сжавшись, словно боясь взрыва ревности со стороны Билли, Зиллис ответил:
– Аманда Поллард.
– Манди Поллард? Я ее знаю. Милая девушка.
– Именно так, – кивнул Зиллис. – Милая девушка.
Поллардам принадлежал большой виноградник, продукция которого пользовалась спросом у лучших виноделов долины. Манди было лет двадцать с небольшим. Симпатичная, дружелюбная девушка уже работала в семейном бизнесе. И заслуживала того, чтобы жить в куда более лучшее время, чем наше.
Билли оглядел грязную спальню, от футляра порнокассеты, лежащей на полу у телевизора, до груды грязного белья в углу.
– Она никогда здесь не была, – сказал Зиллис. – Мы встретились только два раза. Я ищу новое место, хорошую квартиру. Хочу избавиться от всего этого. Начать жизнь с чистого листа.
– Она – приличная девушка.
– Это точно, – с жаром согласился Зиллис. – Я думаю, с ее помощью я смогу очиститься от прошлого, наконец-то все сделать правильно.
– Она должна увидеть это место.
– Нет, Билли, нет, ради бога. Это не тот я, каким я хочу быть. Для нее я хочу стать лучше.
– Куда вы ходили на обед?
Зиллис назвал ресторан. Потом добавил:
– Мы пришли в двадцать минут десятого. Ушли в четверть двенадцатого, потому что к тому времени в зале, кроме нас, никого не осталось.
– После этого?
– Поехали покататься. Нигде не парковались. Она этого не любит. Просто ездили, разговаривали, слушали музыку.
– До которого часа?
– Я привез ее домой в самом начале второго.
– И вернулся сюда?
– Да.
– И включил порнуху, в которой мужчина стегает плеткой женщину?
– Да. Я знаю, какой я сейчас, но также знаю, каким смогу стать.
Билли подошел к прикроватному столику, взял телефонный аппарат. Шнур был длинным. Он принес телефон Зиллису:
– Позвони ей.
– Что? Сейчас? Билли, уже четвертый час.
– Позвони ей. Скажи, какое ты получил наслаждение от вечера, какая она необыкновенная. Она не будет возражать, если ради этого ты ее разбудишь.
– У нас еще не такие отношения, – обеспокоился Зиллис. – Она найдет мой звонок странным.
– Позвони ей и дай мне послушать, или я воткну ствол этого пистолета тебе в ухо и вышибу мозги. Выбор за тобой.
Руки Зиллиса так дрожали, что он дважды ошибся при наборе номера.
Присев рядом с пленником, вдавив ствол пистолета ему в бок, на случай если у Зиллиса возникнет мысль наброситься на него, Билли услышал, как Манди Поллард ответила на звонок и удивилась тому, что ее кавалер звонит так поздно.
– Не волнуйся, ты меня не разбудил, – заверила Манди Зиллиса. – Я просто лежала, глядя в потолок.
Голос Зиллиса дрожал, но Манди легко могла списать дрожь на волнение из-за того, что звонил он слишком уж поздно и выражал свои чувства более прямо, чем при личном общении.
Несколько минут Билли слушал, как оба вспоминают вечер, обед, поездку на автомобиле, а потом знаком предложил Зиллису закругляться.
Манди Поллард провела вечер с этим человеком, а она не относилась к тем девушкам, которые ловили кайф от общения с плохишами.
И, обедая с Манди Поллард, Зиллис никак не мог усадить труп Ральфа Коттла в гостиной Лэнни и приколотить руку Билли к полу.
Глава 65
– Я оставлю тебя прикованным к кровати. – С этими словами Билли сунул пистолет в кобуру, висевшую на ремне.
Когда Стив Зиллис увидел, что пистолет покинул руку Билли, на лице его отразилось облегчение, но тревога в глазах осталась.
Билли вырвал шнур из телефонной розетки и из аппарата, сунул его в мешок для хлеба.
– Не хочу, чтобы ты кому-нибудь звонил, пока не остынешь и не обдумаешь то, что я сейчас тебе скажу.
– Ты действительно не собираешься меня убивать?
– Действительно. Ключ от наручников я оставлю на кухонном столе.
– Хорошо. На кухонном столе. Но как мне это поможет?
– После моего ухода ты сбросишь матрац с металлической рамы. Она разборная, держится на болтах и гайках.
– Да, но…
– Свернешь гайки с болтов своими пальчиками.
– Может, они заржавели…
– Ты здесь живешь только шесть месяцев. За это время они не заржавели. Если какие-то очень уж крепко закручены, вращай части рамы, ослабь соединение. Ты что-нибудь придумаешь.
– Я смогу что-нибудь придумать, все так, но я так и не могу понять, почему ты все это сделал? Ты не можешь верить, что я убил Джудит Кессельман, как ты сказал. Я знаю, ты не можешь в это верить. Тогда в чем дело?
Билли убрал в хлебный мешок баллончик с «мейсом».
– Я не собираюсь объяснять, и ты не захочешь этого знать. Поверь мне, не захочешь.
– Посмотри на меня, – заверещал Зиллис. – Глаза щиплет. Я сижу в луже мочи. Это унизительно. Ты ударил меня этим пистолетом, содрал кожу, ты причинил мне боль, Билли.
– Могло быть хуже, – заверил его Билли. – Гораздо хуже.
Решив истолковать его слова как угрозу, Зиллис дал задний ход:
– Ладно. Хорошо. Я тебя слышал. Я успокоился.
– В зависимости от того, как крепко закручены гайки, на разборку рамы у тебя уйдет как минимум час, может, два. Ключ от наручников возьмешь на кухне. Воспользовавшись им, сразу начинай собирать вещи.
Зиллис моргнул:
– Что?
– Позвони Джекки, скажи, что ты увольняешься.
– Я не хочу увольняться.
– Спустись на землю, Стив. Теперь мы не сможем видеться каждый день. Учитывая, что я знаю о тебе, а ты знаешь обо мне. Тебе лучше уехать.
– Куда?
– Мне без разницы. Но за пределы округа Напа.
– Мне тут нравится. А кроме того, прямо сейчас я уехать не могу.
– В пятницу придешь в таверну за расчетом. Я оставлю для тебя конверт. Джекки передаст его тебе. С десятью тысячами долларов. Их тебе хватит, чтобы обосноваться в другом месте.
– Я ничего не сделал, а всю мою жизнь поставили с ног на голову. Это несправедливо.
– Ты прав. Это несправедливо. Но будет именно так, а не иначе. Твоя мебель не стоит и гроша. Можешь ее здесь и оставить. Собери личные вещи и в пятницу вечером уезжай из города.
– Я могу позвонить копам. Предъявить обвинения.
– Правда? Ты хочешь, чтобы копы побывали на месте преступления, увидели порнокассеты, эти манекены в соседней комнате?
Несмотря на страх, Зиллис из жалости к себе надулся.
– Кто умер и назначил тебя Богом?
Билли покачал головой:
– Стив, ты жалок. Ты возьмешь десять тысяч, порадуешься, что остался жив, и уедешь. И вот что еще… больше никогда не звони Манди Поллард.
– Постой. Ты не можешь…
– Не звони ей, не встречайся с ней. Никогда.
– Билли, она может полностью изменить мою жизнь.
– Она – милая девушка. Она – порядочная девушка.
– Именно про это я и говорю. Я знаю, я очищусь от прошлого. Если она…
– Хорошая женщина может круто изменить жизнь мужчины. Но не мужчины, который так глубоко залез в крысиную нору, как ты. Если ты хоть раз позвонишь ей или увидишься с ней, я это узнаю. И я тебя найду. Ты мне веришь?
Зиллис промолчал.
– А если ты прикоснешься к ней, клянусь Богом, я тебя убью, Стив.
– Это неправильно, – пробормотал Зиллис.
– Ты мне веришь? Лучше бы ты мне поверил, Стив.
И как только Билли положил руку на рукоятку пистолета, Зиллис ответил:
– Да. Конечно. Я тебя слышу.
– И хорошо. А теперь я ухожу.
– Все равно это дыра, – сказал Зиллис. – Виноградная страна – другое название для фермы. Я – не сельский житель.
– Ты – нет. – Билли направился к двери.
– Здесь скучно.
– Это точно, – согласился Билли.
– Да пошел ты.
– Счастливого пути, Кемосабе.
Глава 66
К тому времени, когда Билли отъехал на полмили от дома Зиллиса, его так трясло, что пришлось свернуть на обочину и какое-то время приходить в себя.
В кризисной ситуации он стал тем, кого больше всего презирал. На какое-то время он стал Джоном Палмером.
И, расплатившись с Зиллисом десятью тысячами долларов, Билли все равно оставался Джоном Палмером.
Когда дрожь прекратилась, он не двинул внедорожник с места, потому что не знал, куда ехать. Чувствовал, что уперся в стену. А сквозь стену пути нет.
Он хотел поехать домой, пусть там ничто не могло помочь ему найти решение стоящей перед ним проблемы.
Он хотел поехать домой просто для того, чтобы быть дома. Узнал знакомое желание отгородиться от мира. Оказавшись дома, он взялся бы за очередную заготовку из дуба, превращая ее в деталь орнамента, а мир мог катиться в ад.
Да только на этот раз он попал бы в ад вместе с миром. Он не мог привезти Барбару домой, а если бы оставил ее одну и в опасности, то лишился бы последнего повода, который не давал ему уйти из жизни.
События заставили его действовать, бросили в гущу событий, тем не менее он остро чувствовал собственную изоляцию и отчаяние.
Слишком долго он ничего не сеял, а потому не мог рассчитывать на урожай. Его друзья, которые на самом деле были всего лишь знакомыми, теперь, пожалуй, превратились в подозреваемых. Он достолярничался до мании преследования.
Отчалив от тротуара, Билли поехал куда глаза глядят, не ставя перед собой конкретной цели. Как птичка, он отдался во власть потокам ночи, думая только о том, чтобы остаться на плаву и не впасть в абсолютное отчаяние, прежде чем затеплится хоть какая-то искорка надежды.
Один короткий визит в дом Айви Элгин позволил ему узнать о ней больше, чем за годы их совместной работы. И хотя Айви ему нравилась, теперь он находил ее еще более загадочной, чем раньше, когда практически ничего о ней не знал.
