Однажды вечеромъ разразилась цѣлая буря; причиной явилась несчастная кончина Феру. Въ теченіе дня Маркъ узналъ страшную новость: Феру оказалъ неповиновеніе сержанту, и тотъ однимъ выстрѣломъ изъ револьвера уложилъ его на мѣстѣ. Маркъ навѣстилъ вдову и засталъ ее въ страшномъ горѣ, среди ужасной нищеты; женщина молила о смерти и для себя, и для своихъ двухъ младшихъ дочерей и надѣялась, что она сжалится надъ ними также, какъ сжалилась раньше надъ ея старшею дочерью. Развязка драмы являлась совершенно естественной: учитель-бѣднякъ, всѣми презираемый, доведенный притѣсненіями до открытаго возмущенія, лишенный мѣста, спасается бѣгствомъ, чтобы уйти отъ платежа своего долга, отчасти уже уплаченнаго служеніемъ въ школѣ, затѣмъ, измученный, истощенный голодомъ, является на отчаянный призывъ семьи и кончаетъ свое существованіе не лучше бѣшеной собаки, вдали отъ родины, подъ знойнымъ небомъ пустыни, среди суровой дисциплины военно-исправительныхъ ротъ. И при видѣ этой рыдающей женщины и ея обезумѣвшихъ отъ горя дѣтей, при видѣ этихъ жалкихъ существъ, обреченныхъ соціальными условіями жизни на вѣрную смерть, Маркъ ощутилъ, какъ все его чувство братской любви къ ближнему взываетъ о мщеніи.
Онъ не могъ успокоиться до самаго вечера, не выдержалъ и заговорилъ о случившемся съ Женевьевой, которая не успѣла еще удалиться изъ общей комнаты въ смежную небольшую комнатку, служившую ей отдѣльной спальней.
— Ты знаешь ужасную новость? Во время послѣдняго возстанія въ Алжирѣ какой-то офицеръ застрѣлилъ несчастнаго Феру.
— А-а!
— Я видѣлъ сегодня его жену: несчастная совсѣмъ потеряла голову… Убійство это не случайное, а преднамѣренное. Не думаю, чтобы нынѣшнюю ночь генералу Жарусу снились пріятныя сновидѣнія: онъ проявилъ себя такимъ жестокимъ по отношенію къ этому несчастному человѣку, котораго загоняли, какъ дикаго звѣря.
Словно обиженная его словами, Женевьева быстро возразила:
— Было бы слишкомъ много чести для Феру, еслибы генералъ не сталъ изъ-за него спать ночей; этотъ человѣкъ не могъ кончить иначе.
Маркъ вспыхнулъ негодованіемъ, но тотчасъ же сдержался: ежу вдругъ стало досадно, зачѣмъ онъ упомянулъ о генералѣ, одномъ изъ любимѣйшихъ духовныхъ чадъ отца Крабо; о немъ одно время поговаривали даже, какъ о человѣкѣ, способномъ совершить государственный переворотъ. Бонапартистъ въ душѣ, онъ, по слухамъ, отличался очень эффектною внѣшностью и былъ очень строгъ къ своимъ подчиненнымъ, но въ сущности обладалъ веселымъ нравомъ, любилъ хорошо поѣсть и поухаживать за женщинами, что, впрочемъ, не ставилось ему въ упрекъ; но послѣ долгихъ разсужденій пришли къ заключенію, что онъ слишкомъ глупъ. Однако, церковь покровительствовала ему и приберегала его на всякій случай.
— Въ Море, — возразилъ Маркъ какъ можно мягче, — мы видѣли семью Феру въ такой бѣдности, обремененную такимъ непосильнымъ трудомъ и заботами въ ихъ жалкой школѣ, что я положительно не могу думать безъ содроганія и сочувствія объ этомъ человѣкѣ, объ этомъ учителѣ, запуганномъ и затравленномъ, какъ волкъ.
Тѣмъ временемъ раздраженіе Женевьевы возросло до того, что она не выдержала и разразилась рыданіями.
— Да, да, я тебя отлично понимаю. Я безсердечная, — не такъ ли? Сначала ты находилъ меня только глупой, теперь ты считаешь меня злой. Какъ можешь ты требовать, чтобы между нами остались прежнія отношенія, если обращаешься со мною, какъ съ глупой и злой женщиной!
