Добрая мамочка усмехнулась и спросила тихим голосом:
– Где топор?
Топор я подала. Пока искали пенек, я успела шепнуть Бобу:
– Беги отсюда, друг! Беги, пока не поздно. Я знаю эти методы: сначала банька, потом вино, потом сациви, потом тебя погонят в прорубь… Меня они окрутили точно так же.
Боб ничего не понял, еще ни один американец не понял мой английский. Боб наблюдал за курицей. Она пыталась вырваться, хлопала крыльями и скандально кудахтала. Добренькая мамочка уложила ее на пенек и рубанула. Голова с повисшим гребешком и раззявленным клювом упала на снег. Безголовая курица заметалась у нас под ногами. Это был концертный номер. Так… не для мяса, а в рамках культурного обмена. Кур на этой даче держали только для яиц и в декоративных целях, а в духовку отправляла тех, что купили в гастрономе. Боб об этом, конечно, не знал.
– Как вы могли! – переживала Мэри. – Он никогда не резал мясо. Он его даже не солил! Он всю жизнь покупает в супермаркете готовые бифштексы. Он думает, что есть такая специальная порода соленых свиней для барбекю!
– Ничего… – подливал любезный папочка. – Пусть наращивает обороноспособность.
Так Мэри оказалась в Канзасе. Вместе с Алисой. В «Кеннеди» ей выдали собаку через десять минут после прилета. Что происходит в «Домодедово», Мэри не могла понять.
В Америке все было просто. Сначала свадьба. И даже белое платье, элегантное белое платье для невесты элегантного возраста. Потом Мэри пересдала водительские права, подтвердила диплом, получила грин-кард и нашла работу по специальности в обычной американской школе.
Мэри подружилась с соседями. С энтузиазмом отмечала местные праздники, на Хэллоуин нарядилась ведьмой и купила тыкву, на День независимости поднимала американский флаг и даже разрешила к параду машин раскрасить бабочками свой кабриолет. Это было для нее совсем отвязным жестом. В России она слишком бережно относилась к вещам и всегда была очень сдержанной. В Америке она научилась улыбаться во весь рот.
Свою новую жизнь Мэри фотографировала и отсылала родителям отчеты.
Ее отец (деду было за восемьдесят) ежедневно в девять вечера выходил на связь. Она ему рассказывала про смешных американцев, с которыми ей не о чем разговаривать, про Боба, который купил новый «Мустанг» за бешеные деньги, и, конечно, про Алису, как она там попушистела на американских витаминчиках.
– Возвращайся домой, – говорил дед. – Я тут слежу за новостями. У вас там кризис.
– Какой кризис, па? Ты не представляешь, как они пашут! Никаких перекуров, никаких опозданий, работают как лошади. Я бы до сорока не дотянула, если бы мне пришлось так работать. А вечером спортзал. Да ты представляешь, я тоже хожу в спортзал с Бобом.
– Зачем тебе этот Боб? У нас клубника поспела.
Мэри прилетела в отпуск, помолодевшая, в фирменных джинсах, с новыми зубами. Показала племянникам свои бицепсы, надарила шмоток с распродажи и уверяла, что в Америке у нее все ОК.
В дом к Бобу она вписалась легко. И даже оттяпала у него кусок газона, чтобы устроить там огород. Боб никогда не видел овощи на грядке. И не очень верил, что они вырастут.
– Смотри! – Мэри показала семена его любимой кукурузы и положила их в землю.
Каждый день Боб проверял: растет – не растет. Когда кукуруза поднялась, он сделал вокруг нее маленький красный заборчик. А когда созрели початки, он позвал соседей подивиться на чудо.
Дед посмотрел фотоочет с праздника урожая и кинул коммент:
– Капиталисты ненормальные.
Так прошло два года. А на третий и правда грянул кризис. Фирма «Моттис» решила сократить штат. Боба уволили. Он стал безработным американцем при русской работающей жене.
Мэри топталась возле пятого окна. Она уронила на пол документы, наклонилась подобрать, но, наклонившись, уронила шарфик. Ей дали бланк и сказали заполнить. Второпях Мэри его испортила и попросила новый.
– Можно бланк? Можно мне еще бланк? Где взять бланк? – она завертелась.
Бланк ей не дали. Голова поднялась и ушла. Скрылась за серой дверью. У окна собралась очередь, и все пассажиры смотрели как прикованные на эту серую дверь. А что уж у них там было за дверью, никто не знал. Может быть, дыба, а может быть, испанские сапоги.
– Как долго! – Мэри отмахивалась шарфиком. – Господи! Как долго!
Голова вернулась, что-то пережевывая на ходу. Мэри полезла в окошко и почти зарыдала:
– Пожалуйста! Скорее! Мне нужен пропуск на склад! Там моя собака!
Мы с любезным папочкой, как услышали такое, чуть не взвыли от досады.
– Ох, – он хлопнул себя по карману. – Да что ж она творит!
– Да… – я расстегнула пальто. – Расслабилась совсем в своей Америке…
Мэри забыла, а может, и вовсе не знала, что у нас в России никакой голове ни в каком окошке нельзя говорить «пожалуйста» и тем более «скорее». С русского разговорного на русский административный эти слова переводятся так: «пускайте мне кровь, плюйте мне в лицо, унижайте меня, о, да! я согласен быть вашей жертвой».