Он не думал, что она могла быть как-то связана с выродком, который совершил все эти убийства. Но по собственному опыту, на примере отца и матери, знал, что ни в ком нельзя быть полностью уверенным.
Гарри Аваркян был добрым человеком и прекрасным адвокатом… но при этом одним из трех попечителей фонда, распоряжающегося семью миллионами долларов. И такое искушение не следовало сбрасывать со счетов. До Барбары Билли лишь раз побывал в доме Гарри. Барбара вывела Билли в свет. За год они обедали у Гарри раз шесть, но после того, как Барбара впала в кому, Билли виделся с Гарри только у него на работе.
Он знал Гарри Аваркяна. И не знал его.
На ум пришел доктор Феррьер. Безумие. Известные в округе врачи не шастали по тому же самому округу, убивая людей.
Да только доктор Феррьер хотел, чтобы Билли на пару с ним убил Барбару Мандель. Чтобы разрешил вытащить из желудка трубку, по которой поступало питание. Позволил ей умереть. Позволил умереть в коме от голода.
Если ты считаешь себя вправе решать за другого (за человека, не испытывающего боль), вправе определять, что качество жизни Барбары не соответствует величине ресурсов, которые на нее расходуются, тогда тебе нужно сделать лишь один шаг для того, чтобы нажать на спусковой крючок.
Нелепо. И однако, доктора Феррьера он знал не больше, чем своего отца: Билли ведь и представить себе не мог, что тот с таким упоением будет молотить мать разводным ключом.
Джон Палмер. Все знали, как сильно он любит власть, но его душа оставалась такой же загадочной, как другая планета.
Чем больше Билли думал о людях, которых знал, чем больше размышлял о том, что убийца – совершеннейший незнакомец, тем менее продуктивным становилось его раздумье, зато возрастало раздражение.
Он сказал себе, что должен заботиться, но не суетиться.
«Для того чтобы овладеть тем, чем ты не владеешь, ты должен пройти через лишение права владения».
«И то, что ты не знаешь, – единственное, что ты знаешь».
Продолжая ехать и внутренне стараясь остановиться, какое-то время спустя он, ведомый разве что шестым чувством, вновь попал на стоянку дальнобойщиков. Припарковался, где и в прошлый раз, перед рестораном.
Левая рука болела. Сжимая пальцы в кулак и разжимая их, он чувствовал, что кисть начала распухать. Действие викодина заканчивалось. Он не знал, стоит принимать еще таблетку или нет, но полагал, что таблетка мотрина не будет лишней.
Он проголодался, но от одной мысли об очередном сладком батончике его начинало мутить. Ему требовалась доза кофеина, но не в таблетках.
Сунув пистолет в кобуру и револьвер под водительское сиденье – пусть в кабину мог залезть кто угодно, поскольку разбитое стекло он так и не заменил, – Билли прошел в ресторан.
В 3:40 утра пустых кабинок хватало. Четверо дальнобойщиков сидели у прилавка, пили кофе и ели пирог.
Их обслуживала толстенная официантка с шеей защитника из какой-нибудь команды национальной футбольной лиги и лицом ангела. Копну крашеных иссиня-черных волос украшали ярко-желтые заколки-бабочки.
Билли тоже сел к прилавку.
Глава 67
Судя по нашивке на униформе, официантку звали Жасмин. Она назвала Билли «сладеньким» и принесла заказанные чашку черного кофе и кусок лимонного пирога.
Жасмин и дальнобойщики оживленно беседовали, когда Билли подсел к прилавку. Судя по их репликам, одного звали Кудрявый, другого Арвин. К третьему обращались исключительно на «ты», а четвертый поблескивал передним золотым зубом на верхней челюсти.
Сначала они говорили о потерянном континенте, Атлантиде. Арвин предположил, что загадочная цивилизация погибла, потому что атланты увлеклись генной инженерией и создали монстров, которые их же и сожрали.
С Атлантиды разговор перекинулся на клонирование и исследования ДНК, и очень скоро Кудрявый упомянул о том, что в Принстоне, Гарварде или Йеле – короче, в одном из этих дьявольских гнезд ученые собираются создать свинью с человеческим мозгом.
– Не думаю, что это будет научное достижение, – заметила Жасмин. – Уверяю вас, свиней в человеческом образе я навидалась.
– А какова цель создания такой вот очеловеченной свиньи? – удивился Арвин.
– Чтоб была, – ответил Ты.
– Была?
– Как та гора. – Ты указал на окно. – На нее люди могут взобраться. А на свинью придут посмотреть.
– А какую работу она сможет выполнять? – спросил Золотой Зуб.
– Не думаю, что они создают ее для того, чтобы она работала, – покачал головой Кудрявый.
– Но они наверняка хотят, чтобы она что-то делала, – указал Золотой Зуб.
– В одном можно не сомневаться, – заявила Жасмин, – активисты поднимут дикий шум.
– Какие активисты? – спросил Арвин.
– Те или другие, – ответила официантка. – Как только появится свинья с человеческими мозгами, нам всем запретят есть ветчину или бекон.
– Не понимаю почему, – пожал плечами Кудрявый. – Ветчину и бекон будут получать из свиней с обычными мозгами.
– Из солидарности, – пояснила Жасмин. – Как можно есть ветчину и бекон, когда твои дети ходят в школу с умными свинками и приглашают их в гости?
– Такого не будет никогда, – отрезал Ты.
– Никогда, – согласился Арвин.
Золотой Зуб по-прежнему считал, что ученые присмотрели для свиней с человеческими мозгами какое-то занятие.
– Они не будут тратить миллионы долларов ради спортивного интереса, во всяком случае эти люди.
– Еще как будут, – возразила Жасмин. – Деньги для них ничего не значат. Это же не их деньги.
– Это деньги налогоплательщиков, – кивнул Кудрявый. – Ваши и мои.
Билли поучаствовал в разговоре парой реплик, но в основном слушал, прекрасно знакомый с такого рода разговорами.
Кофе был крепким. Пирог – отличным.
Билли удивило, какое его охватило спокойствие. Лишь оттого, что он просто сидел у прилавка, просто слушал.
– Если ты хочешь поговорить о деньгах, которые выбрасываются на ветер, – Золотой Зуб повернулся к Кудрявому, – тогда посмотри на это страшилище, которое строят у трассы.
– Что… напротив таверны, та хреновина, которая должна сгореть, как только ее построят? – спросил Арвин.
– Но это же искусство, – напомнила им Жасмин.
– Я не вижу здесь никакого искусства, – внес свою лепту Ты. – Искусство – это когда на века.
– Парень, который там главный, заработает миллионы, продавая фотографии и рисунки, – заверил их Кудрявый. – Найдет сотню возможностей заработать бакс-другой.
– Любой может назвать себя художником? – полюбопытствовал Золотой Зуб. – Или они должны сдавать какой-то экзамен?
– Он называет себя особым художником, – заметил Кудрявый.
– Особая моя задница, – буркнул Арвин.
– Сладенький, – посмотрела на него Жасмин, – ты уж не обижайся, но твоя прыщавая задница не показалась мне отличающейся от других.
– Он называет себя художником представления[47], – уточнил Кудрявый.
– И что это значит?
– Как я понимаю, речь идет о произведении искусства, которое существует строго определенный период времени. Оно создается для того, чтобы что-то сделать, а потом уничтожается.
– И чем через сотню лет будут наполнять музеи? – удивился Ты. – Пустым пространством?
– Музеев уже не будет, – ответила ему Жасмин. – Музеи – для людей. А людей не будет. Останутся только очеловеченные свиньи.
Билли окаменел. Сидел с чашкой кофе у губ, раскрыв рот, но не мог сделать глоток.
– Сладенький, что-то не так с кофе? – спросила Жасмин.
– Нет. Нет, кофе отличный. Я бы даже хотел выпить еще, и побольше. У вас подают его в кружках?
– У нас можно заказать тройную порцию в пластиковом контейнере. Мы его называем «Большая штучка».
– Принесите мне одну такую «штучку».
Глава 68
Ниша в стене ресторана служила интернет-кафе.
За одним компьютером сидел дальнобойщик, работал одновременно клавиатурой и мышкой, не отрывая глаз от экрана. То ли увлекся сайтом своей компании, то ли играл в какую-то компьютерную игру, а может, его занесло и на порносайт.
На компьютерном столике хватало места и для тарелок. А для «Большой штучки» имелось специальное углубление.
Он не знал названия сайта Валиса, поэтому начал с сайтов, посвященных искусству представления вообще, и в результате вышел на сайт www.valisvalisvalis.com.
Главная страница была так хороша, что хотелось пройтись и по всему сайту. Перед Билли предстал австралийский мост, который художник украсил двадцатью тысячами красных воздушных шариков. На его глазах они все взорвались.
Он увидел фрагменты заявлений художника по поводу его различных проектов. Отрывочные, зачастую бессвязные, пересыпанные жаргонизмами современного искусства.
В одном пространном интервью Валис сказал, что все великие художники были «ловцами человеков», потому что хотели «прикоснуться к душам, даже завоевать души» тех, кто видел их работы.
Валис помогал почитателям его таланта лучше понимать смысл своих проектов, сопровождая каждый «духовным наставлением» из трех строчек. И в любой из строчек было ровно три слова. Билли прочитал «духовные наставления» по нескольку раз.
Из бумажника достал сложенный листок, на котором распечатал шесть строк, составляющих три документа с дискеты, найденной им в руках Ральфа Коттла. Расправил, положил перед собой на стол.
Первая строка: «Потому что я тоже ловец человеков».
Пятая строка: «Мое последнее убийство – в полночь четверга».
Шестая строка: «Твое самоубийство – вскоре после этого».
Вторая, третья и четвертая строки очень уж напоминали «духовные наставления», которые помогали поклонникам таланта Валиса в большей степени воспринимать его работы.
Первая строка этих «наставлений» говорила о стиле проекта, представления. В данном случае стилем было: «Жестокость, насилие, смерть».
Вторая строка содержала в себе технику, в которой художник намеревался выполнить произведение искусства. У Билли техника была следующей: «Движение, скорость, воздействие».