Онъ хотѣлъ было ее успокоить, пораженный, глубоко несчастный тѣмъ, что самъ вызвалъ ея гнѣвъ. Но она безумствовала все болѣе и болѣе.
— Нѣтъ, нѣтъ, теперь между нами все кончено! Твое отвращеніе ко мнѣ растетъ съ каждымъ днемъ, и было бы гораздо благоразумнѣе, еслибы мы разошлись теперь же, не дожидаясь, пока вражда наша еще усилится.
Она быстро ушла въ свою спальню, рѣзкимъ движеніемъ захлопнула дверь и заперла ее на ключъ въ два поворота. Грустный, готовый самъ расплакаться, стоялъ онъ передъ закрытою дверью. До сихъ поръ ее оставляли на ночь открытою настежь; до сихъ поръ супруги шутили, оставались другъ другу близкими существами, хотя и спали въ разныхъ комнатахъ, — но теперь должна была наступить полная разлука; отнынѣ мужъ и жена становились другъ другу чужими.
Въ слѣдующіе дни Женевьева упорно продолжала запирать свою комнату на ночь. Скоро это вошло у нея какъ бы въ привычку, и она выходила къ Марку не иначе, какъ одѣтая и причесанная, не допуская ни малѣйшей небрежности въ одеждѣ, которая напоминала бы ихъ прежнюю близость. Она была уже на седьмомъ мѣсяцѣ беременности и, пользуясь этимъ состояніемъ, давно уже прекратила всѣ супружескія отношенія; чѣмъ ближе подходило время родовъ, тѣмъ сильнѣе противилась она выраженію малѣйшей ласки; простое прикосновеніе заставляло ее вздрагивать, и она, всегда такая нѣжная и любящая, становилась тревожною и мрачною. Маркъ изумлялся, но первыя недѣли приписывалъ эти странности тѣмъ причудамъ, которыми очень часто сопровождается беременность; онъ покорно переносилъ ея холодность, терпѣливо ожидая, когда въ ней снова вспыхнетъ прежнее чувство. Но безпокойство, помимо его воли, все возрастало; его поразило, что отчужденіе, происшедшее въ женѣ, готовится перейти въ открытую ненависть, тогда какъ онъ ожидалъ совершенно противоположнаго: рожденіе ребенка должно было скорѣе сблизить ихъ, примирить другъ съ другомъ. Была еще и другая причина, почему его тревога не ослабѣвала: онъ зналъ, какія ужасныя послѣдствія влекутъ за собою супружескія ссоры. Пока мужъ и жена остаются неразлучными друзьями, между ними не можетъ произойти серьезнаго разрыва; о чемъ бы они ни спорили днемъ, ночью поцѣлуй уничтожаетъ всякое несогласіе; но лишь только близость между супругами исчезаетъ, лишь только разлука допускается взаимно, малѣйшая размолвка можетъ нанести страшный ударъ, и примиреніе становится невозможнымъ. Безпорядочность большинства семей, которая такъ поражаетъ посторонняго наблюдателя и является для него иногда совершенно необъяснимою, почти всегда бываетъ слѣдствіемъ отчужденія супруговъ; лишь только исчезаетъ единеніе плоти, наступаетъ и семейный разладъ. До тѣхъ поръ, пока Женевьева искала его ласки, жаждала его близости, его любви, Маркъ не придавалъ никакого значенія попыткѣ клерикаловъ завладѣть его женою. Онъ зналъ, что она всецѣло принадлежитъ ему, и что никакія силы въ мірѣ не въ состояній сломить ея безграничную любовь. Но что, если она уже разлюбила его? если она не чувствуетъ къ нему никакого влеченія? Развѣ нельзя допустить, что теперь, наконецъ, чудовищныя старанія его противниковъ увѣнчаются успѣхомъ? И по мѣрѣ того, какъ холодность ея возрастала, онъ все болѣе и болѣе убѣждался, что катастрофа становится неизбѣжной; сердце его сжималось отъ страшнаго, тяжелаго предчувствія.
