.
Глаза мистера Сентера в изумлении расширились.
– Это для вас. Для вас, – горячо прошептал Ронни, вкладывая в его руку цветы. – Господин, я никому-никому не скажу!
Он убежал быстрее, чем мистер Сентер успел отреагировать.
– Вот как… – пробормотал он, глядя ему вслед, а потом тихо засмеялся.
На смех его отреагировал пруд – весь пошел рябью, словно бы засветился, и тихие колокольчики зазвенели в воздухе.
– Подумать только, а ведь ему не больше тринадцати лет, – продолжая беседу с самим собой, проговорил мистер Сентер. – Он должен был быть совсем ребенком. Сколько верности, сколько бесстрашия. Если такие люди еще остались, что ж – я тем более убежден, что все делаю правильно.
За это стоит бороться.
Мистер Сентер неторопливо вернулся в бельведер и вновь взялся за книгу. Но чтение давалось ему с трудом, не удавалось сосредоточиться на поэмах о фаэ, несмотря на то что многие он знал наизусть.
Рыцарь-эльф Тэмлейн, похититель девичьих сердец… В юности он грезил о сходстве с ним. Мечтал, что его самого будут воспринимать так: дитя фаэ и человека, за синевой глаз которого таятся знания сотен и сотен лет… Это было, конечно, юношеской глупостью – но не зря же мечта зовется мечтой.
– И вот я здесь… – пробормотал он себе под нос.
Он в Лунденбурхе, у него есть дом, есть приятели и – возможно, пока лишь возможно, – сторонники. В деле, которое он замыслил, он был один. Сторонники были ни к чему. Но почему не порадоваться, что дела твоего сердца, какими бы они ни были, находят отклик в сердцах других?
Мистер Сентер рассеянно поднял цветы со скамьи и поднес их к носу, вдыхая прохладный легкий запах. Удивительно, как это колокольчики до сих пор не запретили указом Парламента? Или запретили, а юный Ронни со своим верным отцом просто нарушают закон?
Пусть так.
Он вложил цветы в книгу и бережно сомкнул страницы. Теперь они засохнут и будут в сохранности – наполнять его сердце мужеством и решимостью. Если он почувствует, что дает слабину, что теряет уверенность в собственных действиях – один взгляд на эти цветы поможет ему понять, на чьей стороне правда.
Взгляд его рассеянно скользил по убранству бельведера: переплетение мирта и колокольчиков, навеки запечатленные в дереве и камне, никто убирать не стал. Бельведер сохранился с королевских времен. Возможно, поэтому этот участок Розового парка не пользовался популярностью у юных дам и строгих тетушек. Особенно у строгих тетушек, стремящихся рьяно соблюдать законы, какими бы они ни были.
На скамье лежала кем-то забытая газета, уже порядком попорченная туманом и пролившимся накануне дождем. С рассеянным интересом мистер Сентер отложил книгу, взял газету и принялся перелистывать страницы.
Ничего особенного, сплошная рутина лунденбурхской жизни, щедро приправленная сплетнями. Мистер Сентер пробежался по сводкам криминальной хроники, где журналисты смаковали подробности убийства девушек неизвестным маньяком. Он нахмурился. Такие новости не доставляли ему радости – пусть он и не собирался вмешиваться в дела Ярда, но все же мысль о том, что всех этих девушек можно было спасти, будь полиция чуть более осведомленной в делах собственного города, нет-нет да и пыталась отравить его сознание. Мистер Сентер тряхнул длинными черными волосами, отгоняя назойливые мысли, и перелистнул страницу.
Объявления о найме персонала и съеме квартир, заметки о театральной премьере с Ричардом Б. в главной роли и описание последовавшего за ним банкета, некрологи и объявления о помолвках… Мистер Сентер успел было решить, что ничего нового для себя не обнаружит, как вдруг замер, задержав взгляд на развороте с объявлениями.
Ежегодная выставка достижений…
Он успел уже забыть об этой доброй бриттской традиции – показывать все лучшее сразу, выносить для конкурентов на золотом блюдце… Мистер Сентер покачал головой. Может, потому Хань и находилась всегда на шаг впереди: все открытия скрывались, не выносились на всеобщее обсуждение – ханьцы просто работали, внедряли свои достижения, двигали вперед прогресс своей огромной страны. Может быть, еще и потому хорошо, что у Бриттских островов не получилось с идеей захвата ханьских земель. Они бы не удержали всю мощь и величие Хань…
Он углубился в статью.
Журналист Айдан МакКи сообщал, что центром Выставки – в прямом и переносном смысле, поскольку под него был построен новый павильон, – станет паровая машина мистера Габриэля Мирта, изобретателя и джентльмена, который обещает не просто представить новое чудо транспортной мысли на суд зрителей, но и совершить первый пробный маршрут до дворца Цикламенов.
Здесь же уточнялось, что желающий стать водителем паровой машины, имеющий опыт в управлении лошадьми и колесными повозками, не боящийся испытать новый, ни с чем не сравнимый опыт, может явиться в дом к мистеру Мирту в указанные дату и время и испытать себя в аудиенции с ним. Мистер Мирт лично выберет подходящего кандидата, который войдет в историю как первый в мире и на Бриттских островах машинист.