Третья строка описывала материал или материалы, которые собирался использовать художник. В этом представлении, или перформансе, материалами служили: «Плоть, кровь, кость».
Иногда наиболее удачливыми серийными убийцами были бродяги, которые, совершив несколько убийств в одном месте, уезжали за сотни миль и уже там брались за старое.
Выродок не воспринимал убийство как игру. И только частично оно было для него представлением. Потому что он возводил убийство в ранг искусства.
На сайтах, посвященных искусству представления, Билли выяснил, что этот художник смерти не любил позировать перед камерами. Валис заявлял, что произведения искусства куда более важны, чем их создатель. Так что сфотографировать его удавалось крайне редко.
Такая философия обеспечивала ему, при богатстве и известности, достаточную степень анонимности.
Впрочем, www.valisvalisvalis.com предлагал официальный портрет. Не фотографию, а именно портрет, карандашный рисунок самого художника.
Вероятно, сознательно портрет отличался от оригинала, но Билли сразу его узнал. Это был тот самый мужчина, который во второй половине понедельника пил в таверне «Хайнекен» и терпеливо выслушивал историю Неда Пирсолла о смерти Генри Фриддла от садового гнома.
«Вы – интересный парень, Билли-бармен».
Даже тогда выродок знал фамилию Билли, хотя сделал вид, что Билли для него – совершеннейший незнакомец. Должно быть, Валис уже знал о нем все. По причинам, известным только ему, Билли Уайлса идентифицировали, изучили и выбрали для представления, перформанса.
И теперь, среди других страничек под портретом, Билли увидел и озаглавленную: «ПРИВЕТ, БИЛЛИ».
Хотя Билли думал, что его уже ничем не удивишь, он с минуту смотрел на этот заголовок.
Наконец двинул мышку и кликнул эту страничку.
Портрет исчез, на экране высветилась надпись: «ЗАКРЫТЫЙ УРОВЕНЬ – ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ».
Билли отпил кофе. Потом напечатал в пустой строке: «Уайлс» – и нажал клавишу «ENTER».
Тут же получил ответ: «ТЫ ДОСТОИН».
Эти два слова оставались перед ним десять секунд, после чего экран потемнел, а когда засветился вновь, на нем вновь появился карандашный портрет. Только страничка «ПРИВЕТ, БИЛЛИ» уже отсутствовала.
Глава 69
Ни один фонарь не освещал громадную скульптурную композицию. Колеса, рычаги, шестерни, поршни, арматуру – все окутывала тьма.
И мужчина, пытающийся вырваться из техники-западни, накинул на себя темный плащ.
Желто-пурпурный шатер стоял в тени, зато приглашающий янтарный свет горел в окнах большого дома на колесах.
Билли сначала остановился на обочине шоссе и смотрел на дом издали.
Шестнадцать художников и рабочих, которые возводили скульптурную композицию под руководством Валиса, жили не на стройплощадке. Для них на шесть месяцев сняли номера в гостинице «Виноградные Холмы».
Валис, однако, предпочел жить здесь. Дом на колесах не составляло труда подключить к системе подачи электроэнергии и к водопроводу.
Контейнеры со стоками дважды в неделю очищала «Канализационная служба Глена». Глен Готнер очень гордился тем, что вносит посильную лепту в возведение «этого выдающегося произведения искусства».
Не зная, стоит ли ему остановиться или лучше следовать дальше, Билли тем не менее съехал с обочины и по пологой насыпи скатился на луг. Приблизился к дому на колесах.
Дверь в кабину была открыта. Свет падал на ступени и приглашающим прямоугольником лежал на траве.
Билли остановил «эксплорер». Какое-то время не выключал двигатель, одна нога нажимала на педаль тормоза, вторая зависла над педалью газа.
Ни штор, ни жалюзи на большинстве окон не было. За окнами никто не двигался.
Занавешенными были только окна в задней части дома на колесах, где, вероятно, находилась спальня. Лампы горели и там, подсвечивая золотистые шторы.
Билли не мог не прийти к выводу, что его ждут.
Его мутило от одной мысли, что он примет это предложение. Ему хотелось уехать. Но ехать-то было некуда.
Менее двадцати часов оставалось до полуночи, времени «последнего убийства». Так что Барбаре по-прежнему грозила опасность.
Из-за улик, оставленных Валисом, Билли по-прежнему мог попасть под подозрение, как только полиции стало бы известно об исчезновении Лэнни, Ральфа Коттла и молодой рыжеволосой женщины.
Где-то в доме, или в гараже, или закопанная в землю на участке, находилась и кисть Гизель Уинслоу. Может, и какие-то другие «сувениры».
Билли перевел ручку переключения скоростей в нейтральное положение, выключил освещение, а вот двигатель глушить не стал.
Около темного шатра стоял «линкольн навигатор». Вероятно, на нем Валис разъезжал по окрестностям.
«Ты достоин».
Билли натянул на руки новую пару латексных перчаток.
Левая кисть двигалась чуть хуже правой, но боли он не чувствовал.
Билли пожалел, что принял в доме Лэнни таблетку викодина. В отличие от других обезболивающих средств, викодин вроде бы не влиял ни на скорость мышления, ни на быстроту реакций, но он опасался, что, возможно, чуть-чуть притуплял и первое и второе, а в сложившейся ситуации даже такая малость могла стоить ему жизни.
Может, кофеиновые таблетки и кофе стали достаточным компенсатором. Да еще лимонный пирог.
Билли заглушил двигатель. В первые мгновения ему показалось, что ночь тихая, как дом глухого человека.
Учитывая непредсказуемость своего противника, он приготовился и к тому, чтобы убить его, и к тому, чтобы только на время вывести из строя.
Из двух смертоносных орудий Билли отдал предпочтение револьверу калибра 0,38 дюйма. Из него он уже убивал.
Билли покинул «эксплорер».
Стрекот цикад тут же разрушил тишину вместе с кваканьем лягушек. И полотнища шатра что-то шептали при малейшем дуновении ветра.
Билли подошел к открытой двери в дом на колесах. Постоял в световом прямоугольнике, окончательно не решив, подниматься по ступеням или нет.
Изнутри, сглаженный системой громкой связи дома на колесах, донесся голос:
– Барбаре, возможно, удастся остаться в живых.
Билли поднялся по лестнице.
В кабине стояли два удобных вращающихся кресла для водителя и второго пилота. С обивкой, как ему показалось, из кожи страуса.
Следуя команде, отданной с пульта дистанционного управления, дверь закрылась за спиной Билли.
В доме на колесах, где ценился каждый кубический дюйм пространства, перегородка отделяла кабину от жилых апартаментов. Билли ждала еще одна открытая дверь.
Переступив порог, Билли попал на кухню, выдержанную в цветах сливок и меда. Мраморный пол, резные дверцы, цветовыми исключениями были только черные столешницы и раковины и краны из нержавеющей стали.
Инкрустированный стол из клена являл собой произведение искусства. Он стоял на дальней половине кухни, которая служила столовой.
Через арку в другой перегородке Билли прошел в большую гостиную.
Материя обивки стоила никак не меньше пятисот долларов за квадратный ярд, ковер – вдвое дороже. Мебель была самой обычной, зато бронзовые статуэтки – бесценными шедеврами эпохи Мейдзи[48].
Согласно некоторым завсегдатаям таверны, которые читали об этом доме на колесах в Интернете, стоил он более полутора миллионов долларов. Бронзовые статуэтки, само собой, в эту сумму не входили.
Такие дома иногда называли «сухопутными яхтами». Пожалуй, не преувеличивали.
Закрытая дверь в дальнем конце гостиной вела, несомненно, в спальню и ванную. Билли решил, что она будет заперта.
Валис наверняка находился за нею. Слушающий, наблюдающий, хорошо вооруженный.
Билли развернулся на шум за спиной.
Панели перегородки, разделяющей гостиную и кухню, начали подниматься вверх, открывая спрятанные в перегородке стенды.
Одновременно на всех окнах опустились стальные щитки, полностью отсекая гостиную от внешнего мира.
Билли полагал, что щитки эти несли не только декоративную функцию. Он нисколько не сомневался, что выбить такой щиток и покинуть гостиную через окно крайне трудно, а скорее просто невозможно.
При проектировании и установке они наверняка проходили как средства «обеспечения безопасности».
Панели перегородки продолжали подниматься, открывая все новые и новые стенды, когда в динамиках системы громкой связи вновь раздался голос Валиса:
– Ты можешь увидеть мою коллекцию, которую видели лишь считаные люди. Более того, тебе, возможно, будет дан шанс остаться после просмотра в живых. Наслаждайся.
Глава 70
В выставочных стендах, выстланных черным шелком, стояли прозрачные стеклянные банки двух размеров.
Основанием каждая банка устанавливалась в специальную выемку в полу. Черная скоба фиксировала крышку банки относительно верхней полки.
Когда дом на колесах находился в пути, эти банки не могли сдвинуться с места. Они даже не дребезжали.
Каждая банка подсвечивалась снизу, так что их содержимое четко выделялось на черном фоне обивки стенда. По мере того как свет в гостиной тускнел, чтобы экспонаты коллекции предстали в лучшем виде, Билли подумал об аквариумах.
Но рыбки в банках не плавали: в них, в формальдегиде, хранились воспоминания об убийствах, в маленьких – руки жертв, в больших – лица.
Каждое лицо напоминало бледного богомола, отправленного в вечное плавание, черты одного практически не отличались от другого.
Руки, наоборот, разнились, говорили о жертве больше, чем лица, не вызывали такого отвращения, просто казались нереальными, инородными.
– Разве они не прекрасны? – Голос Валиса звучал совсем как у ХАЛ-9000 в фильме «2001 год: космическая одиссея».
– Они грустные, – ответил Билли.
– Странное ты выбрал слово. Меня они веселят.
– Меня они наполняют отчаянием.
Билли не отвернулся от коллекции в страхе или отвращении. Он предположил, что скрытые камеры нацелены на него. Потому что его реакция, по каким-то ведомым только Валису соображениям, была тому крайне важна.
А кроме того, при всей отвратительности экспонатов коллекция завораживала.
По крайней мере, коллекционеру хватило вкуса, чтобы не включать в нее груди и половые органы.
Билли подозревал, что Валис не убивал ради получения сексуального удовлетворения, не насиловал свои жертвы, потому что тем самым у него возникало бы с ними что-то общее. Он видел себя существом, стоящим вне человечества, над ним.
Не включал он в свою коллекцию и ничего безвкусного, гротескного. Ни глаз, ни внутренних органов.
Лица и руки, лица и руки.
Глядя на подсвеченные банки, Билли думал о мимах, одетых во все черное, с белыми напудренными лицами, в белых перчатках.
Да, коллекционер был извращенцем, но при этом оставался эстетом.
– Чувство равновесия, – Билли начал делиться впечатлениями, – гармония линии, чувственность формы. А самое важное, ограничения жесткие, но понятные.
Валис молчал.
Ирония ситуации: столкнувшись лицом к лицу со смертью и не позволяя страху взять верх, Билли уже ни в коей степени не уходил от жизни, наоборот, широко раскрыл ей объятия.
– Я прочитал твою книгу коротких рассказов, – наконец заговорил Валис.
– Критикуя твою работу, я не напрашивался на критику моей.
Валис рассмеялся, похоже, от неожиданности.
– Между прочим, я нашел твою прозу зачаровывающей и очень сильной.
Билли молчал.
– Это истории человека, который ищет, – продолжил Валис. – Ты знаешь правду жизни, но кружишь вокруг этого плода снова и снова, не желая взять его в руки, попробовать на вкус.
Отвернувшись от коллекции, Билли подошел к ближайшей бронзовой статуэтке эпохи Мейдзи, двум рыбкам, вроде бы простенькой, но отлитой с мельчайшими подробностями, с поверхностью, обработанной под цвет ржавеющей стали.
– Власть, – изрек Билли. – Власть – часть правды жизни.
Валис ждал за закрытой дверью.
– И пустота, – продолжил Билли. – Пропасть. Бездна.
Он перешел к другой статуэтке: ученый и олень, сидящие бок о бок, бородатый ученый улыбался, его одежды сияли золотом.
– Выбор – хаос или контроль, – развивал свою мысль Билли. – Имея власть, мы можем творить. Имея власть и с благими намерениями, мы создаем искусство. Искусство – единственный ответ хаосу и пустоте.
Валис заговорил после паузы:
– Только одно связывает тебя с прошлым. Я могу тебя от этого освободить.
– Еще одним убийством? – спросил Билли.
– Нет. Она может жить, и ты сможешь начать новую жизнь… когда узнаешь.
– И что ты знаешь такого, чего не знаю я?
– Барбара живет в Диккенсе.
Билли услышал свой шумный вдох, на его лице отразилось изумление и признание правоты Валиса.
– Будучи в твоем доме, я просмотрел записные книжки, которые ты заполнял обрывками фраз, произнесенными ею в коме.
– Правда?
– Некоторые словосочетания показались мне знакомыми. На полке в твоей гостиной стоит полное собрание сочинений Диккенса… Оно принадлежало ей?
– Да.
– Она обожала Диккенса.
– Прочитала все романы, по нескольку раз.
– Но не ты.
– Два или три. Диккенс никогда меня не впечатлял.
– Подозреваю, он был слишком полон жизни. Слишком наполнен верой в нее и ее буйством.
– Возможно.
– Она так хорошо знает эти истории, что живет в них в своих снах. Последовательность обрывков фраз, которые она произносит в коме, соотносится с определенными главами.
– Миссис Джо. – Билли вспомнил свое последнее посещение Барбары. – Этот роман я читал. Жена Джо Гаргери, сестра Пипа, властная мегера. Пип зовет ее «миссис Джо».
– «Большие надежды», – подтвердил Валис. – Барбара живет во всех книгах, но чаще в легких приключениях, реже в ужасах «Истории двух городов».
– Я не понимал…
– «Рождественская песнь» снится ей гораздо чаще кошмара Французской революции, – заверил его Валис.
– Я этого не понимал, а ты понял.
– В любом случае она не знает ни страха, ни боли, потому что каждое приключение – хорошо известная дорога, то есть радость и утешение.
Билли прошел к еще одной бронзовой статуэтке, мимо нее.
– Ей не нужно ничего такого, что ты можешь ей дать, – добавил Валис, – и больше того, что у нее уже есть. Она живет в Диккенсе и не знает страха.
Догадавшись, что может заставить художника выйти из спальни, Билли положил револьвер на алтарный столик слева от двери в спальню. Сам же отошел к середине гостиной и сел в кресло.
Глава 71
Вошедший Валис выглядел куда более красивым, чем на карандашном портрете на своем сайте в Интернете.
Улыбаясь, он взял револьвер с алтарного столика и осмотрел его.
Рядом с креслом, в которое сел Билли, на маленьком столике стояла еще одна японская бронзовая статуэтка эпохи Мейдзи: толстая улыбающаяся собака вела на поводке черепаху.
Валис приближался с оружием в руках. Как и Айви Элгин, двигался он с грацией танцора, словно гравитация на него не действовала и ему не было необходимости касаться подошвами пола.
Его густые, черные, как сажа, волосы чуть серебрились на висках. Улыбка располагала к себе. Серые глаза сверкали, ясные и честные.
Его отличала внешность кинозвезды. Королевская уверенность в себе. Спокойствие монаха.
Встав перед креслом, он нацелил револьвер в лицо Билли:
– Это тот самый револьвер.
– Да, – ответил Билли.
– Из него ты застрелил отца.
– Да.
– И что ты при этом чувствовал?
Билли ответил, глядя в черное отверстие ствола:
– Ужас.
– И свою мать, Билли?
– Да.
– Ты считал, что поступаешь правильно, убивая ее?
– В тот момент – да.
– А потом?
– Уверенности у меня нет.
– Неправильное правильно. Правильное неправильно. Вопрос перспективы, Билли.
Билли промолчал.
«Для того чтобы стать не таким, как ты есть, ты должен пройти путь, которым не пошел бы никогда».
Вглядываясь в Билли поверх револьвера, Валис спросил:
– Кого ты ненавидишь, Билли?
– Думаю, никого.
– Это хорошо. Это правильно. Любовь и ненависть истощают мозг, туманят сознание.
– Мне очень нравятся эти бронзовые статуэтки.
– Они удивительные. Ты можешь наслаждаться их формой, качеством поверхности, невероятным мастерством художника, и при этом тебе совершенно наплевать на философию, которая за ними стоит.
– Особенно рыбы.
– Почему особенно рыбы?
– Иллюзия движения. Ощущение скорости. Они кажутся такими свободными.
– Ты ведешь медленную жизнь, Билли. Может, ты готов к движению? Может, ты готов к скорости?
– Не знаю.
– Подозреваю, знаешь.
– Я готов к чему-то.
– Ты пришел сюда с намерением совершить насилие.
Билли поднял руки с подлокотников кресла, посмотрел на латексные перчатки. Стянул их.
– Все это кажется тебе странным, Билли?
– Абсолютно.
– Можешь ты представить себе, что произойдет теперь?
– Смутно.
– Тебя это волнует, Билли?
– Не так, как, казалось, будет волновать.
Валис нажал на спусковой крючок. Пуля вонзилась в кресло в двух дюймах от плеча Билли.
Подсознательно Билли, должно быть, понял, что грядет выстрел. Мысленным взором он увидел ворона в окне, такого недвижного, молчаливого и наблюдающего ворона. Потом прогремел выстрел, и ворон не улетел, даже не дернулся, застыл с безразличием буддиста.
Валис опустил револьвер. Сел в кресло напротив Билли.
Билли закрыл глаза, откинулся головой на спинку кресла.
– Я мог бы убить тебя двумя способами, не выходя из спальни, – сказал Валис.
И наверняка он говорил правду. Билли не спросил как.
– Ты, должно быть, очень устал, – добавил Валис.
– Очень.
– Как твоя рука?
– Нормально. Викодин.
– А твой лоб?
– Заживает.
Билли задался вопросом: а двигаются ли его глаза под веками, как иногда двигались глаза Барбары, когда ей снились сны? По ощущениям не двигались.
– Я планировал для тебя третью рану, – признался Валис.
– Нельзя повременить с этим до следующей недели?
– Ты забавный парень, Билли.
– Не чувствую, что это забавно.
– Ты чувствуешь облегчение?
– Мммм.
– Ты этим удивлен?
– Да. – Билли открыл глаза. – А ты удивлен?
– Нет, – ответил художник. – Я увидел, что в тебе есть потенциал.
– Когда?
– В твоих рассказах. До того, как встретил тебя. – Валис положил револьвер на столик у своего кресла. – Твой потенциал явственно выпирал со страниц книги. А после того, как я изучил твою жизнь, твой потенциал проявился еще отчетливее.
– Я застрелил родителей.
– Не только это. Потеря доверия.
– Понимаю.
– Без доверия разум не может найти покоя.
– Ни покоя, – подтвердил Билли, – ни умиротворенности.
– Без доверия не может быть веры. В доброту. В честность. Во что угодно.
– Ты знаешь меня лучше, чем я сам.
– Ну, я старше. У меня больше опыта.
– Намного больше опыта, – уточнил Билли. – Как долго ты планировал это представление? Не с нашей же встречи в баре в понедельник?
– Многие недели, – ответил Валис. – Великое искусство требует подготовки.
– Ты взял заказ на создание скульптурной композиции, потому что я живу здесь, или заказ поступил раньше?
– Одновременно. Это чистое совпадение. Такое случается.
– Потрясающе. И вот мы здесь.
– Да, и вот мы здесь.
– Движение, скорость, воздействие, – процитировал Билли стиль этого проекта.
– В свете того, как все оборачивается, я бы подкорректировал эту строку: «Движение, скорость, свобода».
– Как у рыб.
– Да. Как у рыб. Ты хочешь обрести свободу, Билли?
– Да.
– Я совершенно свободен.
– Как давно ты…
– Тридцать два года. С шестнадцати лет. Первые были неудачами. Грубые удары топором. Никакого контроля. Никакой техники. Никакого стиля.