Вскорѣ одно событіе какъ будто облегчило Марку рѣшеніе мучительной загадки: почему любимая женщина, которая готовится снова стать матерью, избѣгаетъ его ласки. Онъ узналъ, что она перемѣнила духовника, аббата Кандье, этого кроткаго священника, на отца Ѳеодосія, блестящаго проповѣдника капуциновъ. Священникъ прихода св. Мартина оказался слишкомъ холоднымъ для ея горячей вѣры, онъ не былъ въ состояніи разсѣять всѣ ея сомнѣнія, утолить ея душевный голодъ; тогда какъ отецъ Ѳеодосій, страстный, горячій фанатикъ, долженъ былъ дать ей обильную духовную пищу, которой ей такъ недоставало. Эти объясненія, однако, не совсѣмъ совпадали съ дѣйствительностью; на самомъ дѣлѣ Женевьеву побудилъ къ такой перемѣнѣ отецъ Крабо, властный повелитель ея бабушекъ, что, разумѣется, было сдѣлано съ разсчетомъ ускорить вѣрную побѣду послѣ столь осторожнаго, медленнаго приступа. Маркъ былъ далекъ отъ мысли, чтобы подозрѣвать Женевьеву въ тайной связи съ великолѣпнымъ капуциномъ, лучистые глаза и длинная каштановая борода котораго сводили съ ума всѣхъ набожныхъ католичекъ; онъ слишкомъ хорошо зналъ, какъ дорожитъ эта женщина своею честью; въ минуты самаго упоительнаго сладострастія, когда она отдавалась ему всѣмъ своимъ существомъ, она всегда сохраняла всю прелесть цѣломудрія. Но если онъ и не допускалъ ничего подобнаго, то развѣ нельзя было предположить, что вліяніе отца Ѳеодосія на молодую женщину не приметъ съ теченіемъ времени иного характера? развѣ ей не угрожала опасность подчиниться превосходству этого красавца-мужчины? Послѣ душеспасительныхъ бесѣдъ и въ особенности послѣ долгихъ часовъ исповѣди она возвращалась домой вся трепещущая, смущенная, какою мужъ никогда не видалъ ея раньше, пока она имѣла своимъ духовникомъ аббата Кандьё. У нея несомнѣнно зарождалось какое-то мистическое увлеченіе; потребность любви находила себѣ новое удовлетвореніе и возмѣщала временно отвергнутыя супружескія ласки, чему какъ нельзя больше способствовало ея тревожное состояніе періода беременности. Очень возможно, что монахъ порицалъ въ ней, главнымъ образомъ, будущую мать, пугая ее, что ребенокъ этотъ — дитя грѣха. Нѣсколько разъ она даже вслухъ выражала свое отчаяніе, какое несчастное существо должно у нея родиться; ее охватывалъ по временамъ такой же ужасъ, какой бываетъ у нѣкоторыхъ матерей, которыя боятся, какъ бы у нихъ не родился уродъ. Но если даже допустить, что онъ родится нормальнымъ, то какъ убережетъ она его отъ царящаго повсюду грѣха, гдѣ найдетъ ему пріютъ, чтобы спасти его отъ вліянія отца, отъ его нечестивыхъ ученій? Такъ вотъ что проливало свѣтъ на вынужденный ею разрывъ брачныхъ отношеній; ее, безъ сомнѣнія, терзала мысль, что отецъ ея ребенка — невѣрующій, и она дала клятву не производить больше на свѣтъ дѣтей; видя свою любовь разбитой, она въ отчаянія мечтала найти утѣшеніе въ нирванѣ. И въ то же время, какъ много оставалось для Марка еще неразгаданнымъ, какую муку терпѣлъ этотъ человѣкъ, сознавая, что обожаемая имъ женщина уходятъ отъ него все дальше и дальше, и что клерикалы умышленно опутываютъ ее своими сѣтями, желая измучить его, уничтожить въ конецъ и лишить силъ, необходимыхъ для его великой задачи освобожденія человѣчества.
Однажды Женевьева возвратилась домой послѣ бесѣды съ отцомъ Ѳеодосіемъ совершенно разбитая и въ то же время сіяющая. Когда пришла изъ школы Луиза, она сказала дочери: