Вдова знала Марка и первая заговорила съ нимъ объ ужасномъ преступленіи, которое, повидимому, страшно ее поразило.
— Какое печальное происшествіе, мосье Фроманъ! Подумать только, что оно случилось здѣсь, поблизости отъ насъ. Бѣдный Зефиренъ! Я часто видѣла, какъ онъ проходилъ мимо нашей лавки въ школу и обратно; онъ часто заходилъ къ намъ, покупалъ тетрадки и перья!.. Я не могу спать съ тѣхъ поръ, какъ видѣла его убитымъ. Потомъ она заговорила о Симонѣ, объ его ужасномъ положеніи и объ его несчастной женѣ. Она считала его очень добрымъ и честнымъ человѣкомъ и была ему благодарна за то, что онъ очень заботливо относился къ ея сынишкѣ, одному изъ лучшихъ учениковъ его класса. Ни за что она не повѣритъ, чтобы онъ былъ способенъ на такой гнусный поступокъ. Прописи, о которыхъ столько говорятъ, все равно ничего не доказываютъ, еслибы даже подобныя нашлись въ школѣ.
— Мы довольно ихъ продаемъ, мосье Фроманъ. Я искала между нашими прописями, но не нашла ни одной со словами «Любите своихъ ближнихъ».
Въ эту минуту Себастіанъ, который внимательно слушалъ, поднялъ голову и сказалъ:
— А я видѣлъ такую пропись: кузенъ Викторъ принесъ изъ школы братьевъ листокъ съ этими словами.
Мать его очень удивилась.
— Что ты говоришь? Отчего же ты раньше мнѣ ничего не сказалъ?
— Ты меня не спрашивала. Къ тому же, Викторъ просилъ не говорить, потому что имъ запрещаютъ уносить прописи домой.
— Гдѣ же этотъ листокъ?
— Не знаю. Викторъ его, вѣроятно, спряталъ, боясь, какъ бы его не заругали.
Маркъ слушалъ, и на душѣ у него становилось необыкновенно радостно, сердце забилось надеждой. Не возгорится ли истина устами этого ребенка? Быть можетъ, въ эту минуту пробился первый лучъ свѣта, который обратится вскорѣ въ яркое пламя. Онъ началъ задавать Себастіану точные и опредѣленные вопросы, когда около лавки показалась старшая вдова съ сыномъ Викторомъ; она посѣтила брата Фульгентія подъ предлогомъ сведенія счетовъ.
Она была выше ростомъ, чѣмъ ея невѣстка; черные волосы, широкое смуглое лицо и властный голосъ придавали ей очень рѣшительный обликъ. Она была, въ сущности, добрая и честная женщина и ни за что никого не обидѣла бы и не обсчитала бы даже на грошъ свою пайщицу, что не мѣшало ей властвовать надъ мягкосердечной невѣсткой. Въ ихъ совмѣстной жизни она представляла мужской элементъ, а другая противопоставляла ей лишь добродушную инертность, но тѣмъ не менѣе ея пассивное противодѣйствіе часто одерживало побѣду своею продолжительною настойчивостью. Виктору было девять лѣтъ; это былъ толстый, здоровый мальчикъ, съ большой головой и черными вихрами, — прямая противоположность Себастіану.
Узнавъ, въ чемъ дѣло, вдова строго посмотрѣла на своего сына Виктора.
— Какъ? Ты осмѣлился украсть листокъ прописей? И ты принесъ его домой?
Викторъ бросилъ на Себастіана грозныя взглядъ, полный бѣшенаго упрека.
— Нѣтъ, маменька!
— Да, сударь; кузенъ видѣлъ листокъ у тебя, а онъ не имѣетъ привычки лгать.
Мальчикъ ничего не отвѣтилъ, но продолжалъ метать гнѣвные взоры на своего кузена; Себастіанъ стоялъ очень несчастный, потому что онъ восхищался и преклонялся передъ товарищемъ, гораздо болѣе развитымъ физически; когда они играли вмѣстѣ, Себастіанъ всегда оказывался побитымъ, зато Викторъ придумывалъ необыкновенно интересныя похожденія, которыя увлекали тихаго и смирнаго Себастіана, внушая ему нерѣдко паническій ужасъ.
— Онъ, вѣроятно, не укралъ прописи, — заступилась за него младшая вдова, — а нечаянно захватилъ съ собою?
Чтобы заслужить прощеніе кузена, Себастіанъ поспѣшилъ поддержать такое предположеніе:
— Да, да, такъ оно и было. Я не говорю, чтобы онъ укралъ пропись.
Мать Виктора, успокоенная, не настаивала на признаніи сына, который хранилъ упорное молчаніе. Она сейчасъ же сообразила, что довести объясненіе до конца довольно опасно, въ особенности при постороннемъ; каждое слово могло имѣть очень важныя послѣдствія, лишить ихъ покупателей и возстановить противъ нихъ одну изъ враждующихъ партій. Поэтому она бросила невѣсткѣ такой взглядъ, который заставилъ ту умолкнуть, а сыну просто замѣтила:
— Ступай домой; мы съ тобой еще поговоримъ и разберемъ дѣло. Подумай хорошенько, и если ты мнѣ не скажешь всей правды, то я расправлюсь съ тобою по-своему.
Потомъ, обернувшись къ Марку, прибавила:
— Мы вамъ все объяснимъ, сударь; будьте увѣрены, что онъ скажетъ правду, потому что знаетъ, какъ я взыскиваю съ него за малѣйшую ложь.
Марку неловко было настаивать, несмотря на то, что онъ горячо желалъ узнать сейчасъ же всю истинную правду и сообщить ее Симону, какъ радостную вѣсть избавленія. Онъ, однако, уже не сомнѣвался въ томъ, что настоящее, неопровержимое доказательство найдено, благодаря счастливой случайности, и направился къ Симону, чтобы сообщить ему о своихъ неудачахъ у Бонгаровъ, Долуара, Савена и о неожиданномъ благопріятномъ оборотѣ дѣла, благодаря признанію маленькаго Себастіана, въ лавкѣ госпожъ Миломъ. Симонъ выслушалъ его спокойно, не выказывая той необузданной радости, которую ожидалъ Маркъ. А! Такія прописи употреблялись въ школѣ братьевъ? Это его нисколько не удивляло. Но тревожиться самому у него нѣтъ причины, потому что онъ не виновенъ.
— Благодарю тебя очень, мой другъ, за твои старанія, — прибавилъ онъ. — Я понимаю всю важность того, что сказалъ этотъ ребенокъ. Но, видишь ли, я не могу примириться съ мыслью, что моя судьба зависитъ отъ того, что скажутъ или чего не скажутъ, разъ я знаю, что за мною нѣтъ никакой вины. Для меня это ясно, какъ Божій день.
Маркъ разсмѣялся, счастливый тѣмъ, что его другъ такъ спокоенъ. Онъ теперь вполнѣ раздѣлялъ его увѣренность. Поговоривъ съ нимъ еще нѣсколько минутъ, онъ удалился, но сейчасъ же вернулся, чтобы спросить:
— А красавецъ Морезенъ былъ у тебя наконецъ?
— Нѣтъ, еще не былъ.
— Значитъ, онъ рѣшилъ разузнать сперва всеобщее мнѣніе городка. Сегодня утромъ онъ бесѣдовалъ съ отцомъ Крабо, потомъ съ мадемуазель Рузеръ. А теперь, пока я ходилъ по городу, мнѣ казалось, что я видѣлъ его еще раза два, какъ онъ тихонько прокрадывался въ улицу Капуциновъ, а затѣмъ шелъ къ мэру… Онъ старательно разнюхиваетъ почву, чтобы какъ-нибудь не очутиться на сторонѣ менѣе сильныхъ.
Симонъ, все время сохранявшій спокойствіе, теперь невольно сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе, потому что въ немъ были сильно развита боязнь и почтеніе къ своему начальству. Во всей этой исторіи онъ больше всего боялся, какъ бы на него не взглянули косо и, пожалуй, не лишили его мѣста. Онъ собирался сообщить Марку о своихъ опасеніяхъ, какъ вдругъ въ комнату вошелъ Морезенъ, съ озабоченнымъ и холоднымъ видомъ. Онъ наконецъ рѣшился придти къ товарищу.