– Но теперь…
– Да, теперь я стал таким, какой есть. Ты знаешь мое имя?
Билли встретился взглядом со сверкающими серыми глазами.
– Да, – ответил за него Валис. – Я вижу, что знаешь. Ты знаешь мое имя.
Новая мысль пришла в голову Билли, он наклонился вперед, снедаемый любопытством:
– А другие люди в твоей команде…
– Они – что?
– Они тоже… твои предыдущие победы?
Валис улыбнулся:
– Нет. Никто из них не видел мою коллекцию. Такие, как ты и я… мы – редкость, Билли.
– Полагаю, что да.
– У тебя, должно быть, много вопросов.
– Может, и будут, но после того, как я посплю.
– Я недавно побывал в доме помощника шерифа Олсена. Ты оставил его чистым, как… как душа младенца.
Билли поморщился:
– Надеюсь, ты ничего туда не подложил?
– Нет-нет. Я знал, что мы приближаемся к этому знаменательному моменту, так что не считал необходимым и дальше мучить тебя. Просто прошелся по дому, восхищаясь тем, как работала твоя голова, твоим умением не оставлять без внимания никакие мелочи.
Билли зевнул:
– Косвенные улики. Я их боюсь.
– Ты, я вижу, очень устал.
– Не стою на ногах.
– У меня только одна спальня, но ты можешь воспользоваться диваном.
Билли покачал головой:
– Меня это поражает.
– Мое гостеприимство?
– Нет. То, что я здесь.
– Искусство трансформирует, Билли.
– Мои представления изменятся, когда я проснусь?
– Нет, – покачал головой Валис. – Ты уже сделал выбор.
– С этими выборами ты устроил мне серьезную проверку.
– Они дали мне возможность окончательно оценить твой потенциал.
– Эти диваны такие чистые, а я весь грязный.
– Ничего страшного, – заверил его Валис. – Обивка моющаяся.
Когда они одновременно поднялись с кресел, Билли выхватил из-под футболки баллончик «мейса».
Застигнутый врасплох, Валис попытался отвернуться.
Их разделяли каких-то десять футов, и Билли пустил струю газа художнику в глаза.
Ослепленный, Валис попытался схватить револьвер со столика, но лишь сбросил его на пол.
Билли проскочил мимо него, поднял револьвер, тогда как Валис хватал руками воздух в попытке найти Билли.
Обойдя выродка сзади, Билли со всей силой ударил рукояткой револьвера по затылку, тут же нанес второй удар.
Уже без привычной грациозности Валис грохнулся на пол лицом вниз. Билли опустился на колени, чтобы убедиться, что выродок отключился. Так и было.
Рубашку Валис заправил в брюки. Билли вытащил полы, натянул рубашку на голову, образовав мешок, а потом завязал полы крепким узлом.
Не для того, чтобы лишить Валиса возможности что-либо увидеть, но в качестве повязки на случай, если ударами он повредил кожу и начнется кровотечение. Билли не хотел, чтобы на ковре остались пятна крови[49].
Глава 72
Билли натянул на руки латексные перчатки. Ему предстояла работа.
Спальня была еще более роскошной, чем остальные помещения дома на колесах. Ванная блистала мрамором, стеклом, зеркалами, золотым покрытием кранов.
На столике в спальне стоял сенсорный экран, управляющий всеми системами дома, от музыки до блокирования дверей.
Вероятно, доступ к этим системам мог получить только человек, знающий пароль. К счастью, Валис не выключил экран после того, как привел в действие панели, открывающие выставочные стенды, и щитки, закрывшие окна.
А включить и выключить ту или иную систему не составляло труда: следовало лишь прикоснуться пальцем к соответствующей иконке. Первым делом Билли открыл входную дверь.
В гостиной Валис лежал в том же состоянии, обмякший и без сознания, с рубашкой, завязанной на голове.
Билли выволок художника через кухню в кабину. Потом спустил вниз по ступенькам на траву.
До рассвета оставался какой-то час. Тонюсенький серп месяца уже «поджимал» звезды где-то за западным горизонтом.
«Эксплорер» Билли припарковал между шатром и домом на колесах, так что с шоссе видно его не было. В такой час дорога пустовала.
Билли подтащил Валиса к внедорожнику.
Поблизости никто не жил. И таверна на другой стороне шоссе давно уже закрылась.
Так что выстрел Валиса в кресло никто услышать не мог.
Билли открыл заднюю дверцу. Разложил на полу багажного отделения одно из одеял, которыми маскировал труп Ральфа Коттла.
На земле Валис дернулся. Начал стонать.
Билли внезапно почувствовал слабость: закончились не столько физические силы, сколько моральные и эмоциональные.
«Мир вертится, и мир меняется, но одно остается неизменным. Как ни маскируй, в этом никаких перемен нет: идет постоянная борьба Добра и Зла».
С другим одеялом Билли опустился на колени рядом с прославленным художником.
Сунув револьвер в складки одеяла, используя последнее как глушитель, выпустил пять оставшихся пуль в грудь выродку.
Не решился ждать, выясняя, услышал кто выстрелы или нет. Быстренько разложил дымящееся одеяло на земле и закатал в него мертвеца.
Затолкать труп в «эксплорер» оказалось сложнее, чем ожидал Билли. По сравнению с хрупким Ральфом Коттлом Валис весил куда больше.
Если бы кто-либо снимал Билли на видео, получилась бы классическая черная комедия. Это был один из тех моментов, когда он задался вопросом о предназначении Бога; нет, в его существовании Билли не сомневался, задался вопросом о предназначении.
Загрузив Валиса в багажное отделение, Билли захлопнул заднюю дверцу и вернулся в дом на колесах.
После выстрела Валиса пуля пробила кресло и отрикошетила от деревянной стенной панели. Билли попытался ее отыскать.
Поскольку отца и мать убили из этого самого револьвера калибра 0,38 дюйма, в архивах полиции оставались результаты баллистической экспертизы револьвера. Он сомневался, что при расследовании до нее доберутся, но не хотел рисковать.
Через несколько минут Билли нашел пулю под кофейным столиком и сунул в карман.
Полиция сразу бы определила, что дыра в кресле проделана пулей. То есть копы поняли бы, что в доме на колесах стреляли, но тут уж ничего поделать было нельзя.
Не могли они, однако, узнать другого: стреляли в Валиса или Валис. Без крови не было никакой возможности определить, в отношении кого совершалось насилие.
Медленно поворачиваясь вокруг своей оси, Билли пытался вспомнить, прикасался ли он к поверхностям, с которых можно было снять отпечатки пальцев. Нет. Следы его пребывания в доме на колесах отсутствовали.
Он оставил стальные щитки опущенными. Оставил поднятыми панели перегородки между гостиной и той частью кухни, что служила столовой, выставляющие напоказ коллекцию рук и лиц.
Не закрыл дверь, когда вышел из дома на колесах. Открытая, она приглашала войти.
И уж внутри гостей ждал сюрприз.
Ни одна машина не появилась на шоссе и когда он выезжал с луга на мостовую.
Если следы протектора и остались около дома на колесах, на траве и насыпи, Билли не сомневался, что прибывшие строители все затопчут.
Глава 73
Вновь он оказался у лавовой трубы, на этот раз подъехав другим маршрутом, чтобы не мять те же кусты, что и прежде.
Пока Билли отвинчивал крышку, кроваво-красная заря подсветила силуэты гор на востоке.
Молитва, понятное дело, была бы здесь неуместной.
И Билли показалось, что вниз Валис летел с большей скоростью, чем три других трупа, словно что-то притягивало его снизу.
Когда доносящиеся из лавовой трубы звуки смолкли, Билли скопировал Валиса: «Я старше. У меня больше опыта. Козел». Потом вспомнил, что надо бросить в лавовую трубу бумажник Лэнни, и установил крышку на место.
Когда ночь предпринимала последнюю, отчаянную попытку не уступить дню, Билли припарковал «эксплорер» за гаражом Лэнни. Сам вошел в дом.
Четверг был вторым выходным Лэнни. Никто не стал бы интересоваться, как он проводит свободное от службы время, то есть искать бы его начали не раньше пятницы.
Хотя Валис и сказал, что не оставил в доме ничего компрометирующего, когда появлялся здесь в последний раз, Билли решил еще раз обыскать дом. Некоторые люди не заслуживают доверия.
Он начал со второго этажа, от усталости каждое движение давалось с трудом, в конце концов добрался до кухни, так ничего и не найдя.
Мучимый жаждой, взял с буфетной полки стакан, набрал холодной воды. Перчатки он не снимал, поэтому мог не беспокоиться насчет отпечатков пальцев.
Утолив жажду, вымыл стакан, протер посудным полотенцем, поставил на то самое место, откуда брал.
Но его не покидало чувство тревоги.
Он подозревал, что из-за усталости что-то пропустил. Увидеть – увидел, но не придал значения.
Вернувшись в гостиную, обошел диван, на котором Валис усадил труп Ральфа Коттла. Не обнаружил пятен ни на диване, ни на ковре под ним.
Билли поднял диванные подушки, чтобы проверить, не завалились ли между ними какие-то вещи из карманов Коттла. Ничего не найдя, вернул подушки на место.
Тревога не отпускала, и он сел, чтобы подумать, попытаться определить, чем она вызвана. Поскольку сильно перепачкался, на стул или в кресло садиться не решился, скрестив ноги, устроился на полу.
Он только что убил человека или нечто в человеческом образе, но его волновала грязь на мебельной обивке. Он по-прежнему уважал нормы приличия. Тактичный маленький дикарь.
Последняя мысль показалась ему крайне забавной, и он рассмеялся. Чем дольше он смеялся, тем более забавной представлялась ему забота о чистоте мебельной обивки, а потом он уже смеялся над собственным смехом, раскаты которого веселили его.
Он знал, что это опасный смех, что он может перейти в истерику, нарушить с таким трудом удерживаемое душевное равновесие. Поэтому улегся на спину, вытянулся, задышал ровно и глубоко, чтобы успокоиться.
Смех начал затихать, ему уже не приходилось так глубоко дышать, и в результате он позволил себе уснуть.
Глава 74
Билли проснулся, не понимая, где находится, поначалу, моргая и глядя на ножки стульев, кресел, диванов, решил, что заснул в холле отеля, и удивился, как это никто из персонала не побеспокоил его.
Однако тут же вспомнил, что к чему, и окончательно проснулся.
Поднимаясь на ноги, схватился за подлокотник дивана левой рукой. И напрасно. Ранка, оставленная гвоздем, воспалилась. Билли вскрикнул от боли, чуть не упал, но сумел устоять на ногах.
За зашторенными окнами стоял ясный день.
Часы показывали 5:02 пополудни. Он проспал почти десять часов.
Налетела паника, гулко заколотилось сердце. Он подумал, что неожиданное отсутствие на работе превратило его в главного подозреваемого в расследовании исчезновения Валиса.
Потом вспомнил, что по болезни отпросился и на второй день. Так что в таверне его не ждали. И никто не знал, что он каким-либо образом связан с убитым художником.
Если полиция и пыталась кого-то найти, то начала бы с поисков самого Валиса, чтобы спросить о содержимом банок в гостиной.
На кухне Билли вновь достал из буфета стакан, наполнил водой.
Порывшись в карманах джинсов, отыскал две таблетки анацина и отправил в желудок одним глотком воды. Потом выпил по таблетке ципро и викодина.
На мгновение ощутил тошноту, но это чувство сразу прошло. Возможно, эти лекарственные препараты взаимодействовали между собой так, что он мог упасть замертво через минуту-другую, но, по крайней мере, он знал, что блевать не придется.
Он более не тревожился из-за того, что в доме осталось что-то компрометирующее. Тот страх был симптомом крайней усталости. Отдохнув, вспомнив принятые меры предосторожности, он не сомневался, что ничего не упустил.
Заперев дом, он вернул запасной ключ в дупло пня.
Пользуясь дневным светом, открыл заднюю дверцу «эксплорера», осмотрел пол багажного отделения. Ни капли крови Валиса не просочилось сквозь одеяла, а сами одеяла исчезли в лавовой трубе вместе с трупом.
От дома Олсена он отъезжал с облегчением, испытывая осторожный оптимизм и нарастающее ощущение триумфа.
Площадка, где возводилась скульптурная композиция Валиса, напоминала автосалон, торгующий исключительно полицейскими автомобилями.
Множество копов крутилось около дома на колесах, шатра, самой композиции. Среди них наверняка был и шериф Джон Палмер, потому что вдоль обочины в затылок друг другу стояли фургоны новостных программ нескольких телевизионных компаний.
До Билли вдруг дошло, что он едет в латексных перчатках. И ладно. Нет проблем. Никто не мог этого видеть и задаться вопросом: а почему?
Автостоянка у таверны была забита до отказа. Новости о Валисе и его жуткой коллекции наверняка привели в таверну как завсегдатаев, так и новых клиентов. Тема-то для разговора куда более пристойная, чем свиньи с человеческими мозгами. Тем лучше для Джекки.
Когда Билли увидел свой дом, на душе у него сразу полегчало. Со смертью художника отпала необходимость в смене замков. Билли опять обретал безопасность и право на уединение.
В гараже он почистил салон «эксплорера», выбросил мусор, положил на место электроотвертку и другие инструменты.
Где-то на территории участка находились инкриминирующие его «сувениры», так что предстоял последний этап поисков.
Войдя на кухню, он положился на интуицию, во всем следуя ее указаниям. Валис не мог привезти сюда руку Гизель Уинслоу в банке с формальдегидом. Слишком громоздко и хрупко для того, чтобы все сделать быстро. Интуиция подсказала более простой вариант.
Билли подошел к холодильнику и открыл дверцу морозильной секции в нижней его части. Среди контейнеров с мороженым и пакетов с недоеденными блюдами лежали два предмета, завернутые в алюминиевую фольгу, которых он раньше здесь не видел.
Он развернул фольгу на полу. Две кисти разных женщин. Одна, вероятно, принадлежала рыжеволосой.
Валис использовал новый вид фольги, которая не прилипала к тому, что находилось внутри. Изготовитель, вероятно, порадовался бы, узнав, что характеристики материала полностью соответствуют заявленным в рекламных объявлениях.
Билли дрожал всем телом, заворачивая кисти в фольгу. Какое-то время он думал, что получил прививку от ужаса. Как выяснилось, ошибался.
На этот день прибавилась еще одна работенка – выбросить все содержимое морозильной секции. Кисти не могли ничего заразить, но Билли мутило от одной мысли о заражении. У него даже возникло желание отправить на свалку весь холодильник.
Но прежде всего хотелось убрать кисти из дома. Он не ожидал, что полиция постучится к нему в дверь с ордером на обыск, но все равно хотел побыстрее избавиться от кистей.
Идею зарыть их где-нибудь на участке он отмел с ходу. Даже если бы их никто и не нашел, его начали бы мучить кошмары: кисти вылезают из своих маленьких могилок и ночью прокрадываются в дом.
Еще не решив, что с ними делать, Билли положил замороженные кисти в маленькую сумку-холодильник.
Из бумажника достал сложенную фотографию Ральфа Коттла, запечатленного молодым, его членскую карточку Американского общества скептиков и фотографию рыжеволосой. Держал их в надежде обратить эти вещественные доказательства против выродка, но теперь необходимость в этом отпала. Он положил фотографии и карточку в сумку-холодильник рядом с кистями.
У него оставался и сотовый телефон Лэнни, но его Билли в сумку-холодильник класть не стал. Словно боялся, что отрезанные кисти доберутся до аппарата и наберут номер 911. Так что мобильник Билли пока положил на кухонный стол.
Чтобы убрать отрезанные кисти из дома, отнес сумку-холодильник в гараж, поставил в «эксплорер», на пол у переднего пассажирского сиденья. Запер гараж за собой.
Вторая половина жаркого дня клонилась к вечеру. Часы показывали 6:36.
Высоко в небе кружил ястреб, вылетевший на последнюю в этот день охоту.
Билли постоял, наблюдая, как птица описывает широкие круги.
Потом прошел в дом, чтобы принять долгий горячий душ.
Отрезанные женские кисти напрочь лишили его аппетита. Он уже и не знал, сможет ли когда-нибудь снова есть дома.
Даже подумал: а не поехать ли пообедать на стоянку дальнобойщиков? Билли полагал, что должен дать официантке Жасмин несколько бóльшие чаевые, чем оставил на компьютерном столике.
В коридоре, направляясь в ванную, увидел горящий в кабинете свет. Заглянув в дверь, нашел, что жалюзи опущены. Такими он их и оставил.
Он не помнил, выключил настольную лампу или нет, покидая дом в спешке, чтобы побыстрее избавиться от тела Коттла. Не заходя за стол, потушил лампу.
Хотя Коттл более не сидел на унитазе, воображение тут же его там нарисовало. Но другой ванной у Билли не было, и желание принять душ пересилило.
Горячая вода избавила от боли ноющие мышцы. А как чудесно пахло мыло!
Пару раз за занавеской у него возникали приступы клаустрофобии, и он уже думал, что его отобрали на роль Джанет Ли[50] в новой версии «Психо», где в дýше режут мужчину.
Однако ему удалось домыться, не отдергивая занавеску. И он выключил воду, не получив удара ножом.
Билли задался вопросом: а сколько пройдет времени, прежде чем он перестанет пугаться собственной тени? И решил, что до конца жизни будет бояться даже ее.
Он вытерся махровым полотенцем, оделся, наложил свежую повязку на раны на лбу.
Прошел на кухню, открыл бутылку пива «Элефант», запил им пару таблеток мотрина. Воспаление на левой кисти по-прежнему его тревожило.
Сидя за столом, он залил ранки сначала йодом, потом медицинским клеем.
За окнами опустились сумерки.
Билли собирался поехать в «Шепчущиеся сосны» и провести там несколько часов. Сначала-то планировал нести вахту всю ночь, но даже после того, как он проспал десять часов, у него не было уверенности, что он сможет бодрствовать так долго. С другой стороны, со смертью Валиса полночь перестала быть крайним сроком.
Когда Билли заливал ранки на левой кисти медицинским клеем, его взгляд упал на микроволновую печь. У камеры был широкоугольный объектив, но Билли не верил, что она зафиксировала, как он вынимал отрезанные кисти из холодильника, и эти кадры могли бы послужить доказательством его вины.
Тем не менее…
Он достал из кладовой стремянку.
Включив режим обратного просмотра, наблюдал на маленьком экране, как он спиной вперед ходит по кухне. Отрезанные женские кисти в кадр не попали.
Внезапно задавшись вопросом: а не приходил ли Валис в его дом в промежутке между его, Билли, отъездом из дома и их встречей в доме на колесах, – Билли продолжил просмотр отснятого материала.
Ему не пришлось просматривать отснятое за прошлый день. В 3:07 пополудни этого дня, когда Билли крепко спал в доме Олсена, мужчина вышел спиной вперед из гостиной, пересек кухню и покинул дом.
Незваный гость, разумеется, не был Валисом, потому что Валис к тому времени умер.
Глава 75
Билли не мог вспомнить телефонный номер. Воспользовавшись мобильником Лэнни, он позвонил в справочную Денвера, и они соединили его с детективом Рэмси Озгардом.
Билли расхаживал по кухне, пока телефон звонил в тени Скалистых гор.
Может, Валис был уверен в том, что Билли согласится сотрудничать с ним, потому что чуть раньше он уже склонил на свою сторону другого человека. Никто из его команды с ним не работал, но это не означало, что Валис был одиноким волком.
Рэмси Озгард снял трубку после пятого гудка, и Билли вновь представился помощником шерифа Лэнни Олсеном.
– По вашему голосу я чувствую, что поиск удался, помощник шерифа, – сказал Рэмси Озгард. – Скажите мне, что вы взяли вашего человека.
– Я думаю, что вот-вот возьмем, – ответил Билли. – Но у меня к вам важный вопрос. Скажите мне, в тот год, когда исчезла Джудит Кессельман, в университете работал профессор, который называл себя Валис?
– Не профессор. Художник с шестимесячным контрактом. К окончанию этого срока он сделал что-то нелепое, называемое искусством представления, задрапировал два университетских здания синим шелком и…
– У Стива Зиллиса было стопроцентное алиби, – прервал его Билли.