Мистер Сентер взглянул на дату выхода газеты. Газета оказалась недельной давности – стало быть, машиниста мистер Мирт либо уже выбрал, либо находится на пути к исполнению своего поистине грандиозного плана.
Что ж… Ежегодная выставка достижений – это определенно то, что высокопоставленному гостю из Хань, меценату и эксцентричному во всех вопросах человеку (а таковым, несомненно, и являлся мистер Адам Сентер) стоило посетить в первую очередь.
Мистер Сентер достал записную книжку и механическую ручку с пером и тщательно переписал дату и адрес места проведения Выставки. Потом, подумав, записал себе также и адрес Габриэля Мирта. После чего, с легкой душой отложив газету, вернулся к поэмам о фаэ, хоть взгляд его только скользил по страницам книги, а мысли витали далеко.
…послушай, Габриэль, или ты действительно сошел с ума, или я даже не знаю, что и предположить!
Я всегда знал, что изобретательская жилка не доведет тебя до добра. Надо было тебе слушать матушку и уезжать вместе с нами! Хотя твоя преданность Лунденбурху, безусловно, очень похвальна.
В своем предыдущем письме ты столь рьяно нахваливал свою паровую машину, что я невольно заинтересовался. Поймал ты меня на крючок, братец, поймал! Может быть, и мне однажды удастся прокатиться на этой твоей машине. Ты станешь знаменит, я уверен! И твоя машина, конечно.
Но постой, ты упоминал какую-то Амелию. Вот здесь остановись поподробнее. Кто она, откуда? Какие у нее волосы и глаза? Ты совсем не умеешь говорить о женщинах! Ну что мне с того, что она станет водителем твоего парового чуда? Мне хочется знать, как выглядит и чем занимается девушка, впечатлившая тебя, а не какую роль ты отвел ей в своей немыслимой авантюре.
…но как ты только уговорил старину Черча так ради тебя расстараться? Ты определенно волшебник. Я начинаю сомневаться, действительно ли в твоих жилах не течет кровь фаэ? Хотя брось, я же знаю, что ты не успокоишься, пока не добьешься своего. Всех с ума сведешь, вот же ты неугомонная душа. Как я рад, не передать словами. У тебя будет собственный павильон. И твою машину оценят по достоинству.
Жаль, что я не могу приехать, чтобы поддержать тебя. Но знаешь – это небезопасно. И, ходят слухи, будет только хуже…
Глава 7Осуждение лорда Дарроу
Габриэль Мирт был джентльменом, а стало быть – как и все джентльмены – регулярно посещал клуб. Его клуб носил название «Клуб изобретателей имени П. Графа» – человека, чьим умелым рукам принадлежало изобретение мехографа и мехофона и который обеспечил возможность для связи на расстоянии многих сотен миль. Несомненно, этот человек был кумиром мистера Мирта. Возможно, не преодолей он расстояние с помощью своих приспособлений, идея паровой машины никогда не обрела бы плоть и не смогла бы воплотиться в реальность.
Чем меньше времени оставалось до Ежегодной выставки достижений, тем сложнее было мистеру Мирту регулярно выкраивать время для посещения клуба. При этом отказаться от посещения клуба он также не мог. Как бы ему ни хотелось проводить дни напролет в ангаре, работая над паровой машиной или же контролируя рабочих, укладывающих рельсы на маршруте ко дворцу Цикламенов, он не мог все свое время посвящать лишь делу. Общение и социальные связи в Лунденбурхе были скорее сродни нудной, требующей много усилий работе, чем отдыхом или приятно и с пользой проведенным временем. И тем не менее избавиться от этой обузы Габриэль Мирт не мог.
Эти люди были ему нужны.
Их объединяла общая страсть – наука. Не все здесь были изобретателями, далеко не каждый в принципе сумел бы собрать даже простенький механизм. Однако любовь к прогрессу, понимание ценности перемены мира – все это захватывало каждого здесь присутствующего, будь то лорд Дарроу или руководитель «Времени Лунденбурха», главного научного журнала столетия, Аберфорт Тренч.
Члены клуба играли в карты, обсуждали достижения науки, тестировали небольшие механизмы и – без этого не обходится ни одно собрание достопочтенных джентльменов – обменивались последними новостями и сплетнями.
Сегодня в клубе царило особенное оживление.
Однако стоило мистеру Мирту перешагнуть порог, как все собравшиеся разом умолкли. Мистер Мирт внутренне напрягся – не к добру такая тишина и такие направленные, изучающие взгляды.
– Добрый день. Джентльмены! – он отсалютовал цилиндром, прежде чем отдать его слуге-гардеробщику.
Убедившись, что и его пальто и кашне в надежных руках, он прошел в глубь широкого зала, отделанного темным деревом. Это был особняк П. Графа, а гостиная клуба располагалась там, где когда-то был его кабинет. Сам П. Граф уже десять лет как не появлялся в Лунденбурхе, предпочитая уединенную жизнь в Каледонии, а свой дом щедро предложил занять клубу. И это было лучшей альтернативой, чем сборы в каком-нибудь пабе, поэтому председатель клуба лорд Дарроу немедленно согласился с предложением и, по слухам, заплатил изрядную сумму компенсации, чтобы здание оставалось за «Клубом изобретателей» следующие десять лет.