– Документы, – в окне это сразу поняли.
Бедная Мэри протянула все, что у нее было: и посадочный талон, и ветсправки, и разрешение на провоз, и квитанции об оплате, и свой американский паспорт, и даже фото Алисы.
– А где российский паспорт? – спросила голова.
– Зачем? – побледнела Мэри.
Голова облизнулась:
– Так положено.
– Зачем? – повторила Мэри еще одно запретное слово. – Зачем? У меня американское гражданство! Вот мой паспорт! Рейс из Америки! Собака отправлена в Штатах! Мною лично! У собаки американское разрешение! Я все оплатила! Зачем же вам мой российский паспорт?!
– Так положено, – кайфовала голова.
– Почему?! – закричала Мэри.
Мы с любезным папочкой одновременно застонали. «Почему?» – это был самый запрещенный вопрос. Голова тут же на него среагировала, собрала губы в трубочку и, слегка покачиваясь, блаженно прочмокала:
– Мы не можем пускать на склад иностранцев.
Российский паспорт лежал у Мэри в ее российской квартире. Там она каждый раз останавливалась, когда приезжала в отпуск. Свой первый день на родине Мэри всегда начинала с уборки. Протирала пыль, мыла окна, стирала шторы.
В этой маленькой квартирке хранились все ее вещи и библиотека. Книжные полки занимали всю стену в зале, от пола до полка, в основном это были советские издания русских и зарубежных классиков. Мэри, будучи еще советским преподавателем, выписывала это все, как тогда было принято, и очень берегла все собрания сочинений. Однажды в свой приезд она заметила дырочку на третьей полке и начала припоминать, кому из племянников и в каком году она могла одолжить пятый том Вальтера Скотта. Подозрение падало сразу на всех. Мэри начала обзвон.
– Где мой пятый том Вальтера Скотта? Я помню, что давала его кому-то еще до отъезда, кажется, в 1999 году. Кажется, тебе?
– Нет, нет! Не мне, – отвечал каждый из племянников. – И потом… Мэри, когда это было? Кто ж теперь вспомнит?
– Ищи! – она просила. – Обязательно! Прямо сейчас все бросай и беги искать.
Пять лет каждый отпуск начинался с поисков Вальтера Скотта. Целый год семья жила спокойно, но, как только Мэри приезжала на лето, все кидались искать пятый том. Виноватым себя чувствовал каждый. В этой семейке любой из племянников был очень даже способен хапануть у тетки пятый том и заиграть его с потрохами.
– Ну как же так можно! – Мэри страдала. – Не вернуть книгу! У меня дырка на месте пятого тома. Что мне теперь делать?
На тему Вальтера Скотта Мэри пилила всех ровно месяц, пока была в России, в Америке она про него забывала. И мы спокойно жили до следующего отпуска.
Любезный папочка объяснял этот феномен по-своему.
– Ох, уж эти холостяки! – он говорил мечтательно. – У них совсем другая психология. Свободные люди! Они не привыкли к постоянным компромиссам. Они признают только свой порядок, свои правила. А мы, жертвы семьи, мы все терпим. Теряют наши вещи – терпим, тратят наши деньги – терпим. Занимают наши кресла… – он посмотрел на зятя, который уселся во главу стола на папочкин престол. – А мы терпим. Терпим. А то ведь… и отравить могут.
– Можем, можем, – кивнула наша добренькая мамочка.
Да, Мэри привыкла к своим порядкам. Ее тапочки целый год стояли у двери в прихожей, и по приезде она точно знала, какое движение ногой нужно сделать, чтобы в них попасть. Ее кружки, тарелки и прочая мелочь хранилась на своих местах всю ее жизнь, и ее российский паспорт лежал себе спокойно в папке с документами в письменном столе, в первом ящике, в левом углу. Оставила, потому что в Америке он был не нужен. Кто мог предположить, что без этого паспорта нашу Мэри, нашу русскую тетку Машу, в России назовут иностранкой?
– Хорошо! Теперь я иностранка! – закричала Мэри в пятое окно. – И я требую, чтобы мне сейчас же немедленно показали мою собаку! Где этот склад? Проведите меня туда под конвоем! Я ничего не возьму! Я не сделаю схему и не передам ее в американскую разведку! Я хочу видеть свою собаку! Я хочу убедиться, что с ней все в порядке! А потом будем делать ваши идиотские бумаги!
Кажется, голова плохо слышала. Тирада пролетела в стену. Голова повторила:
– Сначала пропуск.
Мэри всхлипнула:
– Скажите, она хотя бы жива?
Я попросила у папочки фляжку. Мы разделили последний квадратик шоколадки.
– Нервы у нее ни к черту, – папочка сказал. – Что они там с ней сделали?
– Ага, – я начала постукивать каблуками. – А что бы от нее осталось, интересно, если бы она рожала в нашем роддоме?
– Да, – причмокнул папочка, – или послужила годок в нашем стройбате.
Мэри вытирала слезы шарфиком. Она безрассудно умоляла голову из пятого окошка:
– Я только посмотрю на Алису. Проверю, в каком она состоянии. Понимаете, это шелти, она очень умная. Это собака с высоким интеллектом. У нее хрупкая психика. Она как ребенок! А в багажном отсеке холодно. И душно. И тесно. Для нее лететь в таких условиях – травма. Она переживает! Вы понимаете?