— Да, господинъ Симонъ, я пришелъ къ вамъ по поводу этого ужаснаго происшествія. Я въ отчаяніи и за васъ, и за школу, и за всѣхъ насъ. Это очень серьезный случай, очень серьезный…
Онъ выпрямился, насколько ему позволялъ его маленькій ростъ, и слова его вылетали раздѣльно, съ повышенною рѣзкостью и даже строгостью. Марку онъ холодно пожалъ руку; онъ зналъ, что его начальникъ, инспекторъ академіи Баразеръ, очень любитъ и цѣнитъ Марка, поэтому онъ не позволилъ себѣ по отношенію къ нему никакой рѣзкой выходки, а только смотрѣлъ на него черезъ пенснэ, какъ будто приглашая его уйти. Марку становилось неловко, и онъ вышелъ, хотя ему было непріятно оставить Симона наединѣ съ этимъ господиномъ; онъ замѣтилъ, какъ его товарищъ поблѣднѣлъ передъ начальникомъ, отъ котораго зависѣлъ; у него пропало все самообладаніе, выказанное имъ поутру. Маркъ вернулся домой подъ тяжелымъ впечатлѣніемъ неблагожелательнаго отношенія этого Морезена, въ которомъ онъ угадывалъ негодяя.
Вечеръ прошелъ тихо. Ни госпожа Дюпаркъ, ни госпожа Бертеро не обмолвились ни словомъ о преступленіи; въ домикѣ старушекъ господствовало полное спокойствіе, какъ будто сюда не проникло даже малѣйшее вѣяніе тѣхъ трагическихъ событій, которыя происходили въ городкѣ. Маркъ счелъ за лучшее тоже ничего не говорить о томъ, какъ онъ провелъ свой день. Вечеромъ, когда онъ остался одинъ съ женою, Маркъ сказалъ ей, что вполнѣ спокоенъ насчетъ участи Симона. Женевьева очень обрадовалась такому повороту дѣла, и они еще долго дружески бесѣдовали, такъ какъ въ продолженіе дня имъ не удавалось перекинуться словомъ, и они должны были постоянно держаться насторожѣ. Только ночью супруги опять чувствовали взаимную близость и на утро вставали бодрые и спокойные. На слѣдующій день Маркъ былъ пораженъ, прочитавъ въ «Маленькомъ Бомонцѣ» отвратительную статью противъ Симона. Онъ вспомнилъ то, что было написано наканунѣ: сколько сочувствія выражалось по адресу учителя, — и вдругъ достаточно было одного дня, чтобы все измѣнилось: еврея отдавали на поруганіе безъ малѣйшей застѣнчивости; его открыто обвиняли въ совершеніи ужаснаго преступленія, подтасовывая всевозможные факты и небывалыя улики. Что же такое произошло, какое ужасное вліяніе вызвало эту статью, пропитанную ядомъ клеветы, искусно построенную, чтобы погубить еврея въ глазахъ невѣжественнаго народа, всегда падкаго на ложь? Получалась цѣлая мелодрама, съ таинственными осложненіями, невѣроятными сказочными подробностями; Маркъ сознавалъ, что эта гнусная легенда сойдетъ за дѣйствительность, за истинную правду, съ которою никто не захочетъ разстаться. Когда онъ дочиталъ статью до конца, то почувствовалъ, что гдѣ-то во мракѣ невидимыя силы творили незримую гнусную работу, что за эти сутки было рѣшено погубить несчастнаго еврея и такимъ образомъ спасти неизвѣстнаго преступника.
Между тѣмъ никакого особеннаго событія не произошло; судебныя власти не показывались, жандармы попрежнему сторожили только комнату, гдѣ совершено было преступленіе, и гдѣ несчастная жертва ожидала, чтобы ее наконецъ предали землѣ. Наканунѣ было произведено судебное вскрытіе, которое только подтвердило догадки о гнусномъ насиліи, сообщивъ самыя звѣрскія подробности. Зефиренъ былъ задушенъ, на что указывали синеватые слѣды пальцевъ на шеѣ, похожіе на темныя дыры. Похороны были назначены въ тотъ же день послѣ обѣда; разныя приготовленія указывали на то, что церемонія похоронъ устраивалась грандіозная и должна была явиться какъ бы демонстраціею; говорили, что на ней будутъ присутствовать всѣ власти и всѣ товарищи маленькаго Зефирена, а также ученики школы братьевъ.