– Абсолютно, – заверил его Озгард. – Я могу ввести вас в курс дела, если у вас есть десять минут.
– У меня их нет. Но скажите мне, по какой тематике собирался защищать диплом Зиллис.
– По искусству.
– Сукин сын.
Не приходилось удивляться, что Зиллис не хотел говорить о манекенах. Они не являлись материальным воплощением грез социопата-убийцы. Для него они были произведениями искусства.
На момент разговора с ним Билли еще не знал ключевого словосочетания, которое позволяло идентифицировать выродка, – «искусство представления». Он знал только одно из двух слов: «представление», и Зиллис подсознательно не хотел сообщать второго слова, тем более что он отлично играл роль безобидного извращенца.
– Этот сукин сын заслуживает «Оскара», – продолжил Билли. – Я уходил из его дома, чувствуя себя полным дерьмом из-за того, что так с ним обошелся.
– Помощник шерифа?
– Знаменитый и уважаемый Валис поручился за Стива Зиллиса. Сказал, что Стив куда-то там ездил с ним в день исчезновения Джудит Кессельман.
– Вы правы. Но как вы могли узнать…
– Включите вечерний выпуск новостей, детектив Озгард. К моменту исчезновения Джудит Кессельман Стив и Валис уже работали в паре. Они и обеспечивали алиби друг другу. Простите, я должен бежать.
Билли вспомнил о том, чтобы отключить связь, прежде чем бросить сотовый телефон Лэнни на стол.
У него оставались пистолет Лэнни и «тазер». Он прицепил к ремню кобуру «Уилсон комбат».
Из стенного шкафа в спальне Билли достал пиджак спортивного покроя, чтобы скрыть кобуру. «Тазер» сунул во внутренний карман пиджака.
И что делал здесь Стив во второй половине дня? К этому времени он наверняка узнал, что его наставник исчез, а коллекция рук и лиц обнаружена. Он мог даже предположить, что Валис мертв.
Тут Билли вспомнил включенную лампу в кабинете. Направился туда, на этот раз обошел стол и увидел, что компьютер включен и работает в режиме ожидания. Таким он его не оставлял.
Стоило Билли двинуть мышкой, как на экране появился текст:
«Может ли пытка разбудить коматозницу?
Ее кровь, ее увечья станут твоей третьей раной».
Билли выбежал из дома. Спрыгнул с заднего крыльца, споткнулся, но не упал, побежал.
Спустилась ночь. Ухнула сова. На фоне звезд замелькали крылья.
Глава 76
В 21:06 на стоянке для посетителей «Шепчущихся сосен» остался лишь один автомобиль. В девять вечера время для посещения пациентов закончилось.
Парадную дверь еще не закрыли. Билли влетел в интернат, направился к сестринскому посту.
За стойкой сидели две медсестры. Он знал обеих. Начал:
– Я договорился о том, чтобы остаться на…
Лампы под потолком погасли. Погасли и фонари на автомобильной стоянке. В главном коридоре стало темно, как в лавовой трубе.
Он оставил медсестер в полном замешательстве и поспешил к западному крылу. Но уже через десяток шагов наткнулся на инвалидное кресло, схватился за него, чтобы не упасть, почувствовал, что в нем кто-то сидит.
– Что происходит? Что вы делаете? – спросил испуганный старческий голос.
– Все хорошо, с вами все будет в порядке, – заверил он старушку и проследовал дальше.
Теперь не так быстро, выставив руки перед собой, как слепой человек в поисках возможных препятствий.
На стенах включились лампы аварийного освещения, моргнули, выключились, включились вновь и потухли.
Раздался властный мужской голос:
– Пожалуйста, оставайтесь в своих комнатах. Мы к вам придем. Пожалуйста, оставайтесь в своих комнатах.
Лампы аварийного освещения попытались включиться вновь. Но только пульсировали максимум на трети мощности.
Вспышки и сменяющая их тьма дезориентировали, но Билли видел все достаточно хорошо, чтобы не сталкиваться в коридорах с людьми. Еще медсестра, санитар, старик в пижаме с недоумением на лице.
Завыла сирена пожарной сигнализации. Записанный на пленку голос зачитывал инструкцию по эвакуации.
Женщина, опирающаяся на ходунки, остановила Билли, когда тот проходил мимо нее, дернула за рукав, спросила, что происходит.
– Все под контролем, – заверил он ее, проскакивая мимо.
Обогнув угол, повернул в коридор западного крыла. Еще немного, направо… Увидел распахнутую дверь.
В комнате царила темнота. Лампы аварийного освещения там не было, а он своим телом блокировал идущий из коридора слабый свет.
У Билли похолодело сердце. Он шагнул вперед. Кровать не нащупал. Еще два шага. Кровати не было.
Поворачиваясь, размахивая руками, он нашел только высокий стул.
Кровать была на колесиках. Кто-то ее вывез.
Вернувшись в коридор, он посмотрел налево, направо. Несколько пациентов, которые могли передвигаться самостоятельно, вышли из своих комнат. Медсестра направляла их к служебному выходу.
В игре тусклого света и тени Билли увидел в дальнем конце коридора силуэт мужчины, толкающего перед собой кровать, к двери, над которой мигала красным табличка с надписью «ВЫХОД».
Отталкивая пациентов и медсестер, Билли побежал.
Дверь в конце коридора громыхнула, открываясь, когда мужчина двинул ее кроватью.
Медсестра схватила Билли за руку. Он попытался вырваться, но она держала крепко.
– Помогите мне выкатить лежачих.
– Пожара нет.
– Есть. Мы должны их эвакуировать.
– Моя жена, – заявил он, хотя они так и не поженились, – моя жена нуждается в помощи.
Он вырвался, чуть не сбив медсестру с ног, и поспешил к двери с мигающей надписью «ВЫХОД».
Проскочил дверь. Контейнеры с мусором, легковушки и внедорожники на маленькой автостоянке для персонала.
Какое-то мгновение не мог найти ни мужчину, ни кровать.
«Вон они».
«Скорая помощь» стояла в тридцати футах слева, с работающим двигателем. Мужчина, катящий перед собой кровать, почти добрался до нее.
Билли вытащил пистолет калибра 9 мм, но выстрелить не решился. Мог попасть в Барбару.
На бегу убрал пистолет в кобуру, достал «тазер» из внутреннего кармана пиджака.
В последний момент Стив услышал приближающегося к нему Билли. У выродка все-таки был пистолет. Поворачиваясь, он выстрелил дважды.
Но Билли уже поднырнул под руку Стива. Пистолет прогрохотал над его головой.
А он вдавил «тазер» в живот Стива и нажал на спусковой крючок. Он знал, что разряд пробивает тонкую одежду, но не проверил, заряжены ли аккумуляторы.
Зиллис дернулся. Не просто выронил пистолет – отшвырнул в сторону. Его колени подогнулись. Падая, он ударился головой о задний бампер «скорой помощи».
Билли пнул его. Попытался попасть в голову. Пнул второй раз.
Могли приехать пожарные, полиция, шериф Джон Палмер. Раньше или позже.
Он поднес руку к лицу Барбары. Ее ровное дыхание перышком погладило ладонь. Вроде бы с ней все было в порядке. Он видел, как глаза двигаются под веками: ей снилось что-то из Диккенса.
Посмотрев на «Шепчущиеся сосны», он увидел, что еще никого не эвакуировали через дверь западного крыла.
Он откатил кровать с Барбарой в сторону.
На земле извивался Стив, произнося бессмысленное: «Аннн, аннн, аннн», словно имитировал эпилептический припадок.
Билли всадил в него второй разряд «тазера», потом убрал электрошокер в карман.
Схватил выродка за пояс и воротник рубашки, поднял с асфальта. Он не думал, что у него хватит силы поднять Зиллиса и зашвырнуть в «скорую помощь», но паника добавила адреналина.
Костяшки пальцев выродка стучали по полу, так же как затылок.
Билли захлопнул дверцы и покатил кровать Барбары к «Шепчущимся соснам».
Когда до двери оставалось десять футов, она открылась, и санитар вывел пациента в ходунках.
– Это моя жена, – обратился Билли к санитару. – Я ее вывез. Присмóтрите за ней, пока я помогу другим?
– Внутри все под контролем, – заверил его санитар. – Я лучше отвезу ее чуть подальше, на случай пожара.
Предложив мужчине в ходунках следовать за ним, санитар покатил кровать с Барбарой и от здания, и от «скорой помощи».
Сев за руль и закрыв за собой водительскую дверцу, Билли услышал, как выродок стучал обо что-то каблуками и издавал сдавленные звуки – возможно, ругался.
Билли не знал, как долго действует разряд «тазера», но надеялся, что так сразу выродок не очухается.
Он снял «скорую помощь» с тормоза, развернул машину, объехал здание, на автостоянке остановился рядом с «эксплорером».
Люди выходили из здания. Но на него внимания не обращали. Им хватало и своих забот.
Билли быстренько переставил сумку-холодильник с отрезанными руками из внедорожника в «скорую помощь» и покинул автостоянку. Проехав два квартала, уже понял, где включаются мигалка и сирена.
Когда повстречался с пожарными машинами, которые спешили к интернату из Виноградных Холмов, его «скорая помощь» уже мигала и голосила что было мочи.
Билли решил, что чем больше он привлечет к себе внимания, тем с меньшей подозрительностью будут смотреть на его машину. Проезжая северо-восточную часть города, он нарушил все запреты на превышение скорости, прежде чем повернул на восток, на шоссе, которое вело к дому Олсена.
Когда отъехал две мили от города и с обеих сторон шоссе потянулись виноградники, услышал, что выродок говорит более связно и шебуршится у него за спиной, возможно пытаясь встать.
Билли съехал на обочину, сирену выключил, но мигалки оставил. Между сиденьями протиснулся в салон.
Зиллис уже стоял на коленях, ухватившись за прикрепленный к борту баллон с кислородом, и пытался подняться на ноги. Глаза его сверкали, словно у койота в ночи.
Билли всадил в него еще один разряд «тазера». Зиллис в конвульсиях рухнул на пол, но «тазер» не был смертоносным оружием.
Застрелив выродка, он мог попортить оборудование и оставить улики. Опять же кровь залила бы весь салон.
На носилках Билли увидел две плоские подушки с резиновыми наволочками. Лежащий на спине Зиллис не контролировал мышцы.
Билли прыгнул коленями ему на грудь, освобождая легкие от воздуха, сломав как минимум одно ребро, а потом накрыл лицо подушками.
Хотя выродок и пытался сопротивляться, сделать он ничего не мог.
Однако Билли с огромным трудом сумел довести начатое до конца. Он заставил себя думать о Джудит Кессельман, ее прекрасных глазах, очаровательной улыбке, и задался вопросом: а загнал ли Зиллис в нее железный штырь, срезал ли верхнюю часть черепа, протянул ли ей как чашу?
Потом все закончилось.
Плача, но не по Зиллису, Билли вновь сел за руль. Выехал на проезжую часть.
За две мили до поворота к дому Олсена Билли выключил и сирену, и мигалки. Сбросил скорость.
Поскольку тревога в «Шепчущихся соснах» была ложной, пожарные не могли задержаться там надолго. Так что к его возвращению стоянка для автомобилей сотрудников наверняка бы опустела.
Электроотвертку Билли оставил дома. Но практически не сомневался, что у Лэнни была точно такая же, и собирался ее позаимствовать. Благо Лэнни возражать бы не стал.
Подъезжая к дому Лэнни, он увидел серпик месяца, который с прошлой ночи вырос в ширину и, как показалось Билли, сделался острее.
Глава 77
Круглый год в долине жили горные голуби, воробьи, ласточки, другие птицы.
Никуда не улетали из долины и длиннохвостые соколы, с ярким, приятным глазу оперением. Их пронзительные крики, которые звучали как «килли, килли, килли, килли»[51], наоборот, не могли радовать слух, тем не менее радовали.
Билли купил новый холодильник. И новую микроволновую печь.
Снес стену, разделяющую гостиную и кабинет, потому что у него появились новые идеи относительно использования внутреннего пространства дома.
Выбрав веселый масляно-желтый цвет, перекрасил все комнаты.
Выбросил мебель и ковры, купил все новое, потому что не знал, где могла сидеть рыжеволосая или лежать, когда ее душили или убивали каким-то иным способом.
Он даже подумывал над тем, чтобы снести дом целиком и построить на его месте новый, но потом осознал, что призраки вселяются не в дома. Они вселяются в нас, и, независимо от строений, в которых мы живем, наши призраки остаются с нами, пока мы сами не становимся призраками.
Если он не работал по дому или за стойкой бара, то сидел рядом с кроватью Барбары в «Шепчущихся соснах» или на переднем крыльце своего дома с томиком Чарльза Диккенса, чтобы узнать, где сейчас обитает Барбара.
С наступлением осени часть птиц все-таки улетала из долины, прежде всего наиболее активные мухоловки, хотя некоторые и оставались, приспосабливаясь к другому корму.
К осени Валиса еще поминали, особенно в таблоидах и тех телевизионных программах, которые работали в жанре журналистского расследования. Билли полагал, что на Валисе они будут кормиться минимум год, пока эта тема не канет в Лету, окончательно уступив место другим, не менее кровавым событиям.
Стива Зиллиса связали с Валисом. Эту парочку, замаскировавшуюся, но узнаваемую, видели то в Южной Америке, то в Юго-Западной Азии, то на окраинах бывшего Советского Союза.
Лэнни Олсен, которого полагали мертвым, стал героем. Он был не детективом, а всего лишь помощником шерифа и никогда не числился в мотивированных полицейских, то есть тех, кто хотел продвигаться по служебной лестнице. Однако его звонки Рэмси Озгарду, детективу полицейского управления Денвера, однозначно указывали на то, что у него появились причины подозревать Зиллиса, а потом и Валиса.
Никто не мог объяснить, почему Лэнни не поделился своими подозрениями с вышестоящими офицерами. Шериф Палмер только сказал, что Лэнни всегда был «одиноким волком, который лучше всего проявлял свои способности, выходя за рамки обычных каналов», – и по какой-то причине никто не рассмеялся и не спросил, о чем это, черт побери, толкует шериф.
По одной версии (популярной в баре таверны), Лэнни подстрелил Валиса, но не убил, а только ранил его, и в тот момент неожиданно появился Стив Зиллис, который убил Лэнни. Потом Стив увез и труп Лэнни, чтобы где-нибудь захоронить, и раненого художника, чтобы вылечить его в каком-то убежище, потому что от законопослушных врачей требовалось докладывать в полицию обо всех огнестрельных ранениях.
Никто не знал, на каком автомобиле уехал Стив, потому что его собственный стоял в гараже у дома, который он снимал. Очевидно, на краденом. Тому, что он не уехал в трейлере Валиса, не удивлялись. Во-первых, дом на колесах требовал особенных навыков управления, во-вторых, его бы тут же остановили, едва появилось бы сообщение об исчезновении Валиса.
Психологи и криминалисты, хорошо знакомые с поведением социопатов, полагали невозможным, что один маньяк-убийца способен выхаживать другого, раненого маньяка-убийцу. Идея, что оба монстра питали друг к другу нежные чувства, приглянулась и прессе, и общественности. Если граф Дракула и чудовище Франкенштейна могли быть добрыми друзьями, какими их показывали в некоторых старых фильмах, то и Зиллис мог помогать раненому художнику.
Исчезновения Ральфа Коттла никто не заметил.
Рыжеволосой женщины, несомненно, хватились, но, возможно, жила она в другом регионе, и ее похитили на дороге, когда она проезжала по виноградному округу. Если в каком-нибудь штате и писали о ее исчезновении, то никак не связывали это происшествие с Валисом, а потому Билли так и не узнал имя рыжеволосой.
Люди пропадали каждый день. Национальные средства массовой информации не имели возможности сообщать о каждом исчезнувшем человеке.
Хотя часть птиц с окончанием лета улетела, осенью прилетели другие, чтобы провести в виноградной долине зиму.
В тех кругах, где даже самые простые мысли чрезвычайно глубоки, а серое имеет самые разные оттенки, пошли разговоры о том, что необходимо завершить сооружение скульптурной композиции. И сжечь ее, как планировалось. Валис, возможно, безумец, – говорили в тех кругах, – но искусство тем не менее остается искусством и требует уважения.
Сожжение привлекло такую толпу «Ангелов смерти» из Лос-Анджелеса, организованных анархистов и нигилистов всех мастей, что Джекки О’Хара закрыл таверну на тот уик-энд. Не желал видеть таких клиентов в своем семейном заведении.
В конце осени Билли уволился с работы и перевез Барбару домой. Теперь часть расширенной гостиной служила ее спальней и его кабинетом. Он обнаружил, что в ее тихой компании вновь может писать.
Хотя Барбаре не требовались системы жизнеобеспечения, а только насос для подачи питательного раствора через трубку в желудок, Билли поначалу целиком зависел от постоянной помощи профессиональных медсестер. Но он учился у них, стремясь заботиться о ней самостоятельно, и через несколько недель медсестры уже дежурили у кровати Барбары только ночью, когда он спал.
Он сам опорожнял мешок с мочой, менял памперсы, мыл Барбару и не испытывал от всего этого ни малейшего отвращения. Наоборот, на душе у него становилось легче оттого, что проделывал все это он сам, а не совершенно посторонний для Барбары человек. По правде говоря, он и не ожидал, что теперь, когда сам заботился о ней, в его глазах она стала еще прекраснее, но так вышло.
Она спасла его однажды, до того, как ее отняли у него, и теперь спасла вновь. После всего этого ужаса, жестокого насилия, убийств она дала ему возможность испытать сострадание и возродить в себе нежность, которые иначе могли бы быть утеряны навеки.
Странно, но в гости к нему начали захаживать друзья. Джекки, Айви, повара Рамон и Бен, Ширли Трублад. Из Напы частенько приезжал Гарри Аваркян. Иногда они приходили с родственниками или друзьями, которые становились друзьями Билли. Людям, похоже, нравилось в доме Уайлсов. На Рождество собралась прямо-таки толпа.
Весной, когда вернулись птицы, улетавшие зимовать в другие края, Билли расширил входную дверь и превратил порог в пандус, чтобы вывозить кровать Барбары на переднее крыльцо. Часть кровати у изголовья поднималась, длины, идущей от насоса трубки, хватало, так что Барбара могла лежать, подставив лицо теплому весеннему ветерку.
Сидя на крыльце, он читал, иногда вслух. Слушал птиц. Наблюдал, как ей снится «Рождественская песнь».
Весна выдалась хорошая, за ней последовали ласковое лето, прекрасная осень, великолепная зима. В тот год люди начали называть его Билл вместо Билли, и он этого как-то не замечал, пока новое имя практически полностью не заменило собой прежнее.
Весной следующего года, когда он и Барбара были на крыльце и Билл читал, Барбара сказала: «Деревенские ласточки».
Он более не записывал произнесенные ею слова, поскольку не тревожился из-за того, что она объята страхом, потеряна, страдает. Знал, что она находится в знакомых ей местах.
Оторвавшись от книги, Билл увидел стайку деревенских ласточек, которые, двигаясь как одна, кружили над лужайкой перед домом.
Посмотрел на Барбару и увидел, что глаза у нее открыты и она вроде бы наблюдает за ласточками.
– Есть ласточки более грациозные, чем деревенские, – сказал он.
– Мне они нравятся, – ответила она.
Птицы действительно были красивы и элегантны, с длинными заостренными крыльями, длинными раздвоенными хвостами.
– Мне они очень нравятся. – И она закрыла глаза.
– Барбара, – позвал он, переведя дух.
Она не ответила.
«Я сказал моей душе: будь покойна и жди без надежды, ибо надежда может оказаться ложной».
Это ожидание вобрало в себя и надежду, и веру, и любовь. Власть не есть правда жизни. Любовь к власти – это любовь к смерти.
Деревенские ласточки улетели куда-то еще. Билл вернулся к книге, которую читал.
То, что должно случиться, обязательно случится. Есть время для чудес, пока есть само время, а у времени нет конца…